Мушкетер и фея (сборник) - Крапивин Владислав Петрович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .TXT) 📗
— Он мой значок взял! — возвысил Симка голос в защиту справедливости. — Пусть отдаст!
— Какой еще значок?
— Он отобрал! Я принес, а он…
— Что ты кричишь, как на базаре? Незачем носить в школу посторонние предметы. Не знаешь школьных правил?
Школьные правила для завуча, как известно, выше всего.
— Мой значок правилам не мешал. А он залез в карман и…
— Не кричи, я сказала! Разве кулаками решают такие вопросы? Почему не обратился к учительнице?
— Толку-то! — вырвалось у Симки, еще не остывшего от боя.
— Что-о?! Где твой дневник?
Тут же кто-то приволок Симкин портфель. Агния Борисовна вытряхнула из него на траву все, что было, взяла дневник и толстой авторучкой (которая всегда была при ней) размашисто начертала про безобразную драку и грубость. И вкатала в конце страницы: «Поведение за неделю — 2».
Надо сказать, что в ту пору даже четверка за поведение была страшной оценкой. А двойка — это вообще немыслимо. Симка обомлел. Но лишь на миг. Ярость продолжала клокотать в нем. Что же это такое? Значит, никакой правды больше нет на свете?! Он рванул из дневника исписанный красными чернилами лист, скомкал, швырнул в траву (уже задним числом ужаснувшись своему поступку)…
Как он оказался в кабинете директора, Симка не помнил. То есть помнил, но смутно. Сперва завуч тащила его за руку, потом в коридоре рявкнула «стой здесь», скрылась за директорской дверью, и Симка слышал через эту дверь ее приглушенные слова: «Совсем распоясались!.. Настоящий бандит!.. Отпетый хам!..» Затем она появилась вновь и рванула Симку за плечо — в кабинет.
Худой и лысый директор Иван Юрьевич сдвинул на лоб очки (блестящие и круглые, как у Норы Аркадьевны). Видимо, немало озадачился, увидев не отпетого бандита и хама, а щуплого четвероклассника в костюмчике европейского фасона и с зареванным лицом.
— Д-да… Это он и есть?
— Представьте себе!
— Д-да… — опять сказал директор. — А где тот, второй… участник конфликта? Будьте добры, доставьте и его.
Завуч недовольно выдвинулась из кабинета.
— Ну, так что случилось-то… Серафим Стеклов? — Иван Юрьевич откинулся к спинке стула. — Только без слез.
— А я уже не могу без слез, — не стесняясь, выдал в ответ Симка. — Потому что довели. Сперва Кочан, а потом…
— Как довели-то? Чем?
Симка всхлипывая, но все же понятно изложил и про фуражку, и как «доводили», и про значок….
— Ну, это понятно. А дневник-то зачем было рвать?
— А зачем… она тоже… Значит, в советской стране никакой справедливости нет?!
— Гм… Будем считать, что пока еще есть. Только… — Он хотел, наверно, сказать: «Только драться все равно не следует». Но тут завуч ввела Кочана.
Директор спросил без предисловий:
— Зачем взял значок у Стеклова?
— А чё! Он сам сперва дал, а потом…
— Не ври. Сегодня после шести ко мне с отцом. А значок немедленно верни.
— У меня нету. Я его… Его у меня…
— Чтобы завтра же принес. А с отцом сегодня, к половине седьмого.
— А мне с мамой, да? — сказал Симка с печалью, но и с легким вызовом. Он понимал, что трюк с дневником ему не простят.
— М-м… да. Но только как-нибудь позже, нельзя всё сразу… Ступайте оба… И не вздумайте больше!
В класс они шли по разным сторонам коридора. Но у двери Симка сказал:
— Завтра не принесешь, глотку перегрызу, гнида… — (Ох, Сима-Сима, слышала бы тебя тетя Нора, которую даже слова «ага» и «чё» заставляли морщиться.)
Кочан плюнул ему под ноги, но как-то неуверенно. И юркнул в класс. А Симка сперва пошел в туалет и умылся…
Маме он ничего не сказал. Когда вызовут, тогда и узнает, а зачем ей расстраиваться раньше срока. Но маму не вызывали. Ни через день, ни через два, ни через неделю. Симка успокоился.
А Кочан значок принес. На следующее утро, как и велел директор.
