Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева) - Крапивин Владислав Петрович
— Когда ни к чему нельзя придраться, всегда придираются к тону, — объяснил Кирилл. — Стоит открыть рот и возразить, как уже говорят, что грубишь… Начинаешь доказывать, что нет никакой грубости, а тебе сразу: «Ах, ты еще и споришь!»
— Ну, это бывает иногда, но все-таки…
— Папа, — перебил Кирилл, — тебе сколько было лет, когда у тебя первый раз отобрали портфель и послали тебя за родителями?
— Что?.. Да, было… Девять лет. В третьем классе.
— И что ты делал?
Петр Евгеньевич отпустил подтяжки, и они щелкнули его по плечам.
— Что я делал… Плакал, кажется.
— Ия раньше плакал, — сказал Кирилл и встал. — Видишь, папа, в чем дело: я плакал и был хороший. А сейчас я научился не плакать… если даже хочется… Но я не виноват, это виновата зеленая обезьяна.
Петр Евгеньевич изумленно уставился на сына.
— Какая обезьяна? Это ты про Еву Петровну?
Кирилл с хохотом рухнул на диван.
— Ой, мамочки!.. При чем здесь Ева Петровна? Это шутка такая… Ой, слышала бы она!
Нахохотавшись, он вскочил, подошел к отцу сзади и повис у него на плечах.
— Смотри, я скоро с тебя ростом буду.
— Рост линейной величины сам по себе не есть признак роста качества. Проще говоря, велика Федора… — ответствовал Петр Евгеньевич. — Кстати, почему ты уходишь от серьезного разговора?
— Разве я ухожу? — удивился Кирилл. — Я как раз хотел… у меня серьезный вопрос.
— Ну, давай.
— Ты, когда служил на границе, изучал всякие приемы? Самбо там, каратэ и всякое такое?
— Ну… да. Нас учили.
— А почему ты мне никогда не показывал?
— Да потому, что это не игрушки… Тебе зачем?
— А если привяжется вот такой Дыба…
Отец грустно и внимательно посмотрел на Кирилла.
— Ты думаешь, таким образом можно что-то решить? Оттого, что ты выучишь самбо, Дыбы не исчезнут. Они тоже выучат приемы и приспособятся.
— Я понимаю, — согласился Кирилл. — Но я же не вообще, а если… ну, вот придется сцепиться. Он же здоровее. Вдруг он полезет?
— Ладно, кое-что покажу, — сказал отец. — Не все, конечно. Есть вещи, которые показывать я просто не имею права… Да и позабыл, по правде говоря.
— Сейчас покажешь?
— Сейчас я еле на ногах стою. Я же прошлую ночь не спал, сидел в аэропорту… Надеюсь, тебе не грозит немедленное нападение Дыбы?
— Немедленное не грозит…
— Ну и прекрасно. Тем более, что ты, по-моему, еще не брался за уроки. Ты об этом думаешь?
— Не-а, — честно сказал Кирилл. И отправился спать.
Он тоже устал ужасно. Он словно тащил на плечах весь прошедший день — громадный, тяжелый, печальный и радостный.
Но все-таки у Кирилла хватило сил зайти посмотреть на Антошку.
— Тише, — сказала мама. — Он только уснул.
Она уложила Антошку, впервые не спеленав ему руки. Антошка спал, закинув к голове крошечные кулачки. Его реденькие светлые брови были сурово сведены. Что ему снилось, что его, кроху, тревожило?
Глава тринадцатая
Каждое утро Кирилл просыпался с тревогой: не кончилось ли ночью лето? Он понимал, что осень вот-вот возьмет свое, но все-таки думал: «Пусть еще немножко будет тепло. Хотя бы денек…»
Лето продолжалось. Субботний день начинался с ясным небом и теплым солнцем. Больших забот он не обещал. Уроков труда нет, значит, в школу надо идти лишь к половине одиннадцатого. Потом немецкий и биология. После школы — одно только дело: слетать в молочную кухню. Потом — на велосипед и к Деду: договариваться о завтрашнем плавании.
— Мама, отпустишь? А то мы давно всей командой не собирались.
Он знал, что мама отпустит. Тем более, что у отца выходной, есть кому повозиться с Антошкой.
Мама сказала:
— Ты бы почистил ботинки, мореплаватель. И форму заодно. Взрослый парень, а следить за собой не научишься. Выглядишь, как разбойник.
