Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
Ховрин не стал утешать. Сел рядом, положил Оськину голову себе на колени, стал гладить волосы. Оська глотнул слезы и прошептал:
— Я только не понимаю: почему он меня сразу не кинул за борт. Со скобой на шее… Меньше возни было бы.
— Наверно, рассчитал: если откроется, его не смогут обвинить в убийстве. “Я, — скажет, — просто привязал мальчика к контейнеру, чтобы шума не было…” Всех убеждал бы в этом… а может, и себя…
— Ховрин, а вот такие, как он… они люди?
— Увы. Как ни странно, да… Только другой породы… Хорошо, что он не успел выстрелить. Мог бы и попасть. Что я сказал бы тогда твоим родителям?.. Господи, а что я скажу им теперь?
— Ничего. Прокатились на яхте… Я маленько ободрался, зацепился за трос.
— Сегодня — ничего. Завтра — ничего. А потом все станет известно. Я же не могу не дать материал в газету. А тебе, наверно, придется давать показания, ты один из главных участников… Мама и отец после этого не подпустят тебя ко мне на полмили…
— Ховрин, ты же ни при чем! Я сам полез на “Согласие”… Можешь даже отлупить меня за это линейкой!
— Спасибо за разрешение.
— Ховрин… а с мамой Норика и с другими теперь что будет? Их… куда?
— Сперва, наверно, поселят на погранбазе. А там будет видно…
— Их не выдадут?
— Едва ли. После истории с контейнером наше правительство не захочет выглядеть пособником убийц…
— А когда Норик сможет увидеть маму?.. Ховрин, ты чего молчишь?
— Ось…
— Что?!
— Не вскакивай… Я сразу хотел сказать, да не решался…
— Что?! Они убили ее?!
— Нет, что ты! Но ее и еще двух женщин не оказалось среди арестованных.
— А где они?!
— Те, кто был в контейнере, сказали, что этих троих отделили еще при посадке. Увели куда-то…
Вот так… Минуту назад была в Оське усталая радость победителя, и разом — нет ее! Только боль в затылке и ободранных ладонях. Только опять гадкий запах во рту. Только…
— Оська! Только не вздумай снова слезы пускать!
“Слезы, не слезы — какая разница? Это ничего не изменит. Ни-че-го…”
Между кокпитом и бортом была неширокая полоса палубы. Оська лег на нее грудью. Свесил руки и голову. Внизу, в метре от палубы, бежала назад бурливая вода. Зыбь по-прежнему подымала и опускала “Маринку”, только быстрее, чем ночью — потому что шла навстречу. Потом сделали поворот, и ветер опять стал почти попутным. Вода была зеленой и прозрачной, потому что совсем рассвело. Открылся Город. Из-за него выплывало золотое солнце.
Каким праздничным, каким победным был бы этот рассвет, если бы…
А теперь что? Теперь еще хуже, чем прежде. Раньше хоть было точно известно — везут в Цемесск. А теперь где искать ее, маму Норика? После того, что случилось, упрячут неизвестно куда.
“Это я виноват…”
Видимо, сказал это Оська вслух.
— Ни в чем ты не виноват. Наоборот.
— Ага. Скажи еще: “Ты сделал все, что мог”.
— Ты сделал все, что мог. Даже больше…
— Норику от этого будет не легче.
— Да. Но тебе должно быть легче.
— С какой стати? Если ему плохо… Что я ему скажу?
— Пока ничего не надо говорить. Сперва попытаемся что-то узнать… Может, все еще повернется по-хорошему.
Но Оська не верил, что повернется по-хорошему. Раз уж сорвалось, покатится под уклон. Всё хуже, хуже…
Но почему вышло именно так ? Может, потому, что он потерял барабанщика?
А если бы не потерял? Не все ли равно… Оська чувствовал, что злые дела множества взрослых людей сильнее волшебства всех на свете ольчиков… если даже верить в это волшебство всерьез…
Шарик на цепочке вдавился в Оськину грудь. Оська повозился, вытащил шарик, зажал в кулаке. Гладкая бусина быстро затеплела. Словно даже толкнулась в ладони…
“И ты не можешь помочь, — без упрека, устало сказал ему Оська. — И Даниэль…”
Но все же где причина неудачи? Ее не могло быть! Оська же чувствовал! Всё шло по велению доброй судьбы! Даже машина времени работала на успех! В неудаче была дикая неправильность — словно нарушение законов природы!
А может, все это опять сон?
…— Ховрин, — сказал из рубки девичий голос, — тебя на связь. Подойди.
