Сердитый бригадир - Меттер Израиль Моисеевич (книги txt) 📗
Иногда толпились перед барьером несколько человек и все наперебой просили разными голосами:
— Как там Бендеры: отвечают?
— Женя, будь человеком, дай мне срочно райпотребсоюз!
— Женечка, мы же вчера пармен начали снимать, мне же тара нужна!..
Бывало, что в это же время звонили из монастыря и бархатный голос настоятеля заполнял трубку:
— Не откажите в любезности соединить меня с кишенёвским собором.
Маленькие руки летали по коммутатору, как воробьи. Правая вертит ручку индуктора, левая вставляет и вынимает штепселя. Женя работала с жаром. Волнение клиентов передаётся и ей.
— Бендеры!.. Бендеры!.. Да что ты, заснула?
— Райпотребсоюз, отвечайте «Красному садоводу»!..
— Кончили? Надо совесть иметь. У людей пармен начали снимать!
— Товарищ настоятель, сейчас даю Кишинёв… Попросите, пожалуйста, чтоб у вас на колокольне потише звонили, совершенно невозможно работать…
Она знает всё, что делается в районе. Имена отличников урожая, фамилии лодырей, прогульщиков, цифры, проценты, планы — всё это проходит через её руки. Далеко не каждому в районе известно, что ей двенадцать лет. Это позволяет Жене разговаривать по телефону очень независимым тоном. Да и не только по телефону…
Бывает, что ещё с порога человек слышит пронзительный Женин голос:
— До каких пор вы будете задерживать сводки? Уже три раза из района звонили.
— Товарищ Чубаров, что ж у вас яблоки осыпаются? Неужели трудно было, как в «Ворошилове», подпорки поставить?
— Мы, Женечка, ставили, — извиняющимся тоном говорит рослый бритоголовый председатель «Красного садовода». — Ветер, понимаешь, ночью поднялся, их и осыпало.
— Сколько яблок побило! — сурово выговаривает Женя.
— Так мы ж не нарочно…
— Теперь, небось, придётся пускать всё на компот?
— На компот, на варенье, на повидло, — вздыхает Чубаров.
Женя любит и компот, и варенье, и повидло, но она говорит:
— Безобразие какое!
В тот год урожай винограда и яблок был необыкновенно велик. Он спутал все планы уборки: яблоки поспевали раньше срока, поздние сорта наступали на ранние, да и самое количество фруктов ошеломляло людей. Казалось, что на деревьях нет листьев: настолько они были усеяны яблоками. Гнулись подпорки, некоторые стволы раскалывались пополам от тяжести ветвей.
Всё чаще по утрам земля была усыпана «падалкой» — опавшими за ночь яблоками, — их не успевали собирать; они лежали поначалу свежие, жёлтые, краснобокие, золотистые, затем на них начинали появляться пятна, в воздухе стоял густой, дурманящий запах.
В «Красном садоводе» работали с раннего утра до поздней ночи. Всё, что положено было сдать государству, давно сдали, а деревья стояли отяжелевшие от плодов, и казалось, не будет конца уборке.
Чубаров часто звонил из правления колхоза в район и передавал сводки.
Женя хорошо знала голоса своих абонентов и даже по тону научилась распознавать их настроение. Уже дней десять подряд она слышала, как Чубаров глуховатым, севшим голосом сообщает в Бендеры столбцы цифр. Однажды после очередного звонка она спросила:
— Кончили?
Слышно было, как Чубаров вздохнул в трубку, а потом ответил:
— Кончил.
— А вы не расстраивайтесь, дядя Петя.
Чубаров помолчал, потом спросил:
— В «Ворошилове» сколько убрали?
— Восемьдесят три процента.
— Ну вот видишь, а ты говоришь, — не расстраиваться. Мы ещё до семидесяти не дотянули.
— У вас же народу меньше, — попробовала успокоить его Женя.
— Старая песенка, — сварливо сказал Чубаров, словно не он был председателем колхоза, а Женя.
— Что же теперь делать? — спросила Женя.
— Главное, чтоб ветра не было… А ты, собственно, кто такая, чтоб у меня отчёт спрашивать?
Женя не поняла, шутит он или говорит серьёзно. Она обиделась:
— Я вам всегда Бендеры вне всякой очереди даю. Мне вас нисколько не жалко. Мне яблок жалко.
— Для тебя, племянница, на всю зиму хватит, — уныло пошутил Чубаров. — Приходи завтра в кладовую, угощу.
— Очень нужно! Как будто я для себя! В «Ворошилове» вон восемьдесят три убрали, а у вас до семидесяти никак не дотянут.
