Али-баба и Куриная Фея - Краузе Ганс (онлайн книга без TXT) 📗
О нём говорят не очень-то дружелюбно.
— Кабулке может подождать. Пусть потерпит, рока мы не закончим ванну! — кричит Факир.
Речь по-прежнему идёт о том, дать или не дать Кабулке чертёж. Клуб юных агрономов специально собрался для того, чтобы решить этот вопрос. В пристройке разгорелись жаркие дебаты.
Заноза молчит. Он уже совсем охрип от крика. Большинство на стороне Факира.
— Кабулке надо проучить, — требует Бритта. — Когда я работала у него в коровнике, он обращался со мной, как с глупой девчонкой.
— Он называет нас не иначе, как ослами. Мы должны с этим покончить! — кричит Малыш своим писклявым голоском.
— Ясно! Покажем ему, где раки зимуют. Когда произошла эта история с лошадьми, Кабулке пытался нападать даже на Баумана.
— Ну и ну!
Возмущение нарастает, словно снежная лавина. Только двое продолжают спокойно сидеть на своих местах. Рената, которой эти разговоры нравятся с каждой минутой всё меньше и меньше, и Али-баба, который вот уже полчаса, как вообще ничего не слышит. Он забрался в самый дальний угол комнаты, за печку, боясь, как бы Рената не заметила, что он не сводит с неё глаз. Странно, он не может на неё сердиться, хотя совсем недавно она так сильно его обидела. Тогда он готов был зареветь. А теперь… теперь всё забыто. Она права, он и сам это понимает. Он играл на мандолине отвратительно. Это было действительно жалкое бренчание. Он никогда больше не пойдёт к Хирзе, это бесполезно. У него нет способностей к музыке.
Али-баба не слышит, как вокруг него кричат и шумят ученики. О ванне уже давно никто больше не говорит. «Кабулке, Кабулке, Кабулке!» Все ругают старшего скотника.
Рената возмущена таким оборотом дела. До сих пор она молча выслушивала все выступления, но теперь ей хочется возразить.
— Нет, это не годится! — взволнованно восклицает она. Голос Ренаты звучит резко. Она делает над собой усилие, чтобы говорить спокойнее. — Кабулке не такая уж важная птица. По-моему, он просто хвастун и зазнайка…
— Ну и что же, это мы знаем и без тебя, — говорит Факир, смотря на часы. — Давай дальше, ближе к делу. Нам пора расходиться, скоро уже отбой.
Рената откидывает на спину свои косы:
— Ты обязан дать мне высказаться, ведь вы все уже говорили. Но вас интересует только Кабулке, а о том, чего мы хотим добиться своим экспериментом, никто из вас вообще больше не думает. Для кого предназначена ванна? Для коров! Мы хотим помочь коровам. Мы хотим, чтобы у животных больше не болели ноги. Вот в чём дело. И… — Рената переводит дыхание, она говорила слишком быстро. — Одним словом, я не понимаю, почему вы не хотите дать чертёж Кабулке. Подумайте сами: ванну мы строим из дерева и только затем, чтобы сделать пробное испытание, а он, он как старший скотник может уже теперь позаботиться о том, чтоб в имении построили настоящую дезинфицирующую установку с цементной ванной. Ведь именно этого мы добиваемся. Не для себя же мы, в самом деле, строим ванну!
Рената облегчённо вздыхает. Наконец-то она высказала всё, что было у неё на душе.
Факир чувствует себя побеждённым.
— Ты кончила? — спрашивает он с кислой улыбкой.
— Голосуй! — настаивает Заноза.
— Хорошо, будем голосовать, — говорит Факир вставая. — Итак, кто за то, чтобы не отдавать Кабулке чертёж ванны, поднимите руки.
Факир считает:
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…
— А теперь — кто за предложение Ренаты?
Али-баба только и ждал этого вопроса. Он быстро поднял вверх правую руку.
Факир снова считает.
— Раз, — говорит он, — показывая на Али-бабу, который сразу же опустил руку, — два, три, четыре, пять, шесть, семь…
«Семь — «за», семь — «против»! Как раз половина на половину. Значит, предложение Ренаты не прошло, — соображает Али-баба. — Я должен ей помочь». И Али-баба быстро поднимает левую руку.
— Восемь! — кричит он. — Восемь, ты забыл сосчитать меня!
— Как это — забыл? — Факир сбит с толку нахальством Али-бабы. — Но ведь я сосчитал тебя первым.
