Дела и ужасы Жени Осинкиной - Чудакова Мариэтта Омаровна (книги онлайн бесплатно серия txt) 📗
— Наша Конституция — очень хорошая, — продолжал Федя. — Вторую главу каждый гражданин России вообще должен знать наизусть. Например, самая первая в этой главе статья 17, особенно ее части вторая и третья: «Основные права и свободы неотчуждаемы и принадлежат каждому от рождения» и «Осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц». Мяч, ты понимаешь слово «неотчуждаемы»?
Мячик встрепенулся.
— Ну… Эта… Не чужие, значит… Не чуждаются никого…
Федя изобразил на лице страдание.
— Мя-ач! Если не знаешь — почему не спрашиваешь?! «Неотчуждаемы» — значит, с рождения и навсегда твои! Их отнимать никто, понимаешь, никто, никакие начальники не имеют права!
— Начальники, наверно, могут… — вздохнул Мячик. Он все-таки уже прожил сколько-то сознательных лет на своей родине.
— Именно что нет! Их можно призвать к ответу, понятно? Но мы с тобой — пока не о них. Потому что они пока не нами, а взрослыми заняты. А если взрослые стремаются… ну, трусят подавать на них в суд за нарушение Конституции — пусть на себя и пеняют.
Я сейчас про нас с тобой. Твое и мое главное дело как граждан России — заниматься самовоспитанием. Потому что стать свободным гражданином — совсем не такое простое дело. Этому надо учиться, понял? Необходимо еще, чтобы наше свободное — понимаешь? — свободное поведение свободного гражданина в свободной стране не нарушало прав других людей! Тоже, между прочим, свободных — вот это надо понимать. Ну, к примеру, если мы ночью с тобой во дворе устроим бой викингов и разбудим мою тетку — мы уже не можем ей сказать: «Мы — свободные люди! Имеем право веселиться как хотим!» Потому что у нее как раз есть право ночью спать. И мы с тобой это право нарушаем…
От старания усвоить Федины слова Мячик вспотел.
— Ладно, — сжалился Федя. — Еще только две статьи… Да, кстати, у тебя какое гражданство?
И этот коварный контрольный вопрос Мячика тоже застал врасплох. Он в своей недлинной жизни не имел еще случая задуматься — гражданин ли он и какой именно страны.
— Н-не знаю… У меня еще паспорта нет…
— Как это не знаешь? — делано изумился Федя. — И паспорт тут ни при чем. У тебя, чтоб ты знал, российское гражданство — с рождения. Как родился на свет — уже гражданин России. Это, правда, не по Конституции, а по Федеральному закону о гражданстве. Достаточно того, чтобы один из твоих родителей имел российское гражданство. Независимо, заметь, от места твоего рождения! Хоть в Зимбабве родись, хоть в Новой Зеландии.
Мячик слушал, от напряжения выпучив глаза. Белесая челка прилипла ко лбу.
— А в Конституции, — продолжал Федька безжалостно, — другое очень важное…
Он заглянул в беленькую брошюру, лежащую перед ним, на которой темно-голубыми буквами было написано: «Конституция Российской Федерации». Она выглядела довольно-таки замызганной: видно было, что ее нередко брали в руки. Скажем по секрету — Федя Репин всегда возил ее с собой.
— «Статья 6, часть третья. Гражданин Российской Федерации не может быть лишен своего гражданства или права изменить его». Только не все это понимают, — вздохнул Федька. — Потому что взрослые привыкли к другому. У нас в России советская власть чуть что — лишала гражданства… Такое у нее наказание было для непослушных.
У Мячика голова шла кругом. И оба они не заметили, что Федю уже минуты две внимательно слушает еще один человек. Если же точнее — один человек и одно животное.
В этом самом месте беседы вежливо тявкнула Тося — а это была именно она — и заговорила Женя. Только тут и Федя и Мячик их обеих увидели. А Тося при первых звуках Жениного голоса улеглась на траву, будто приготовившись слушать умные хозяйкины речи.