— Ну, это, знаешь, не твоё дело! — рассердился вдруг всерьёз Чубаров. — Каждая девчонка будет указывать!.. Давай мне ещё раз Бендеры!
Он услышал, как что-то зашуршало и защёлкало в трубке, а затем тоненький Женин голос сказал:
— Бендеры!.. Бендеры!.. Тоня, дай первого секретаря райкома товарища Глущенко…
— Ты что делаешь? — испуганно спросил Чубаров. — Мне Глущенко не надо, мне исполком надо…
Но в трубке снова защёлкало, и послышался далёкий голос бендерской телефонистки:
— Товарищ Глущенко? Вас вызывает «Красный садовод».
— Привет, Николай Михайлович, — сразу вспотев, сказал Чубаров.
— Здравствуйте. Давненько не звонили. И всё не поймать вас, товарищ Чубаров.
— Да я, Николай Михайлович, на месте не сижу. Бегать приходится высунув язык.
— А вы не высовывайте, — посоветовал Глущенко. — Без этого легче. Как у вас дела?
— Помаленьку движутся. С государством рассчитались…
— А посвежей сведения есть? — спросил секретарь.
Чубаров секунду помолчал, стискивая трубку в руке:
— Плохо дело, товарищ секретарь. Не управляемся с уборкой.
— Это я тоже слышал.
— Народу у нас маловато. А уродилось, сами знаете, сколько.
— Интересно, — сказал Глущенко. — Получается, товарищ Чубаров, что плохой урожай вам больше подходит, чем хороший?
Чубаров молчал. И вдруг вместо его хрипловатого голоса Глущенко услышал тоненький голосок телефонистки:
— Можно в воскресенье субботник устроить.
— Это кто предлагает? — спросил секретарь.
— Я предлагаю. С коммутатора. И не обязательно только в воскресенье. Сейчас вон какие длинные дни: можно двадцать раз успеть уроки сделать.
— Какие уроки? — не понял секретарь.
— Странно! — сказала Женя. — Какие бывают уроки? По арифметике, по письму, чтению…
— Николай Михайлович, — вмешался в разговор Чубаров. — Это почтаря дочка. Она у нас в школе учится.
— В каком классе?
— В будущем году перехожу в пятый, — быстро сказала Женя, боясь, как бы Чубаров не ответил, что она сейчас учится в четвёртом. — У них в «Красном садоводе» тары хватает: во второй бригаде тысячу двести ящиков позавчера под яблоки и груши привезли, а первая бригада может пока в ушатки складывать…
— А виноград как? — спросил Чубаров не то секретаря, не то Женю.
— Виноград может подождать, — ответила Женя. — Растрёпу вы уже сняли, а европейские сорта могут повисеть.
— Что скажете, товарищ Чубаров? — спросил Глущенко.
— Цифры она говорит правильные, — ответил Чубаров. — А насчёт винограда недопонимает. Европейские сорта должны всю зиму лежать, их надо снимать не совсем поспевшими…
— Я не об этом говорю, — перебил его секретарь. — Могут вам школьники реально помочь?
— Конечно, могут! — крикнула в трубку Женя. — Дядя Петя, у вас же вчера лимонный кальвиль извели на сухофрукты!
— Не трещи, — попросил её Чубаров. — Без тебя знаем!
Он сказал секретарю, что сегодня же созовёт правление артели, а Глущенко пообещал к вечеру приехать в село и зайти в школу.
Женя поднялась в этот день до света. Она долго ворочалась, поглядывая на окно — в то место, где должен был появиться просвет между занавеской и рамой. Оттуда, из окна, доносились изредка ночные звуки: вздыхала корова, привязанная на ночь во дворе; гремела цепью собака, и по звону цепи можно было догадаться, что собака чешется; повизгивал беспокойный поросёнок, и сразу вслед за этим раздавалось строгое хрюканье свиньи: она как будто уговаривала его спать; он затихал, а потом снова начинал возиться.
Тихонько встав с постели, Женя надела в темноте платье задом наперёд, но не стала переодеваться, чтоб не разбудить отца.
Она вышла на крыльцо и прежде всего посмотрела вверх. Луна висела в пустом предутреннем небе. Подбежала собака, и, чтобы она не гремела цепью, Женя отпустила её. Собака не ушла, а села рядом и тоже посмотрела на луну, а потом зевнула во всю пасть. Беспокойный поросёнок примчался, легонько стуча точёными ножками на высоких каблучках, и ткнулся в Женину руку. Она взяла из сеней кукурузу, сунула ему, чтобы он отстал. Он начал грызть продолговатый початок, початок покатился по земле, а поросёнок потрусил вслед за ним, повизгивая от жадности.
