Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
Здесь он увидел и отправил в сумку сразу множество интересных вещей. Громадную крабью клешню, несколько обточенных прибоем разноцветных камешков, пару черно-коричневых осколков херсонесской посуды с узором из квадратных завитков, ржавую шлюпочную уключину, почерневшую пуговицу с арабской вязью и большую деревянную пробку (наверняка от морского бочонка).
Он так увлекся, что на минуту забыл про Сашу. Она догнала его:
— Коля, смотри!
Он оглянулся. Саша безбоязненно держала за спину крупного краба. Протягивала Коле — прямо к лицу! Краб сердито шевелил клешнями. Коля взвизгнул и отскочил. Саша засмеялась:
— Ага, испугался!
— Я… не испугался вовсе. Просто от неожиданности. Суешь под нос…
Смех у нее мигом угас.
— Ты обиделся?
— Да ничуточки… Ну-ка дай. Как его держать, чтобы не цапнул? — Это потребовало от Коли немалой храбрости: взять в пальцы такого зверя. Но он взял, хотя сердце колотилось. Краб задергался сильнее. Это живое шевеление передалось Колиной руке, и он ощутил в нем досаду и страх.
— Давай отпустим. Зачем мучить…
— Я и сама хотела! Только решила сперва показать.
Посаженный на плоский камень краб заторопился и боком убежал в воду. Рядом с ним проскочили узкие рыбешки и колыхнулась похожая на большущую пуговицу медуза…
Коля обулся, и они с Сашей пошли рядом. Скоро обрывы сделались ниже, превратились в нагромождения желтых глыб. Среди них заметна была каменная кладка — арки и участки стен. Меж камней и у воды лежали несколько серовато-белых колонн. Они похожи были на великанские свечи или, пожалуй, на прямые березовые стволы, только без черных рубцов. Отдельно от колонн валялись их верхушки — капители — с причудливыми завитками из мраморных листьев.
Это вам не осколки посуды, это была настоящая монументальная древность! И Коля всей душой пожалел, что не может утащить домой хотя бы одну колонну. Поставить бы у калитки, увенчать капителью — и ты будто в Элладе времен Одиссея и Язона… Оставалось подобрать кусок мрамора, отколовшийся от каменного листа на капители. Кусок этот изрядно утяжелил сумку.
По камням сновали серые ящерки с мелким узорам на спинках. Взбегали по вертикальным выступам, словно их трехпалые лапки были смазаны клеем. Коля немало минут потратил, охотясь за ними — хотел накрыть ладонью. Ни разу не удалось. Чего боялись глупые! Он бы только подержал их чуть-чуть, поразглядывал и выпустил…
Пробравшись через глыбы, прошли по песку вдоль небольшой полукруглой бухты и опять отдалились от моря. Здесь по заросшим всхолмлениям снова потянулись остатки крепостной стены — такие же, как неподалеку от собора. В одном месте, среди полыни, различим был фундамент круглой башни.
Пошли вдоль стены, раздвигая коленями и животами полынь — искали, где каменная кладка пониже, чтобы перебраться на ту сторону. Саша сказала, что в этих местах были главные городские ворота. Отец Кирилл рассказывал.
— Те самые ворота, к которым вещий Олег свой щит приколотил? — ахнул Коля.
Ему вмиг представилось, как Олег, стоя на седле верного белого коня, вгоняет обухом боевого топора гвозди в прижатый к воротам щит. Створки ворот сбиты из громадных дубовых плах с железными скобами. Щит — обтянутый красной кожей, окованный по краям и украшенный позолоченными шляпками. Посередке — золотистая узорчатая бляха. Сверху щит округлый, а внизу заостренный. Князь вбивает громадные гвозди в верхний край, а снизу щит подпирают копьями усатые дружинники. Голова у Олега запрокинута, шишкастый шлем сорвался в траву, русые волосы разметались по плечам. Коня пугают гулкие удары, он перебирает тонкими ногами. Наверно, это тот самый конь, из черепа которого потом выползла «гробовая змея»…
Конечно, потом жители Цареграда-Херсонеса оторвали Олегов щит и забросили в чертополох…
— Ох, Сашка, а вдруг он и сейчас где-то здесь валяется?!
— Кто? Вещий Олег?
— Да при чем тут Олег! Я про щит!
— Ну, ты и выдумщик! Его бы тыщу раз нашли!
