Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
Ладно, в конце концов, это будет лишь завтра. А сегодня он целый день будет перечитывать письмо, разглядывать картинку и сочинять длинный-длинный ответ.
Мама велела Севке сидеть дома и ушла на работу. Он забрался на мамину кровать, разгладил письмо на подушке. Прилег на него щекой… и тут же уснул. И спал, вздрагивая во сне, пока не пришла мама.
Утром Севка и мама пошли в школу вместе. В шумном вестибюле Севка затравленно поглядывал на ребят. Но те пробегали мимо, веселые и равнодушные. Потом он увидел Гету Ивановну. Она шагнула из учительской — в своем «мундирном» платье с эполетами и с указкой-шпагой в руке. Прямая, твердая, как ручка от метлы, ненавистная.
— Иди, — тихо и сурово сказала мама. И подтолкнула Севку.
Он скрутил в себе отчаянный стыд и пошел. Пускай уж сразу…
— Гета Ивановна, — тонко и громко проговорил он, задрав голову. — Простите меня.
— Что-что?.. А, это Глущенко явился! Что ты сказал?
— Простите, я больше не буду, — сбивчиво и тихо повторил Севка и опустил голову.
Гетушка хмыкнула и посмотрела мимо Севки. И увидела маму.
— Здравствуйте! А вы что пришли? Вы не волнуйтесь, мы сами с этим героем разберемся, идите на работу.
Севка украдкой, из-за плеча, глянул на маму. Она вздохнула и стала спускаться по лестнице.
И остался Севка опять один, без всякой защиты.
— И-интересное дело, — слегка нараспев произнесла Гета Ивановна. — Обругал ты меня при всем классе, а извиняешься в уголочке, в коридорчике. Нет уж, ты это делай на уроке при всех ребятах… Иди в класс!
Севка пошел. Разделся. Сел. Владик Сапожков сочувственно спросил с задней парты:
— Досталось, да?
Севка шевельнул плечом. Серега Тощеев сказал издалека:
— Гетушка хоть кого доведет…
— А я скажу, что ты обзываешься! — злорадно сообщила Людка Чернецова.
— А я тебе косы выдеру и пришью… — серьезно пообещал Тощеев, тут же уточнив, к какому именно месту пришьет Людкины косы. И Севке стало немного легче.
Но в это время протренькал колокольчик и появилась Гета:
— Садитесь все… И ты, Иванников, сядь, не торчи… Ну, Глушенко, что ты хочешь нам сказать?
Севка поднялся и молчал, переглатывая новую порцию стыда.
— Ну-ка, выйди к доске.
Севка пошел, цепляясь ботинками за шероховатые половицы.
— Ну-ка, встань здесь и посмотри всем в глаза.
Севка встал, но в глаза, конечно, никому не смотрел.
— Дак что же ты собираешься сказать? — с некоторой торжественностью спросила Гета Ивановна.
Ладно, пусть. Все равно сейчас пытка кончится. И все равно есть на свете Юрик, эту радость у Севки никто не отберет. Севка зажмурился и, будто прыгая в крапиву, выпалил:
— Извините, я больше не буду!
— Что ты не будешь?
— Плохо себя вести, — механически сказал Севка.
— И не будешь больше называть свою учительницу дурой?
— Не буду, — пообещал Севка. И в глубине души у него шевельнулась смешинка. Очень тайная.
— Ну и на том спасибо, — скромно и с печалью отозвалась Гета. Потом щелкнула замком портфеля. — А это возьми.
Севка поднял глаза. Гета протягивала порванную тетрадь.
— К тому понедельнику все перепишешь, как было сказано.
Что это? В самом деле? Она не забыла?
Целую тетрадь переписать! За шесть дней!
Холодное отчаяние накрыло Севку с головой.
— Не буду я ничего писать, — устало сказал он.
— Ты что?! Опять?! Будешь! Я своих слов назад не беру.
— А я беру, — сказал Севка. Ему было уже все равно.
— Что ты берешь?
— Свои слова. Извинения, вот что! — крикнул Севка. — Не хочу я перед вами извиняться!