Кирилл возразил:
— Нет, я симпатично выгляжу. Мне вчера сказали, что я на Тиля Уленшпигеля похож. Тебе не кажется?
Мама сказала, что Кирилл похож на косматое пугало, и спросила, куда он отправляется так рано, если нет первых двух уроков.
— Я к одному мальчику зайду, к Петьке Чиркову…
Короткий путь на улицу Грибоедова лежал мимо гаражей. И там, на бетонных плитах, опять в окружении свиты возлегал Дыба.
«Когда он учится? — подумал Кирилл. — Он же всем рассказывал, что в техникум поступил…»
Дыба тоже увидел Кирилла и неторопливо встал. Кирилл не замедлил и не ускорил шагов, хотя, по правде говоря, стало слегка неуютно. Дыба пошел навстречу. Он двигался небрежной походкой мексиканского танцора, упираясь растопыренными пальцами в бедра. На его пятиугольной физиономии была добродушная, даже дружелюбная ухмылка.
— Привет, Кирюха. Не бойся.
— Похоже, что я боюсь? — опросил Кирилл, и проснувшаяся злость пригасила страх.
— Ты человек смелый, — согласился Дыба.
Димка, Обух, Козочка выжидательно смотрели на Кирилла.
— Ты человек смелый, — великодушно согласился Дыба и оглянулся на компанию. Димка Обух, Козочка и двое незнакомых парней лет четырнадцати выжидательно смотрели на предводителя и с нехорошими улыбками — на Кирилла.
— Как насчет маечки? Не надумал?
— Не надумал, — ответил Кирилл, ощущая холодок в груди. — Лучше отдай эти деньги Чирку. Сколько рублей ты с него натряс?
У Дыбы на секунду приоткрылся рот. Улыбка сошла. Но он тут же сделал вид, что ничуть не удивлен. Укоризненно покачал головой. Спросил:
— Ты дурак? Это выступление как понимать? Случайность или на принцип пошел?
— Не случайность, — сказал Кирилл.
— Ясно, — с пониманием проговорил Дыба, и в голосе его даже проскользнуло уважение. — Кодлу заимел?
Кирилл коротко засмеялся.
— А говоришь, что я дурак! Сам ты дурак. Ты думал, что тебя всю жизнь будут бояться?
Дыба зевнул, наклонил голову, осмотрел Кирилла от ботинок до макушки. Изобразил на лице жалость и сочувствие.
— Хороший ты пацан, — медленно сказал он. — Никогда тебя не трогали, обрати внимание. Но будешь выступать, смотри — маме с папой жаловаться бесполезно. Не помогут.
— Если надо, то помогут, — сказал Кирилл. — Но и без них есть кому с тобой поговорить.
Дыба вдруг резко вскинул руку и затем с улыбочкой пригладил волосы. Это был старый-старый трюк: взять противника на испуг.
Кирилл не дрогнул. По правде говоря, он просто не успел среагировать, но это оказалось к лучшему. Он спокойно стоял и смотрел, как Дыба с глупым видом гладит голову.
— А если бы я был нервный? Мог бы ведь испугаться и врезать, — сказал Кирилл, удивляясь собственному нахальству. — У меня, конечно, весовая категория в два раза меньше, ты вон какой. Но с испугу-то я мог…
Дыба опять заулыбался и… вдруг протянул руку. Это был истинно королевский жест: сдержанный, но исполненный великодушия.
— Кирилл, ты мне нравишься, я таких уважаю. Между нами ничего не было. Давай жить, чтобы друг другу не мешать.
Кирилл посмотрел на его широкую пятерню, украшенную дешевым перстнем. Потом на его лицо.
— Не забудь насчет Чирка, — сказал он. — Будь здоров.
Он обошел Дыбу и двинулся к проходу в переулок.
— Стой, — негромко произнес Дыба.
Кирилл оглянулся. Лицо Дыбы сейчас было совсем не такое, как несколько секунд назад. Ухмылочка стала кривой и болезненной, будто Дыба неосторожно коснулся языком больного зуба. А глаза смотрели стеклянно, как у куклы. «Наверно, нарочно тренирует такой взгляд», — подумал Кирилл.
— Ну чего? — спросил он.
Дыба, вильнув поясницей, сделал к нему шаг.
— Я два раза в любви не объясняюсь, — сказал он и сплюнул. — Поимей в виду, крошка: не всегда на улице светло и не везде кругом окна.
Кирилл кивнул.
— Поимею. А ты насчет Чирка все же подумай.