— На!.. — и кинул Симке под ноги.
Симка не стал изображать слишком гордого, нагнулся и поднял. Только все же сказал при этом:
— Если бы разбил, я бы тебе морду своротил налево…
Кочан не ответил. Его лицо было припухшим, а движения осторожными. Клим Негов, когда Симка сел за парту, доверительно придвинулся и прошептал:
— Папаша его знаешь как лупит? Не ремнем, а резиновой скакалкой. Это в тыщу раз больнее. Не пробовал?
— Сам пробуй, если охота, — буркнул Симка, которому было стыдно слушать про такое. Он даже невесомые подзатыльники получал от мамы не чаще раза в год.
…А про всю эту историю со значком и драками мама все равно узнала. На родительском собрании в конце первой четверти. Пелагея Петровна (которой, в общем-то, было все равно перед пенсией и которая не помнила, кто прав, а кто виноват) сказала, что вот Стеклов устраивал безобразные драки и чуть не заработал пониженную оценку по поведению за четверть.
Вернувшись, мама взялась за Симку, и пришлось все рассказать. Мама только головой покачивала, а брат Игорь, который приехал в короткий отпуск, усадил Симку рядом на кровать.
— Конечно, ты молодец, что прочистил мозги этому подонку…
Симка вдруг вспомнил Нору Аркадьевну и хмыкнул:
— Это были адекватные меры.
— Ну да… Только вот что. Бывает, что человек почуял силу и сперва тратит ее на войну за справедливость, а потом начинает применять для своей выгоды. Потому что видит: все его боятся, отпору не дадут…
Симка потерся щекой о рукав Игоревой куртки — казалось, что от нее пахнет охотничьим порохом и тайгой.
— Не, я не буду так.
— Вот и ладно…
Симка потерся опять и опять сказал:
— Я не буду…
Он и правда после всех этих скандалов не стал ни нахальнее, ни храбрее. Ни в какие драки не лез, по-прежнему опасался шпаны на улицах и побаивался засыпать без включенной лампы (хотя не признавался в этом и засыпал). И порой он вздрагивал от отвращения, вспоминая, как терзал Кочана в слепой ярости. Неужели только так, остервенелой силой, можно отстаивать правду?
Четвертый «Б» после осенних каникул соединили снова, в прежнем составе. Пришла из пединститута молодая и славная Ирина Матвеевна, с которой класс зажил душа в душу. Симка опять сидел вместе со Стасиком Юхановым.
Прозвище Зуёк осталось за Симкой на долгие годы. Но теперь оно опять стало не обидным (как при Кочане), а вполне нормальным и даже с налетом флотской лихости.
Кочана Симка видел с той поры только изредка, на переменах. Противно было смотреть на него, и все же Симке нравилось, что Кочан обходит его и в глаза не глядит. И значок свой Симка носил в школе безбоязненно. На лацкане все того же чешского пиджачка. Давно уже пришла слякотная осень, перепадал снег. Пришлось, конечно, влезть в старые школьные брюки, но пиджачок Симка надевал постоянно, хотя тот подходил к мешковатым и залатанным на коленях штанам не больше, чем «фрак дирижера дистрофичному медведю» (по словам Игоря). Все равно! Зато это была постоянная память о летнем путешествии!
Про Нору Аркадьевну Симка ничего не знал. В конце сентября она зашла попрощаться. Сказала, что уезжает в Воронеж к троюродной сестре (видимо, той, с которой встречалась в Ленинграде). Уезжает до весны, а может быть, и на более долгий срок, будет видно. Чмокнула в щеку маму, подержала на руках Андрюшку, погладила по голове Симку и ушла.
А в начале декабря на имя Серафима Стеклова пришел из Воронежа заказной пакет.
В пакете оказались листы с чем-то напечатанным на машинке и два письма в разных конвертах. На одном написано было «Симе», на другом — «Анне Серафимовне Стекловой».
Ну, Симка, понятно, сразу ухватил сшитые проволочными скобками листы. Вот это да! На них была поэма «Мик»!
Значит, тетя Нора ничего не забыла! Позаботилась, перепечатала со старой тетрадки африканскую сказку, которая так заворожила Симку в ленинградскую белую ночь. Симка глазами вцепился в первые строчки…
Сквозь голубую темноту,
Неслышно от куста к кусту
Переползая, словно змей,