Потом его опять вели в учительскую и там что-то говорили и кричали. И опять Севка долго сидел в углу у вешалки, закостенев от тихой тоски. Он понимал, что теперь в его жизни все хорошее кончилось навечно. И пусть кончилось…
Пришла мама. Вздыхая и покачивая седой головой, Нина Васильевна сказала, что ей очень жаль, но поведение Севы Глущенко стало совершенно ужасное. Такое ужасное, что учительница отказывается с ним заниматься. И ничего не поделаешь, Сева Глущенко заслужил суровое наказание. Придется его исключить из школы. На неделю…
ПОСЛЕДНЯЯ СКАЗКА
Мама не ругала Севку. Нисколько не ругала. По дороге из школы она молчала, но не сердито, а как-то задумчиво. А дома сказала:
— Ну вот, достукался… Будешь теперь заниматься сам. Каждый день будешь решать и писать то, что я задам. А то запустишь учебу и останешься на второй год.
— Ну и пускай останусь, — буркнул Севка. — Зато Гетушки там не будет.
Мама не стала спорить. Отметила для Севки в задачнике два столбика примеров, а в учебнике по русскому упражнение и ушла в свое «Заготживсырье».
Уроки Севка сделал быстро. Даже удивительно быстро. И… затосковал. Непонятно отчего. Раньше, когда случалось одному сидеть дома, Севка и не думал скучать. Даже радовался: можно заняться чем пожелаешь. Хочешь — книжку читай, хочешь — стихи сочиняй или сказки придумывай, хочешь — строй самолет из стульев или кукольный театр устраивай… Но сейчас ничего не хотелось. И тишина в доме была не такой, как прежде, и комната не такая, как всегда. И день за окном светил как-то непривычно.
И Севка понял наконец, почему это. Потому что сам он был не такой. Он был исключенный.
В прошлом полугодии у них в классе на целых две недели исключили Борьку Левина — за то, что прогуливал уроки, дрался и шарил по карманам в чужих пальто. Севка тогда смеялся про себя: что за наказание! Две недели свободы подарили человеку.
Но, оказывается, несладко от такой свободы.
Нет, Севка не стал раскисать. Все-таки он был не нытик, не клякса какая-нибудь. Тем более что исключили его несправедливо, не виноват он ни в чем, а виновата одна лишь зловредная Гета. И не будет он ни капельки переживать и мучиться. А будет он писать Юрику ответ на письмо, вот!
Севка аккуратно вынул из тетрадки со стихами двойной чистый лист и опять сел к столу. И написал очень-очень аккуратно: «Здравствуй, Юрик».
А что писать дальше?
Два дня назад Севка написал бы, что собирается вступать в пионеры. Про весну написал бы, про морские бои во дворе и про скворечник — его повесил на шесте над забором Гришун, и там уже поселилось певучее скворчиное семейство.
А теперь что писать? «Здравствуй, Юрик, меня сегодня исключили из школы…»
Нет, можно, конечно, и про это. Можно рассказать Юрику про все, что случилось. Юрик обязательно поймет. Он тоже возненавидит Гетушку, а Севку сдержанно, по-дружески пожалеет…
Но писать про вчерашний и сегодняшний случай было тошно. Опять все переживать заново…
А если не про это, а только про весну? Но весна — это было сейчас не главное. При чем тут весна, когда на душе черным-черно?
Захлопали двери в коридоре, послышалось песенное мурлыканье:
Клен кудрявый,
Клен зеленый, лист резной…
Здравствуй, парень… трам-там-там…
Это вернулась из школы Римка. Через полминуты она стукнула в Севкину дверь.
— Чего тебе? — сумрачно отозвался он.
— Сев… А правда, что тебя из школы исключили?
— Иди к черту, дура! — гаркнул Севка.
Римка хихикнула и пошла к себе.
Клен кудрявый…
Севка беспомощно посмотрел на дверь. Зачем заорал на Римку? Может, лучше было бы впустить ее и рассказать все по-хорошему? Римка, в общем-то, не злая и не такая уж глупая. Наверно, посочувствовала бы. А теперь всем разболтает… Хотя и так, наверно, все знают…
Ну и пусть! А чего ему стыдиться? Он по чужим карманам не лазал, стекла не бил, с уроков не бегал…
Севка решительно встал. Письмо он потом напишет. Может быть, не просто письмо, а стихи сочинит — про то, как он когда-нибудь приедет в Ленинград и они с Юриком обязательно встретятся. На берегу Финского залива…
