Девочка Прасковья - Лимонов Анатолий Иванович (лучшие книги .TXT) 📗
же мы как-нибудь созваниваться!
— Спасибо! —
обрадовалась девчонка и вздохнула. — А мне вот нечего тебе подарить.
— Знаешь что, подари мне
свой платочек! Он такой красивый!
— Правда?
— Конечно! Он о тебе
напоминать будет своей буковкой…
— Ну, хорошо, —
согласилась Пашка и передала мне платочек, приложив к нему еще и «Живые
помощи».
— Спасибо! — сказал я,
принимая подарки, и тут вдруг вспомнил, что должен обязательно сознаться
девчонке в том, что посмотрел на нее на болоте.
Ведь я обещал Богу и
святым, что решусь на это, если они оставят Пашку в живых. Но как же это было
трудно и неожиданно, что я аж задохнулся. Я понял, что если скажу ей это, то, возможно, Пашка здорово обидится и перестанет меня уважать, ведь она считает
меня очень хорошим человеком, и после этого признания мы, вероятно, вновь
станем недругами, как и в самом начале нашего знакомства. Как мне не хотелось с
ней так расставаться! И дернуло же меня тогда так опрометчиво поступить… И
еще я понял, что если умолчу и в этот раз, то тогда попросту перестану уважать
сам себя, и это будет еще страшнее нашей размолвки. Эх, будь что будет, я
должен признаться Пашке и ответить сполна за свой последний грех перед ней, хотя бы для очищения души, хотя бы для самого себя… И тогда я сказал: — Паш, я должен тебе кое
в чем признаться…
Она поглядела на меня
как всегда пронзительно, и я от этого взгляда совсем сник. Повернув голову в
сторону гор, я выпалил:
— Понимаешь, там…
тогда… на болотах… Это не дает мне покоя. Там на болоте… когда мы
купались, помнишь?
— Да, а что там? —
как-то тихо и удивленно спросила девчонка.
— Я, знаешь, нарушил
обещание и, подлец этакий, оглянулся на тебя… Прости, пожалуйста… если
сможешь…
Уши мои запылали, как
свечи, от волнения и напряжения аж мурашки побежали по всему телу. И я так и не
осмелился взглянуть ей в глаза. Я замолчал и ожидал, что сейчас среди этого
чудесного дня разразится жуткая буря. Наверняка Пашка вспыхнет и скажет: — Ах, вот ты какой! А я-то
думала! Победоносец… А ты?! Не желаю больше тебя знать и видеть! — и швырнет
в меня мобильник.
Потом вырвет из моих рук
свои подарки и, не оборачиваясь, побежит к самолету. И что удивительно, несмотря ни на что, я был готов принять все это и стерпеть. Однако не успел я
еще как следует впасть в отчаяние (так как пауза после моих слов длилась всего
три секунды), как Пашка, выслушав мое признание, улыбнулась и весело сказала: — Ах вы, мальчишки, не
можете вы не подглядывать! — и тронув меня за плечо, добавила серьезным
голосом: — А ты молодец, что сказал. Спасибо. Я не сержусь на тебя…
И тогда я, окрыленный ее
словами, робко взглянул ей в глаза. Она, немного смутившись, опять шутливо
спросила:
— А я, наверно, очень
некрасивая, да? Мне всегда не нравилась моя фигура…
— Да ты что! —
воскликнул я. — Ты такая! Такая… Ну, короче, как Параскева Пятница!
— Ну, спасибо! —
улыбнулась Прасковья и снова тронула меня за предплечье.
А вот мне в это
мгновение очень захотелось ее поцеловать, так как, несмотря на болезнь и грусть
в глазах, Прасковья показалась мне тогда такой прекрасной! Но я так и не
решился этого сделать. И тут дядька Петро крикнул нам: — Ребятки, пора!
Разбегаемся!
— Ну, счастливо тебе,
Жорка, не грусти! Прости, что улетаю раньше срока… Мы обязательно скоро
встретимся! Хорошо? — тихо проговорила Пашка, отступая от меня.
— Да, Паш, обязательно!
Я сразу же позвоню тебе. Счастливой тебе дороги!
— Угу! — махнула головой
девчонка и, моргнув глазами, повернулась и легко побежала к самолету.
