Улица Оружейников - Икрамов Камил Акмалевич (полные книги txt) 📗
— Нет, я должен, — возразил Зиядулла. — Мне наплевать на Усман-бая. Он далеко, а за Юсупа я поручился. Кроме того, здесь мальчик, наследник… Так вот. Приходил человек, который назвался…
— Рахманкул? — выпалил Талиб.
— Нет, кажется, его зовут иначе. Шакир или Кабул, как-то так, — отвечал Зиядулла.
— Кабул, — подсказал Ширинбай. — Так он назвал себя.
— Так вот, этот Кабул, — продолжал Джурабек, — интересовался, где вы живете, а я не знал, ведь из караван-сарая вы уехали. Так я рассказываю? — спросил Зиядулла у брата.
— Он еще говорил, что вы оба, особенно дядя Юсуп, — опасные люди, что вы русские шпионы и Усман-бай поручил этому Кабулу передать нам все это.
Дядя Юсуп сидел бледный. Он опустил голову и медленно перебирал пальцами край своего старенького, вытертого халата. Глаза его смотрели жалобно, казалось, он готов расплакаться. Он вроде и не слушал того, что говорили братья. Талиб, напротив, был очень внимателен, мысль его работала очень четко.
— Скажите, этот Кабул такой здоровый, толстый, у него прижатые маленькие уши, похожие на пельмени? — спросил он.
— Я не видел, какие у него уши, — ответил Ширинбай.
— Он такой противный? — опять спросил Талиб.
— Если человек занимается такими делами, он должен быть противный, — снисходительно усмехнулся Зиядулла. — Дело не в нем. Я думаю, он просто эмирский соглядатай. Их теперь стало очень много в Бухаре. Вы должны понять: вам здесь угрожает опасность. Когда вы приехали, торговля тетрадками и карандашами была выгодной, теперь она опасна. Теперь считается, что всякий, кто знает грамоту, кто обучает сына в новой школе, кто читает газеты или дружит с читающими газеты, всякий такой человек — враг мусульманской веры и самого нашего эмира. Ты видишь, Талибджан, я дома хожу в европейской одежде, а посторонние видят меня только в чалме и халате. Так это я! От меня в казну эмира идет столько денег, что на них содержится четверть всей его армии. Но и я не позволю себе нарушать обычай на людях. Или возьмем вашего знакомого Зарифходжу. Он раньше немного занимался торговлей каракулем и кишками для колбасы, а теперь торгует самым запрещенным товаром — вином и коньяком. За это полагается тюрьма по нашим законам, поэтому он пошел в помощники к Абдуррауфу. Под крылышком караван-беги ему спокойнее. А ваш товар теперь страшнее вина и коньяка. Уезжайте!
— Он правильно говорит, — поддержал младшего брата Ширинбай. — Вы уезжайте. И не забудьте, что жизнь вам спасли мы. Жизнь дороже золота.
Ширинбай явно намекал на будущее богатство Талиба. Наверное, если бы не то, что мальчишка оказался внуком уста-Тилля, не было бы всего этого разговора.
— Видите, дядя, — сказал Талиб, — Зарифходжа передавал вам, что с этой торговлей надо кончать.
Дядя Юсуп закашлялся, на глазах его появились слезы. Он кивал в знак согласия, но ничего не мог сказать. Наконец приступ кашля прошел.
— Я завтра же пойду к Зарифходже. Пусть он возьмет меня в приказчики, — прохрипел он.
— Давайте лучше уедем, — сказал Талиб. — Я схожу за билетами.
Домой они возвращались перед заходом солнца. Когда муэдзины стали созывать верующих на вечернюю молитву, дядя с племянником как раз находились возле какой-то мечети. Они помолились вместе со всеми, а когда выходили, опять услышали разговор о новых школах, о том, что в Бухаре полно русских шпионов, что надо убивать всех врагов эмира.
В домик водоноса они вернулись уже в темноте. Талибу всю дорогу казалось, что за ними кто-то идет, то он слышал за собой шаги, то чувствовал на своей спине чей-то тяжелый взгляд. Скорее всего, ему это просто чудилось.
Водонос и его жена ушли в свою каморку. Ибрагим предложил вскипятить чай. Дядя с племянником отказались. Молча легли они на полу поближе к потухающему сандалу.
Перед сном Талиб спросил дядю:
— Может быть, дедушка оставил большое наследство, может быть, он зарыл клад в землю, а где он зарыт, сказано в той тетрадке?