— Да, точно… И таких людей — самых лучших! Мне папа рассказывал — виолончелиста Ростроповича… Вместе с его женой — певицей Большого театра. Ну вы знаете, ее все знают — ее даже великой многие считают, — Галиной Вишневской. Только из-за того, что они на дачу свою позвали жить писателя Солженицына! Когда его советская власть преследовала. И самого Солженицына тоже лишили. Его сначала насильно в наручниках вывезли на самолете за границу, а потом гражданства лишили… Как бы отлучили от родины — мне папа объяснял. А в Конституции нашей теперешней мне очень это нравится — что человека никто не может родины лишить. Никто, никакая власть не имеет такого права.
— Да все равно сегодня многие этого не понимают. Ну те, кто советское время больно помнит. Наш сосед Кузьмич, как разозлится на кого, в пьяном виде особенно, сразу орет: «Выдворить и лишить гражданства!»
Тут Федя и Мячик, не выдержав, бросили на время Конституцию и отвлеклись на Тосю. Да и кто бы мог остаться равнодушным при виде этой огромной псицы, когда она растянулась во всю длину в теньке под яблоней, зевая от наслаждения во всю свою неимоверную пасть!
А Женя думала над тем, о чем сама только что говорила. Что нельзя, чтобы кто-то мог лишить человека родины. А заодно о том, что же все-таки это такое — родина…
В ее семье на эту тему не говорили. Ее родители вообще не любили, как они выражались, «громких слов» — типа «Россия поднимается с колен!». Папа сказал однажды, и она это запомнила, что рассуждать о патриотизме, о любви к родине это все равно что провозглашать — как он выразился, «с мелодраматическими завываниями», — «А я, знаете ли, так люблю, так люблю свою мать!..»
Но Женя точно знала, что Александра Осинкина в последние годы несколько раз приглашали на долгий срок в американские и всякие другие университеты. А он отвечал:
— Больше чем на два месяца я сейчас из России не уезжаю. Сколь угодно интенсивные курсы лекций в течение двух месяцев — пожалуйста.
И в позапрошлом году он так и ездил в Канаду — на два месяца.
Жене было известно, что сейчас в России многие хорошие специалисты очень любят уезжать за границу как раз надолго — заработать побольше денег. Хотя бы для того, чтобы помогать старым и больным родителям, лечить их. Она уже имела представление о том, что хорошее лечение в России стоит очень дорого. А за границей, если человек долго работал, то за операции, за лечение в больнице вообще ничего не платит: страховка окупает лечение.
Но она слышала, как ее папа говорил однажды маме:
— Сейчас в России надо или жить, или не жить. Нельзя, когда твоя страна в такой ситуации, приезжать домой на каникулы и делать перед самим собой вид, что ты в ней живешь.
И прибавил:
— Тут и живя-то не поймешь иногда ни черта, что происходит. А уж издаля?!..
Женя однажды пристала к нему — почему бы все-таки ему не поехать на годик хотя бы преподавать в Америку? Втайне она была бы не прочь прокатиться с папой в эту таинственную страну. Поучиться немножко в американской школе, где, как рассказывают, школьники что хотят, то и делают — на голове всю дорогу ходят.
А папа ответил коротко и серьезно:
— Я в России нужен.
И еще Женя вспомнила одну телекартинку. Ей тогда было то ли семь, то ли восемь лет. Смотрели передачу. На телеэкране за ресторанным столиком с белой скатертью, с бокалами празднично искрящегося шампанского один симпатичный корреспондент с прибалтийским акцентом задает Владимиру Спивакову вопрос под конец длинного телеинтервью: «А могли бы вы ради чего-либо бросить свое дело, оставить свою профессию музыканта?»
Женя, хоть и была еще мала, но подумала: «Глупый какой вопрос!»
А Спиваков задумчиво так, медленно отвечает, что если бы он знал, что такой ценой можно было бы дать нормальную жизнь, возможность развития всем детям России, то — да. Ради этого можно пожертвовать своей музыкой. И добавляет еще медленнее — «И жизнью».
Женя хорошо помнила, что на этих словах у нее сами собой полились слезы, и она скорее убежала в свою комнату, чтобы мама и бабушка не увидели и не забеспокоились.
— Ну, поехали дальше, — заторопился Федя, энергично потрепав напоследок Тосю за мягкие уши.
А Женя вежливо спросила:
— Можно я послушаю?
