Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
От весны сверкает город,
Солнце съело тучи.
Полосатятся заборы
От снежков летучих.
Севку немножко беспокоило: есть ли такое слово — «полосатятся»? Но скоро он перестал об этом думать. Стихи сочинились легко и так же легко забылись. Даже в тетрадку Севка их не записал, не до того было. Он радовался вольной весенней жизни.
Альке становилось все лучше, мама сообщала об этом каждый вечер. А в воскресенье она сказала:
— Можно сходить к Але в больницу.
— Как? — удивился Севка. — Это же заразная больница, в нее не пускают.
— А мы постоим под окнами. Согласен?
Севка почему-то смутился, засопел и кивнул. Оказалось, что больница совсем недалеко. Она была в доме, где раньше располагался детский сад. Тот самый, куда в давние времена ходил Севка.
Алькина палата была на втором этаже.
— Вон то окошко, — сказала мама. Она уже все знала.
В окошке виден был большой круглоголовый мальчишка. Мама сложила у рта ладошки и крикнула:
— Женя, позови Алю Фалееву!
Мальчишка кивнул, исчез, и очень скоро в окне появился другой мальчик. Тощий, тоже остриженный наголо, с большими ушами. Он улыбался. Потом он встал на подоконник, открыл форточку и высунул свою большеухую голову.
Мама нетерпеливо посмотрела на Севку:
— Ну, что же ты? Поздоровайся с Алей.
Севка обалдело заморгал. Но тут же увидел: улыбается мальчишка знакомо, по-алькиному.
Севка опять смутился, зацарапал каблуком доску тротуара, потом сипло сказал:
— Здорово, Фалеева…
— Ох, Севка, Севка… — вздохнула мама и крикнула: — Аль, закрой форточку, простудишься!
— Не… здесь тепло.
— Закрой, закрой!
— А у нас из-за тебя карантин был, — сообщил Севка. Надо же было что-то сказать.
— Я знаю! — весело откликнулась Алька.
— Аля, закрой форточку!.. Что тебе принести?
— Книжку какую-нибудь! — обрадовалась Алька.
— Я принесу! — крикнул Севка.
Появилась девушка в белом халате, сняла Альку с подоконника, захлопнула форточку, погрозила маме и Севке пальцем. Алька прилипла носом к стеклу.
— Я принесу книжку! — опять крикнул Севка.
Алька закивала.
Севка и мама пошли, оборачиваясь и махая руками. И скоро Альку не стало видно, потому что в стекле отражалось очень синее небо и солнечный блеск.
— Какую же книжку ты ей отнесешь? — спросила мама.
— «Доктора Айболита», — решительно сказал Севка.
— Свою любимую? Тебе не жалко? Ее ведь не вернут из больницы.
— Пусть, — вздохнул Севка. Было, конечно, жаль, но что делать. Кроме того, Севка надеялся, что Алька прочитает, а потом бросит ему книжку в форточку.
На следующий день он пришел к больнице один. В окошке никого не было. Севка затоптался на тротуаре. Кричать он не решился. Кинуть снежком? А если не рассчитаешь и стекло высадишь? Вот скандал будет! И Альке влетит…
Пока он топтался, Алька сама появилась в окошке. Севка обрадованно замахал «Доктором Айболитом». Алька закивала, открыла форточку, спустила на длинной бечевке клеенчатую хозяйственную сумку. У них там, в больнице, видать, все было продумано.
«Айболит» уехал в сумке наверх.
— Когда прочитаешь, спусти обратно!
— Конечно!
— Ладно, закрывай форточку, а то попадет!
— Ага… А ты еще придешь?
— Завтра!.. Тебя когда выпустят?
— К Первому мая!
До Первого мая было еще больше месяца. Севка вздохнул про себя и бодро сказал:
— Ничего. Это скоро.
Чтобы немножко поболтать с Алькой или просто помахать ей рукой, Севка стал прибегать каждый день.
Впрочем, дней в каникулах оказалось не так уж много, и пролетели они стремительно. И в самый последний из них Севка спохватился: «Батюшки, а уроки?!» Те самые упражнения и примеры, которые Гета Ивановна задала на дом из-за карантина.