— Кто?
— Командир Юра…
Ховрин легко хлопнул по Оськиной спине.
— Подожди. Не вздумай кидаться за борт. Я сейчас…
Миновали маяк на Казачьем мысу. Потянулся желтый берег с развалинами древнегреческого полиса. Солнце брызгало навстречу. Оська закрыл глаза…
— …Ось…
— Что? — И глаз не открыл.
— Ось… — осторожно сказал Ховрин. — Юра сообщает: те трое нашлись… Да тихо ты! Черт… Как пружина… Их держали почему-то отдельно, в трюмном отсеке. Теперь они все вместе…
— И она ?
— И она… Капитан раскололся. Кричит: “Я не виноват, меня заставили, мне угрожали!” Все валит на боцмана, который оказался и не боцман вовсе, а начальник конвоя… Ось, а вот это не надо. Теперь-то зачем реветь? Не смей.
— Буду… — И Оська уткнулся носом Ховрину в грудь.
Минут через двадцать подошли к пирсу. Здесь стояли катера и парусники Ковалевского яхт-клуба.
Еще издали Оська увидел Норика. Тонкую фигурку в желтом, с черным кругом на груди — будто мишень.
Как он узнал? Как отыскал эту загородную базу? На чем приехал в такую рань?
Едва шхуна чиркнула бортом о кранцы, Оська вылетел на пирс.
— Чип, привет! — Он уже смыл забортной водой слезы.
Норик не ответил и смотрел мимо.
— Норик… ты чего?
— Ничего… Я вчера вечером зашел к тебе, а мама твоя говорит: “Он ушел в плавание на ночь”.
— Ну… да…
— И не мог позвать меня? — полушепотом сказал Норик.
— Я… не мог. Честное слово.
— Ну… тогда хотя бы не скрывал, что идешь на яхте. Ты ведь знал про это с утра.
— Знал…
— Боялся, что буду проситься с тобой?
— Да, — вздохнул Оська. Потому что это была правда. — Ты стал бы проситься, а тебе нельзя.
— Хватит уж нянчиться с моим сердцем! — Норик метнул в Оську ощетиненный янтарный взгляд. — Я вам не инвалид!
— Не в этом дело! Дело в том… что…
— В том, что это измена, — тихо и неумолимо сказал Норик. — Говорил про сигнал: “Держаться вместе, соединенно”, а сам…
Повернулся и пошел. Локти торчали, лопатки сердито двигались под юнмаринкой, словно хотели сбросить со спины черный круг-мишень.
Он уходил, как уходят насовсем.
Этого еще не хватало!
Оська бросился следом. Мелкий гравий врезался в босые ступни — сандалии-то остались на “Согласии”. И попал под ногу торчащий из гравия булыжник…
Что ж, природа требует равновесия. За победы и радости надо чем-то платить. Оська заплатил болью в пальцах правой ноги и разбитым локтем. Сел, помотал головой. С локтя крупно закапало на гравий.
Норик уже не уходил. Обернулся, уронил руки, смотрел на Оську, округлив рот.
— Ч-черт, и платка нет… — Оська, морщась, зажал локоть.
— У меня есть, вот. Чистый…
— Спасибо, Норик…
— Дай, я замотаю… Ух как рассадил.
— Сон в руку, — вздохнул Оська. — Хотя во сне была нога. Даже обе…
Норик непонимающе молчал. Затянул узел. Потом сел на гравий рядом, проговорил — без упрека уже, а со скрытой виноватостью:
— Думаешь, мне так уж хотелось на яхту? Просто обидно… Я боялся…
— Не бойся, Норик…
— Я боялся, что ты не вернешься к середине дня. А мы с тетей Зоей после обеда уезжаем в Цемесск. И когда я вернусь, неизвестно. Вдруг больше… совсем…
Словно ощущая спиной и плечами тяжесть ночных событий, Оська сказал:
— Не поедете вы в Цемесск, Норик.
— Почему?!
— Не поедете. Не надо вам…
“Но почему?” — заметался в глазах Норика возмущенный вопрос.
“А вот потому”, — улыбчиво шевельнул губами Оська.
Возмущение у Норика метнулось опять. Пропало. Вместо него — удивление… догадка… недоверие… надежда…
— Ось…
— Да, — сказал Оська. — Да, Норик… — И стал тянуться зубами к узлу на локте, будто хотел поддернуть платок. Думаете, это легко? Тянулся, тянулся… чтобы не разреветься снова.
