Капитан флагмана - Фогель Наум Давидович (мир бесплатных книг .TXT) 📗
Приходят и уходят люди. О чем-то спрашивают, чем-то интересуются, что-то сообщают. Вопросы, на которые надо отвечать. Задачи, которые надо решать, как правило, незамедлительно. Все это хорошо знакомо, близко, понятно. А рядом – что-то другое, гипнотизирует. Уводит в прошлое. Вот откуда они – слова невпопад, просьбы повторить вопрос. За много лет он привык быстро и легко подавлять в себе постороннее. Он всегда считал самым важным то, чем занимаешься в данную минуту. И своих подчиненных научил тому же. Деловой человек должен быть собран, как боксер на ринге. И все же человек – всего лишь человек. Личное, глубоко интимное иногда не хочет уходить, стоит рядом, переплетается с тем, что называется таким будничным словом – «работа».
Звонят телефоны. Вз-зы-ык! Тр-рум! Др-ро-он! Разноцветные, разноголосые. Входят люди, о чем-то спрашивают, что-то сообщают, ругаются, обещают, грозят, уходят. А мысли бегут, бегут, уходят в сторону. Нет, не бегут – мечутся. Бросаются туда и обратно. Как челнок в ткацком станке. Нехорошо, когда мысли так вот. А может быть, это лучше, когда они – назад, вперед, назад, вперед. В прошлое, в настоящее, снова в прошлое. Может, если б чаще так – туда и обратно, все было бы иначе?.. Как это у нее рука поднялась? На родную мать.
…Вз-зык!.. Снял трубку.
– Бунчужный… Здравствуй, Яков Михайлович!.. Не знаю… Постичь не могу… Нет, не говорил еще… Спасибо, Яков Михайлович. Я скажу ему. Хорошо, приезжай.
Положил трубку, попросил разыскать секретаря парткома, передать, чтоб зашел.
Мысли – туда и обратно. Впервые так было, когда он решил уйти из дому. Отец – в Харькове, на республиканском совещании. Мать – не в счет. Дело мужское. Вообще-то надо было бы с отцом посоветоваться, но ведь пытался же. «Выбрось из головы!.. Закончишь десятилетку. Потом – институт. Медицинский. Дед медиком был, я – врач, и тебе надо. Семейная традиция. Из тебя выйдет хороший врач. Скорее всего, хирург выйдет. Не хочешь?.. Тебе еще самому рано решать такие вопросы – в шестой перешел только».
Нет, он будет строить корабли. Твердо решил. Отец, конечно, будет возражать. Ну и пусть. У него свое мнение, а у меня – свое. Из дому уйду. При заводском училище есть общежитие. Конечно, мать жалко, а только… Ничего, она поймет. Днем буду работать, вечером учиться.
…Тр-рум!.. Снял трубку.
– Бунчужный… Нелегко будет… Однако не отказывайте. Передайте на информационно-вычислительный, пусть прикинут быстренько. Все!
…Смурный вечер… Почему «смурный»? Почему не пасмурный? Какой-то нелепый жаргон был тогда: «смурный», «шкеты», «порубать» вместо поесть, – «шамать», «лопать», «трескать»… Впрочем, и сейчас то же – «железно», «прошвырнуться», «вкалывать». Ну и словечки. Интересно, какие будут лет через тридцать – сорок?
…Когда отец пришел, ребята смылись. Тоже словечко – «смылись». Просто переглянулись, когда он появился в дверях, и вышли. Отец выкладывал доказательства одно убедительней другого. О матери вспомнил. Хорошо, он получит среднее образование… Нет, он пойдет на рабфак… Хорошо, он поступит в институт. Только на вечерний… Нет, ему не будет трудно. Нет, кораблестроительный. Это решено… Нет, он ни в чем не нуждается.
…Др-ро-ок! Снял малиновую трубку.
– Бунчужный… Да что вы с такими пустяками – ко мне? Можете и сами решить. Мо-же-те! О результатах доложите на декаде. Все!
Когда поступал на рабфак, на стапельный перешел. Давняя мечта – стапельный. Здесь настоящие парни. Слесарем или токарем справится и хилятик. Тоже слово – «хилятик». Впрочем, недавно он слышал такое. Значит, не умерло. Живет. Так о чем он?.. Ах да – о стапельном. Сначала штангой интересовался. Потом – бокс. Почему бокс?.. Начитался Джека Лондона. И потом, бокс это бокс. Тут не только сила нужна. Ловкость тоже. И выносливость. Конечно, и тебе достается порой. Так достается, что башка кругом идет… Вот еще словечко – «башка»… Как это пели когда-то: «Головою мяч ударит, а потом башка не варит»… «Башка». А вот еще «котелок». Или «макитра». Скиба любит это слово – «макитра». Надо, чтобы у человека вместо «макитры» голова на плечах была.
…Вз-зык!..
– Министра? Давайте… Бунчужный. Здравствуйте… Ничего, поработаем… Все равно в срок сдадим… Вечерним? Хорошо, встретим… До свидания.
«Значит, заказчики…» Снял трубку.