— Меня! — Али-баба смеётся деланным смехом. — Ах так! — иронически восклицает он. — Значит, ты меня уже сосчитал? Фу-ты ну-ты! Не понимаю, как ты это сумел сделать!.. Я ведь только что поднял руку. Да, да. Сперва я решил воздержаться, а потом передумал. Изволь сосчитать мой голос. Я за Ренату.
Рената оборачивается к нему. Как странно он сказал это: «Я за Ренату», каким забавным тоном! Она улыбается.
Али-баба краснеет до ушей. Он прячет голову за печной трубой. «Теперь она поняла, как я к ней отношусь», — думает он, обрадованный и одновременно пристыженный.
Факир поглаживает подбородок. Сосчитал он Али-бабу или нет? Он пытается скрыть свои сомнения.
— Ты слишком поздно поднял руку. Твой голос не действителен. Голосование закончилось! — набрасывается он на Али-бабу.
— Слишком поздно? Фу-ты ну-ты! Где же это видано! Ты спросил только, кто «за» и кто «против». А тебе надо ещё было спросить, кто воздержался. Пока ты этого не сделал, голосование не кончилось. По-твоему, если ты не согласен с большинством, то можешь жульничать?
Факир бледнеет.
— Правильно. Его голос считается. Восемь «за», семь «против». Хватит торговаться! — кричит Заноза.
Слышен одобрительный шум.
Факир сдаётся.
— Хорошо, поступайте как знаете. По мне, так можете поднести Кабулке этот чертёж на серебряном подносе! — говорит он сердито.
Главврач больницы рассматривает на свету рентгеновский снимок. Он доволен. Бедренная кость срослась правильно.
— Доктор, выпишите меня, я здесь и так слишком долго провалялся.
Главврач усмехается:
— Тоскуете по Катербургу? Да? Терпение, дорогой мой. К своим ученикам вы вернётесь вовремя. Сначала вам ещё надо снова научиться ходить. Как только вы сможете состязаться с Затопеком, мы с вами возобновим этот разговор. Согласны? — И он потряс руку своему разочарованному пациенту.
Затопек! По правде сказать, Вальтер Бауман мог сделать всего несколько шагов. При этом он стискивал зубы от боли. Мускулы перестали ему повиноваться. Бауман готов был расплакаться. Он думал о своих учениках. Он знал, что они в нём нуждаются. Соревнование бригад, которое он начал проводить, снова заглохло. Клуб юных агрономов, по-видимому, совсем заброшен (Бауман не знал о проводимом учениками эксперименте, потому что они хотели сделать ему сюрприз). «Пора мне выходить из больницы…»
Воспитатель продолжал свои упражнения в ходьбе, каждый день увеличивая вдвое число шагов, хотя это очень изматывало его.
Сейчас Вальтер Бауман ковылял по «беговой дорожке» — так он в шутку называл больничный коридор, где упражнялся в ходьбе. Бауман был действительно неумолим к себе. Сегодня он решил дойти до комнаты сестёр и вернуться обратно в палату.
— Не перебарщивайте! Ничего не делается сразу, — сказала ему сестра Елена, которая ухаживала за ним со времени его поступления в больницу и сейчас, держа в руках лекарство, наблюдала за его упражнениями.
— Я знаю, сестра. Вы просто хотите меня раскормить.
Его пальцы судорожно сжали набалдашник палки, на которую он опирался.
Надо идти дальше! Он заставил себя продолжать путь. Каждый шаг стоил ему больших усилий. Он судорожно глотал ртом воздух. «Совсем как дряхлый старик! Я стал настоящей развалиной!» — думал он.
Бауман остановился. Его взгляд скользнул по широкому, облицованному белым кафелем коридору, по его окнам и вычищенным до блеска плиткам пола. Какой длинный путь ему ещё предстоял! Дверь комнаты сестёр в самом конце коридора казалась ему чем-то далёким и недосягаемым! Да что там… Вальтер Бауман решительно двинулся дальше.
Навстречу ему шла младшая сестра Эрика, молоденькая девушка. Её серебристый смех заставлял даже тяжело больных забывать о своих страданиях. Эрика смеялась часто. Вот и сейчас на её щеках ясно обозначились две ямочки.
— У меня для вас кое-что есть, — сказала она, роясь в пачке писем и открыток, которые ей только что дали в канцелярии. — Вот вам письмо. «Господину бегуну на дальние дистанции. В. Точка. Бауману». Пожалуйста! — И Эрика, смеясь, сделала книксен.
