Давно закончилась осада... (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (книга жизни TXT) 📗
Оська, нагибаясь с лафета, подавал газеты в протянутые руки. Только успевай! А карманы его тяжелели от латунных грошиков и никелевых гривенников, распухали от скомканных бумажек…
Поток пассажиров прошел, а несколько газет еще осталось. Кому бы их? Оська весело обвел причал глазами и… встретился взглядом с опасностью. С той, о которой забыл.
Сразу было видно, что опасность . Парень в пятнистом комбинезоне, с дубинкой и наручниками у пояса, с коротким автоматом “Дуче” под локтем. Он с ухмылкой глядел на Оську бесцветными глазами и перекатывал за щекой жвачку.
У военных камуфляж зеленый, у полиции — сизый, а у этого — серо-коричневый, правду сказал дядя Леня. И кепочка незнакомого фасона, с серебристой плямбой-кокардой.
Коричневый еще раз перекатил во рту жвачку, переступил разлапистыми ботинками. Выше ботинок — кирзовые краги с брезентовыми ремешками. Даже на высоте, на пушке, Оська учуял, как от ног охранника разит пропотевшей кирзой и кожей.
— Ну, ты, коммерсант долбаный, — лениво, почти доброжелательно сказал парень. — Слазь, пошли к начальству. Найдем в карманах спички — пойдешь к следователю. Не найдем, тогда проще — вздрючим на месте… — Он был уверен, что перепуганный пацан никуда не денется.
В таких случаях главное, чтобы не ослабели от страха ноги.
— А чё я сделал-то? — плаксиво сказал Оська. Сел опять на ствол, сунул ногу в сандалию. Покрепче, чтобы не слетела при беге.
— Слазь, кому говорю… — Коричневый локтем шевельнул автомат.
— Я больше не буду…
— А ну, живо!
— Ладно, я щас… — Оська сделал вид, что покорился судьбе. Начал сползать, но тут же взлетел на пушку ногами. И скачком — на конец ствола. Будто хочет прыгнуть оттуда на парапет лестницы! Коричневый рванулся к парапету. А Оська — назад! С пушки на ступени и вверх, вверх! А потом — в тесный проход между кирпичными складами.
Коричневый ухал башмаками шагах в пяти позади. Звякал наручниками. Толкало Оську в спину злое дыхание.
— Стой, подлюка! Хоть кто буду, выстрелю!
Видать, новичок. Опытный вояка разве стал бы связываться с мальчишкой! Хотя кто знает этих коричневых…
Легче бежать, когда машешь двумя руками, но Оська левым локтем прижимал газеты. Он не боялся убытка, но бросать “Посейдона” под вонючие башмаки этого фашиста… А если поймает?.. Черта с два!
Оська знал здесь все закоулки. А коричневый дурак не знал. Оська сворачивал за склады и будки, прыгал по ступеням и кремнистым тропинкам. Охраннику каждый раз надо было тормознуть и сообразить. Оська выигрывал метр за метром.
— Стой, крысеныш! Стреляю!
Неужели и правда выстрелит, скотина? Добраться бы до дыры! Этим лазом в каменном заборе Оська пользовался, когда у ворот был незнакомый вахтер.
Дыра была в самый раз для мальчишки, а громиле придется попотеть. Оська с разбега толкнул себя в отверстие, ободрал о ракушечник локоть и ногу, но не потерял ни мига. За стеной — уже не портовая территория, а жилой район. Вверх уходил тесный переулок: побеленные заборы, зеленые калитки. Там, наверху, рыночная площадь, от нее ходят автобусы. Прыгнуть в отходящий — и привет. А в случае чего, люди заступятся за мальчишку. Не очень-то горожане любят всяких камуфляжников с автоматами…
Сердце бухало, но силы еще были. И даже азарт был: попробуй догони!
А громила попался настырный. Видать, заело, что упускает салажонка. Протиснулся-таки следом. И опять башмаки бух-бух-бух!
— Догоню… оторву все, что есть… гнида…
Посреди переулка валялся сухой лошадиный череп. Откуда он? Неважно! Оська пяткой толкнул череп назад, под ноги врагу. Тот запнулся, выругался по-черному (или по-коричневому?). И все равно не отставал. Дыхалка у бандюги была тренированная. А у Оськи дыхание уже кончалось. Но все же он рвался вперед. И зеленые калитки по сторонам мелькали, как сорванные ветром листья… И вдруг одна впереди распахнулась!