– Катенька, предупреди Ширина, чтобы встретил заказчиков по двести шестому. Вечерним. Кстати, когда он прибывает?.. Восемнадцать тридцать? Спасибо. Закажите места в гостинице. – И про себя: «Хорошо. Судно, значит, завтра покажем».
Включил селектор.
– Скибу мне… Как у тебя, Василий Платонович?.. Нет, надо к восемнадцати закончить. Заказчики прибывают… Сборочный не успеет? Лордкипанидзе мне… Слушай, Лорд. Возьми все нужное на стапеле с двести восьмого. Скибе все условия создать. К восемнадцати закончить. И покрасить. Все!
И снова мысли в прошлое… С отцом все же поладили. И домой вернуться согласился: мать уж очень переживала. Такой дом, а сын где-то в общежитии. Дом и впрямь хорош. Четыре комнаты, кухня, веранда на всю длину. Сад. И мастерская в подвале. Сам сделал. Стены обложил кирпичом. Вместо душника окно приладил. Света сквозь это окошко мало, зато воздуху… А свет – можно ведь и при электрическом работать. Верстак поставил. Токарный станочек. Любил модели яхт и швертботов мастерить. С мальчишеских лет к парусному спорту пристрастился. На швертботе – первое место. Крепко держал. На республиканских второе место занял. Так это же республиканские…
Тр-р-рум!
– Бунчужный… Хорошо, несите сюда. Только все бумаги захватите, чтобы не бегать потом туда и обратно. Труборезный уже на ходу?.. Нет, двадцать тысяч штук, и ни одной меньше. Все.
…Мысли туда и обратно. Справа налево, справа налево. Как вилы, которыми сбрасывают с лобогрейки. Почему вилы? Ах да…
…Лето в тот год выдалось жаркое, сухое. Вернулись после практики. Мечтали – по Вербовой на швертботах махнуть. Километров двести пятьдесят. С яхт-клубом договорено. И в комсомоле – тоже. И вдруг… Так, мол, и так, в Заозерное надо ехать. Уборочная. Ты за бригадира, Тарас. И гляди, чтоб чести нашего института не позорить… Все планы – вверх тормашками.
Добирались на трясучей полуторке. Заря только заниматься стала. Вместо широкой реки – хлебное поле. Вместо швертбота – жатка с каторжным названием «лобогрейка». Полевой стан – у озера, возле чахлой рощи. Дымком оттуда тянет и еще чем-то, на редкость аппетитным. То ли суп с лапшой и свининой, то ли поджарка для борща, лук на свином сале с мукой. Засмажкой называется. Дух от этой засмажки – на три километра. С ума сводит.
Вошел начальник цеха. Вразвалку направился к столу. Наверно, опять с какой-нибудь комбинацией пришел. Так и есть.
– Не станем отделку менять, на экспорт судно. Марку блюсти надо. Все!
…И до чего же богатые хлеба выдались в тот год! Пшеница на парах – выше груди. Густая. Кажется, ляг на нее – не просядет… В жатку тройку закладывали. На паре не потянуть. Ездовым наказали, чтоб захватывали только в три четверти. Не то и тройка не потянет.
Тарас взялся сбрасывать. Его предупредили, что с непривычки он за два часа выдохнется. Но Тарас уперся. Бригадир пожал плечами. Как хочешь. По мне, хоть замертво свались.
…Стрекочет жатка. Мелькают перед глазами крылья. Вилами справа налево, справа налево. Рядок валков. И свой сталкиваешь. Впереди на такой же лобогрейке Василь Скиба. Первый косарь на селе. На голове у него побуревшая от солнца широкополая соломенная шляпа – брыль, лихо сбитый на затылок. Смуглая спина в затененном месте кажется черной. Мышцы под кожей – тугими узлами. Легко выходит у него, у Скибы. Будто и не работает вовсе, а развлекается. Когда наберется копна, шевельнет плечами, и она словно сама собой сваливается с косарки. Потом снова – справа налево, справа налево. Поравняется с линией валков, шевельнет плечами и столкнет. Погонщицей у него дивчина. Тарасу видны ее загорелые ноги с красиво обрисованными икрами и тонкими лодыжками. Блузка – в коричневую горошину, с короткими рукавами. Голова – под косынкой. Только глаза и черные брови не прикрыты. Лошади у нее идут послушно. Время от времени оглядывается. Посмотрит и отведет глаза – черные с редкостной голубизной в белках. Изумительные глаза. Тарасу бы не на нее глядеть, а на Скибу. Чтобы присмотреться. Он уже привык у себя на заводе вот так, не отрываясь, смотреть на умельца, чтобы постичь тайну мастерства. Если долго и пристально смотреть, в конце концов ухватываешь самое главное. Очень уж лихо у этого парня получается. Слишком легко. Если очень легко, значит – мастер. Не хотелось бы осрамиться перед этой дивчиной с такими глазами. Но ведь мастерство сразу не дается. Даже самое легкое, на первый взгляд, дело требует сноровки. Но, черт побери, неужели же он, который и на работе не последний и в яхт-клубе на первом месте, отстанет от этого парня? Не уловит той хитринки, которая делает работу легкой, даже увлекательной?