Я стоял и глядел ей
вслед. Моя сказочная фея в сером помятом немодном платье удалялась от меня, паря над изумрудным ковром лесного аэродрома. Ее движения были воздушны, изящны, грациозны… Разлетающиеся в стороны носочки, смешно колыхающиеся
косички… Да, это была моя Пашка, девочка Прасковья… Пилоты запустили
двигатель. Подбежав к трапу, Пашка о чем-то быстро переговорила с дядькой Петро
и, обняв его за шею, быстро чмокнула в густую бороду, а затем легко впорхнула в
салон самолета. Второй пилот стоял рядом и помог ей подняться. Потом запрыгнул
следом и хотел уже убрать трап, как вдруг Пашка остановила его и стала о чем-то
упрашивать.
Дядька Петро пошел в
сторону, подальше от самолета, держа в одной руке панаму, а другой важно
расправляя свои усы. Кажется, он улыбался. Второй пилот развел руками, и
девчонка вновь выбралась из самолета. Потом помахала мне рукой, подзывая к
себе. Жаль, что тетя Клава находилась совсем в другом месте, и я никак не мог
полететь вместе с Пашкой. Тогда зачем же она звала меня? Но я все равно кинулся
к ней изо всех сил.
Подбегая, я едва
затормозил, чтобы не влететь в салон «кукурузника» вместе с девчонкой. Пашка
же, воспользовавшись этим моим замешательством, быстро обняла меня и трижды
по-христиански расцеловала, а затем снова нырнула в самолет. Пилот, посмеиваясь, одним рывком затащил следом за ней и трап. Дверца закрылась, и
самолет начал выруливать на взлетную полосу. Я немного отбежал и посмотрел на
кабину. Летчик Андрей улыбался, глядя на меня. Потом кивнул в сторону салона и
показал мне большой палец правой руки. Я, соглашаясь, махнул ему головой и
помахал руками. «Кукурузник» заревел мотором и, быстренько разбежавшись, резво
взмыл в безоблачную вышину. Я стоял и махал ему вслед. Поднятый машиной ветер
не смог остудить нежного жара поцелуев на моих щеках. Я счастливо улыбался и
все махал и махал до тех пор, пока самолет не превратился в маленькую птичку, а
потом и вовсе затерялся где-то возле изумрудного горизонта.
— Будь всегда счастлива,
Прасковья! — крикнул я и только после этого опустил свои руки.
Когда вновь стало тихо,
я внезапно почувствовал, что с этим неожиданным рейсом улетела добрая половина
меня самого… Ощутив такую ничем не восполнимую легкость внутри себя, я снова
загрустил. И все происходящее стало опять каким-то серым и безразличным. Я все
стоял и глядел на горизонт. И не знаю, сколько бы еще так простоял, если бы на
плечо мне не легла чья-то тяжелая ладонь.
— Ну шо дывыся, хлопэц,
улетела наша гарная дывчина? — сказал дядька Петро, обнимая меня. — Эх, таку
нельзя не любити… Ну шо, Жора, пидем наливо до дому… тэбэ трошки соснуть
трэба… Эх, нэ будэм горэвати, будэм отдыхати! Усе ладно будэ!
Я тоже обнял геолога, и
мы не спеша направились к базе. И я вновь стал ощущать себя счастливым
человеком, и радость опять наполняла мою душу. Нежное марево разливалось по
округе, но мне казалось, что это разливается свет, который всегда излучала
Пашка. Чистый свет добра и любви, свет веры и надежды, свет, без которого не
может жить Настоящий Человек! Я шел, улыбаясь, так как слушал шутки дядьки
Петро, и мне нестерпимо хотелось всех любить, творить только добро, надеяться
на лучшее и благодарить Господа Бога за все, что по Его воле произошло со мной
в эти летние дни… Я шел и тихонько молился…
ЭПИЛОГ
Вот так, ребята, и
закончилась эта удивительнейшая история, о которой я и хотел вам рассказать.
Хотите знать, что же было дальше? Что ж, скажу немножко. В Египет мы, конечно
же, так и не попали. По возвращении домой я действительно приболел, а родители, увидев, как я «сильно исхудал», принялись меня усиленно откармливать. Так почти
весь август и прошел. Но знаете, я вовсе нисколько не расстроился из-за этого.
В последнее время мне все больше хочется поехать не в знойную Гизу, а в
лесоболотную Мещеру, где среди изумрудных деревьев, лазурных туманов, серебряных озер, черничных полян, ореховых зарослей, самоцветных рос, невесомых