Двое мальчишек выскочили навстречу. Поймали Оську в две охапки. Дернули за собой. Он оказался за калиткой. А она — трах! — захлопнулась наглухо. Один мальчишка с маху заложил в скобы тяжелый брус. Серый пес-чудовище подлетел, взревел яростным лаем. Не на Оську, а на удары, которые посыпались в калитку снаружи.
Ребята дернули Оську в сарайчик. Пес на дворе бесновался.
— У того гада автомат. Пристрелит собаку, — выдохнул Оська.
— Не посмеет, — уверенно отозвался старший мальчишка — круглолицый, с дерзкими серыми глазами. — Это будет нападение на частный дом. За такое сейчас не хвалят.
Младший хихикнул. Он был ростом с Оську, смуглый, с черным ежиком волос и широким ртом. Поманил Оську за поленницу мелких акациевых дров:
— Айда…
И тут Оська забоялся. Не попал ли он из одной беды в другую? Плен у чужаков — дело безрадостное.
Кто они?
Старший был в изодранных джинсах и обвисшей тельняшке. Младший в красно-синей юнмаринке, но замызганной, порванной и “по-соленому” подпоясанной широким флотским поясом. Босой, с перемазанными чем-то вроде мазута ногами…
Пес на дворе, однако, не смолкал. А в калитку опять бухнули — раз, другой…
— Айда, — повторил чумазый. И Оська шагнул за ним.
5
За поленницей была дверь — еле заметная, под цвет каменной стены. Сразу и не разглядишь. Дверь ушла в глубину. Старший замигал фонариком и шагнул через порог. Младший за ним. Приглашающе оглянулся на Оську. Тому куда деваться? Шагнул тоже. Хотя опасение нарастало в нем.
Сначала был каменный коридор. Такой узкий, что можно коснуться стен локтями, если растопырить.
Шагов через тридцать коридор круто свернул, и все оказались в сводчатом подвале.
Ярко горела электрическая лампочка. Высвечивала неровный известняк стен. Пол тоже был каменный, из булыжников, похожих на панцири черепах. После уличной жары воздух казался зябким. И пахло как на скалистом берегу. В камни явно просачивалась морская влага.
Оська быстро глянул вокруг и не удивился. Под Городом было немало всяких подземелий: и древних катакомб, и пороховых погребов эпохи Первой осады, и бункеров, оставшихся от Второй Мировой. Оська знал, что наверху, рядом с рынком — остатки каменного приморского бастиона, крайнего в старой линии обороны. Сохранились две круглые приземистые башни из желтого песчаника и такая же низкая стена с бойницами. За стеной — никакой романтики: дворики, сарайчики, мастерские…
Про все это Оська подумал мельком. Его интересовали (и тревожили!) люди здешнего подземелья. Людей — кроме тех, что привели Оську — было трое. Разный и непонятный народ. Лет примерно от восьми до двенадцати. Самый маленький — полуголый, в красных трусиках — висел вниз головой на самодельном низком турнике. Его рыжие лохмы касались “черепахового” пола. Глядел рыжий на Оську сумрачно. Двое других, белоголовых, оставили круглые зеленые бутыли, которые зачем-то пристраивали горлышками друг к другу. Посмотрели тоже неулыбчиво. На одном, обормотистом, была трикотажная рубаха с бело-зелеными поперечными полосами и обтрепанные, как у Оськи, штаны до колен. А другой — не чета своему приятелю . Белобрысые локоны расчесаны на пробор, черные брючки отглажены, поверх белой рубашки синяя безрукавка, а у ворота — галстук-бабочка. Ну, будто в театр собрался. Или сам артист.
“Артист” подошел, смерил Оську спокойным карим взглядом. Спросил старшего:
— Кого это вы доставили к нам, Мамлюча?
В спокойствии “артиста” и в странном прозвище другого — “Мамлюча” какой-то! — опять почудилась угроза. Этакая деловитая безжалостность к жертве.
Длинноволосый сероглазый Мамлюча сипловато объяснил:
— Он драпал от легионера. Чуть не попал к нему в лапы. Но достался не ему, а нам.
“Достался нам”!..
Что оставалось делать?
Оська знал, что у “малосольных” и даже у “соленых” есть кое-какие правила. Если человек сразу признает себя побежденным и не “возникает”, его не трогают. А если и “трогают”, то не очень. Деньги и другое ценное, скорее всего, отберут, но мучить не станут. Жаль, конечно, заработанных гривенников и грошей, да ладно уж, быть бы живу… А может, удастся договориться, чтобы деньги взяли не все, а половину? Должна же быть у людей хоть капля совести!