— Не всё сразу находят. Может, завалился в камни, зарос травою…
Саша опять что-то сказала, но Коля уже не слушал… Конечно, щит уже не тот, красная кожа почернела и превратилась в лохмотья, золоченые бляшки потускнели, железная оковка в бурой ржавчине. Но все равно это он… Коля совершенно отчетливо представил, как из щели между глыбами ракушечника торчит среди стеблей сухого бурьяна ржавый закругленный край. Это совсем рядом, надо только перебраться через стену!
Уверенность была такая, что он не медлил ни мига. Подскочил, ухватился за верхний край и царапая колени о серые пористые камни, забрался на гребень. Лег животом, подышал две секунды. Перевалился вниз и оттолкнулся…
ХОЗЯИН КАМЕННОЙ КЕЛЬИ
Казалось, он прыгнул удачно — на желтый плоский камень. Как раз на такой, чтобы встать на него обоими башмаками. Но… время будто завязло в своем беге. Потому что Коля увидел на камне гусеницу.
Изворачиваясь и раскидывая (медленно-медленно) руки для плавного опускания, Коля успел разглядеть гусеницу до самых мелочей. Она была длиной с его мизинец и щетинистая, как ершик для чистки ламповых стекол. Полосатая, красновато-коричневая. На кончике каждого волоска горела крохотная солнечная искра. На головке шоколадного цвета двумя маковыми зернышками чернели глазки…
«Пушистик…»
Сейчас левая подошва впечатает пушистика в известняк…
Коля отчаянно поджал ногу. Тело его, лишенное с одного бока опоры, ушло в сторону. Лицо зарылось в пахучую полынь, локоть пропал на щебенку. Каменные зубы сквозь рукав вгрызлись в кожу. Ох и боль…
Коля приподнялся, сквозь мокрые ресницы, сквозь стебли увидел, как подбегает Саша. Она совсем неподалеку нашла в стене пролом. Коля встал на колени. Потом поднялся совсем. Прятать слезы было бесполезно, они текли по щекам.
— Ну-ка покажи… — ловко и осторожно принялась она подвертывать рукав. На сгибе он был изодран и набух красным. Вывернув локоть и вытянув шею, Коля посмотрел на рану. «Ух ты как…»
— И зачем полез, — упрекнула Саша. — Тут дыра недалеко, можно и не прыгать. У всех мальчишек одно скаканье на уме…
— Я нормально скакнул. Это из-за нее… — Он подбородком (с которого сорвалась капля) показал на камень. Там, сгибая пушистую спинку, все еще двигалась гусеница.
— Ой, страх…
— Сама ты страх. Она красивая…
— Я их боюсь до ужаса. Таких… щекотательных.
Коля улыбнулся сквозь слезы. Правым рукавом вытер щеки и глаза. Режущая боль в локте слегка ослабела, обдутая прилетевшим с моря ветерком.
Саша размотала с шеи косынку.
— Дай-ка, завяжу.
— Вот еще! Портить платок! И так засохнет…
— А если зараза попадет! Во время осады знаешь сколько народу померло из-за этого в Гущином доме!
— В каком еще доме!
— В лазарете. Мне соседка наша, тетка Федосья рассказывала, она там за ранеными ходила. Привезут солдатика или офицера с пораненной рукой и сперва рана вроде не очень опасная, а потом рука начинает распухать, чернеет вся, как головёшка. Ее отрежут, а уже поздно, чернота на тело полезла. И пиши пропало… Гангрена называется.
«Сама ты гангрена! — чуть не взвыл Коля. Страх ожег сильнее боли. — Наворожишь еще!» Но только сказал сквозь зубы:
— Ладно, вяжи… Только промыть бы сначала…
— Тогда бежим к морю!
И побежали было, да тут голос за спиной:
— Что, ребятки, беда приключилась?
Незаметно оказался рядом человек в длинном темно-сером подряснике, в черной скуфейке, из под которой торчали пегие пряди. Высокий, сутулый, с редкой бородкой и очками на утином носу. Не поймешь — старый или не очень. Голос хрипловатый и ласковый.
Длинными пальцами незнакомец аккуратно взял Колину руку ниже локтя, нагнулся, чуть не уронив очки, кашлянул:
— Изрядно… Однако же не смертельно. Пойдемте ко мне, чада, моя келья неподалеку. Там и займемся врачеванием.
Он пошел, шурша подрясником по листьям, головкам и колючкам высокого разнотравья. Коля — следом, Саша — позади всех. Раза два незнакомец оглянулся на Колю с улыбкой: не бойся, мол. Он слегка похож был на Бориса Петровича — и взглядом своим сквозь очки и тем, что при каждом шаге так же по-птичьи дергал вперед головой. Под грубым подрясником двигались острые лопатки. Коля опять, уже насухо, рукавом вытер щеки.