Нет, Севка не стал надеяться на чудо: Гета, мол, забудет и не спросит. Севка проявил силу воли. С утра сел за стол и к середине дня сделал все задания. Примеры и задачки оказались нетрудные. С упражнениями было хуже — длиннющие такие. И нельзя сказать, что Севка очень следил за почерком, когда их дописывал. Но зато он сделал все, что задали. И с облегчением запихал учебники и тетради в сумку. Впереди было еще полдня свободы…
А потом пришло первое апреля.
Считается, что это очень веселый день. Можно всех обманывать, устраивать всякие хитрости. Идешь, например, по улице и говоришь прохожему: «Дяденька, у вас шинель сзади в краске». Дяденька начинает вертеться, будто котенок, который ловит свой хвост. А потом все понимает, но не сердится, только смеется и грозит пальцем. А еще можно придвинуть к дверям Романевских табуретку с пустым ведром, поколотить в стенку и заорать: «Римка, ты что?! Заснула? У тебя на кухне картошка подгорела!» — «Ой, мамочки!»
Дверь — трах, ведро — дзинь, бах! Римка: «А-а-а-а!»
Но омрачается этот день тем, что после веселых каникул надо топать в школу. И как назло — понедельник, до выходного целая вечность.
Погода была согласна с хмурым Севкой. Сеял дождик. Он съедал у заборов остатки снега и рябил в лужах воду. Лужи были серые, совсем не такие, как на каникулах. Мокрые сердитые воробьи не галдели и прятались под карнизами. У них словно тоже кончились каникулы.
Но… все-таки пахло весной. И все-таки до лета оставалось меньше двух месяцев. К тому же в кинотеатре имени 25-летия комсомола шел «Золотой ключик», и мама обещала дать три рубля на билет. Все это слегка утешало Севку. А в школе стало совсем весело. Там бегали, хохотали, спорили и старались обманом отправить друг друга в учительскую: тебя, мол, директор вызывает. На эту хитрость попался только доверчивый Владик Сапожков…
Когда сели за парты, к Севке опять подкралась печаль. Потому что рядом не было Альки. Но тут Гета Ивановна сказала, чтобы дежурные собрали у всех тетрадки по русскому языку, велела всем решать примеры, а сама села проверять, как написаны домашние упражнения.
Когда кто-нибудь начинал шептаться, она поднимала голову и говорила:
— Опять болтовня!.. У Светухиной вместо четырех упражнений одно, а она языком болтает! Будешь писать после уроков! А у Иванникова где задание? Тоже посидишь… Я вам не Елена Дмитриевна. Ей вы на шею садилися, потому что очень добрая, а на мне много не покатаетесь…
Севка не болтал: не с кем было. И даже не оборачивался, чтобы обмакнуть ручку, потому что сам принес пузырек с чернилами. Он спокойно решал и ничего не боялся, поскольку все задания у него были сделаны. И он удивился, когда услышал:
— А это что такое?.. Глущенко!
— Что? — опасливо спросил Севка и встал.
— Вот это! — Гета Ивановна ткнула длинным ногтем в страницу. — Это что, буквы? Это бессовестные каракули! Елена Дмитриевна твое царапанье терпела, я тоже долго терпела, а теперь — хватит! Иди сюда!
С нехорошим холодком в животе Севка подошел к столу. И беспомощно затоптался перед Гетой.
Гета Ивановна торжественно поднесла к Севкиному носу тетрадь и медленно разорвала ее.
— Вот так! Перепишешь все! От корочки до корочки!
Севка обалдел от ужаса. Всю тетрадку? Все, что он писал целый месяц! Там же еще с февраля упражнения!
— Вы, наверно, сошли с ума, — сказал он тоненьким голосом.
Тут же Севка сообразил, какие ужасные слова он произнес.
И понял, что сию минуту обрушатся на него страшные громы и молнии. Он сжался. Но грома не было.
— А-а… — почти ласково пропела Гета Ивановна. — Я сошла с ума… Я, конечно, слишком глупая, чтобы учить такого знаменитого гения. Нет, вы поглядите на него! Ему письма пишут со всего Советского Союза, он у нас лучше всех!.. А я вот возьму да напишу этим ребятам, какой ты на самом деле! Вот хотя бы этому
Юре Кошелькову из Ленинграда, пускай он знает, какой тут у нас поэт…