— Нет, Талибджан. Конечно, хорошо, если бы было так. Но твой дедушка только один раз нашел золото в долине реки Талас. Этого золота было так мало, что добывать его оказалось просто невыгодно. Выгоднее было делать саманные кирпичи по копейке за сотню. Наверное, в тетрадке он рассказывает свою жизнь. У него была интересная жизнь. И поучительная. А насчет клада забудь. Он никогда ничего не прятал, твой дедушка. Те, кто мало знал его, считали дедушку очень скрытным и думали, что он хранит золотые клады. Так часто бывает. Но люди близкие знали, что он неудачник вроде меня и мечтатель. Ты ведь почти не помнишь дедушку, а я помню. Неудачник и мечтатель. А про клады забудь, это сказка, как «Фархад и Ширин».
Глава восьмая. Капкан в зверинце
— Ты еще маленький все же, — сказал дядя Юсуп. — В Бухаре есть возможности. Мы можем разбогатеть и тогда вернемся домой в Ташкент.
Мысль о богатстве, о деньгах, о независимости все больше овладевала Юсупом-неудачником. Раньше, когда он работал трамвайным кондуктором или даже когда он начинал торговать синькой и нитками в лавке возле Шейхантаура, он не говорил о богатстве. Странное дело, мысли о богатстве, желание разбогатеть стали чаще появляться у дяди Юсупа после того, как его обокрали, после того, как неизвестный злоумышленник в одну ночь превратил мелкого торговца в нищего, отягощенного долгами. Лежа в лачуге водоноса, дядя Юсуп упорно вел какие-то расчеты, что-то писал на листочках, складывал, умножал, делил. Раньше в мечети он молился только о здоровье и благополучии. Теперь же все чаще просил у аллаха вещей более конкретных. Например, повышения цен на бумажные товары в Бухаре, понижения цен в Ташкенте и Самарканде, где покупал эти товары оптом.
— Ты не понимаешь, — говорил он в то ясное безоблачное утро, — богатство — это все. Все, что хочешь. Ты видел, как живут Зиядулла и Ширинбай. С золота едят. Серебром черпают. Но погоди, настанут еще бирюзовые дни нашей жизни.
— Нет, — возражал Талиб. — Я не хочу быть торговцем или миллионером. Я хочу быть машинистом или мотоциклистом. Уедем отсюда. Мне непонятна жизнь, когда всего нужно бояться.
Чем больше Талиб жил в Бухаре, тем сильнее тосковал по Ташкенту. Когда-то, помогая отцу, он хотел стать кузнецом, властелином раскаленного железа, плющить его тяжелым молотом, тянуть его на звонкой наковальне, делать топоры и мотыги и мечтал выковать такую же гибкую, отливающую золотом саблю, какую ковал его отец. Катаясь с Федором Пшеницыным на сверкающем мотоцикле, Талиб не думал о тех мастерах, что сделали эту чудо-машину, точно так же как, слушая рассказ лысого машиниста об устройстве паровоза, не думал о людях, умеющих им управлять. Зато здесь, в Бухаре, ему часто снилось, как он мчится на паровозе, у которого есть такой же руль, как у мотоцикла, он мчится то по городу, то по базару, и люди смотрят на него с восхищением.
Паровоз-мотоцикл его сновидений мог ездить по рельсам и по полю, а иногда даже летать. Он трещал, как мотоцикл, и пускал пар из-под колес.
— Ты не понимаешь законов шариата, — говорил дядя Юсуп. — У тебя каша в голове. Мы правоверные мусульмане, и царь ислама эмир Бухарский всегда защитит нас. Кроме того, он такой же узбек, как мы.
Так разговаривали дядя с племянником в то безоблачное утро. Они пили чай, ели вкусные мясные пирожки и не торопились никуда идти. Правда, Талиб уже дня два-три собирался сходить на вокзал, узнать подробнее, как можно уехать в Ташкент, когда ходят поезда и сколько стоят билеты, а дядя Юсуп все еще не посетил Зарифходжу, обещавшего взять его в приказчики.
— Весна наступает, пахнет весной, — сказал дядя Юсуп. — Скоро прилетят ласточки и аисты вернутся на свои минареты. Здесь будет хорошо. Летом здесь жарко, а весной хорошо.
Талиб ничего не сказал. Он был сердит, озабочен, не хотел больше спорить и потому обрадовался приходу водоноса.
Хозяин нерешительно вошел в свой дом, остановился у двери и пристально посмотрел на дядю Юсупа.
