Том 15. Сестра милосердная - Чарская Лидия Алексеевна (читаем книги txt) 📗
— Мы терпеть ее не можем, я и Жура, — самым откровенным образом призналась Надя, — и Констанцию Ивановну тоже. Нетти злая, а Констанция Ивановна ужасно вспыльчивая. Никогда не разберет, в чем дело, всегда вспылит и накричит… Мы с Журой дедушку любим и дядю Андрюшу тоже… он добрый, хоть и слушает все, что тетя Нетти наговаривает на нас, а еще больше дяди любим нашу Дашу! Ах, Ирина Аркадьевна, вы не знаете, какая она чудная, какие сказки умела рассказывать нам, — захлебывалась от восторга Надя.
— Да, да, расчудесные сказки, страшные-престрашные! А тетя Нетти ее прогнала. А вы умеете рассказывать страшные сказки? — спросил Жура.
— Нет, голубчик, страшных сказок я не знаю совсем, — отвечала Ира, — но я знаю то, что не менее сказок может заинтересовать вас обоих. Я стану рассказывать вам то, что бывало на самом деле, что случалось в прежние времена у нас на Руси, и в чужих странах, и это, я думаю, понравится вам гораздо больше самых страшных небылиц.
— Ах, правда? Неужели? Тогда расскажите нам, расскажите сейчас, поскорее! — И дети запрыгали, хлопая в ладоши от радости.
— Нет, мои дорогие, теперь уже поздно и вам пора спать, — возразила Ира. — А завтра утром вы много интересного, чрезвычайно занятного услышите от меня. Теперь же, если хотите сделать мне удовольствие, раздевайтесь скорее, мойтесь, причесывайтесь на ночь и молитесь Богу…
— Как? Мы должны причесываться на ночь и мыться? — удивился Жура. — Но Даша никогда не требовала от нас, чтобы мы умывались на ночь!
— Да неужели она заставляла вас ложиться вот с такими руками? — Тут Ира, притянув к себе мальчика, поймала его грязную, как у трубочиста, ручонку и поднесла ее к его глазам.
Жура сконфузился.
— Хорошо, мы будем мыться, — сказал он просто.
В десять часов дети уже спали. Перед тем, как юркнуть в свою далеко не изящного вида кровать, купленную, по-видимому, где-нибудь на толкучке, Надя долго крестила брата и целовала его.
— Это я за маму, — заметя удивленный взгляд Иры, поспешила она объяснить: — Я старше Журы на один час и должна, как старшая, заботиться о нем.
— А я ее брат и мужчина, должен защищать ее, как слабую женщину, — самым серьезным образом заявил Жура.
Наконец и "слабая женщина" и "маленький мужчина" улеглись по своим постелям.
Очень скоро ровное дыхание детей оповестило Иру, что они спали крепким сном безмятежного детства.
Теперь Ира невольно задала себе вопрос: чем могли не угодить Нетти эти, насколько она успела узнать их, очаровательные ребята?
С детей ее мысли перешли на молодую хозяйку дома. Время и положение замужней женщины, казалось, совсем не изменили Нетти. Это была та же пустенькая, легкомысленная и не в меру себялюбивая девочка, какою впервые встретила ее Ира восемь лет тому назад на веранде помещичьего дома в "Лесном".
От Нетти думы Иры пошли дальше. Предстоявшая жизнь в доме брата с первого же вечера, проведенного ею здесь, не улыбалась ей. И сам дом был какой-то странный. Полный хаос царствовал здесь, не говоря уже о вещах, приобретенных, очевидно, в разное время на рынке, частью поломанных, частью запачканных. Ира успела разглядеть и грязные неподметенные полы, и нечистые стекла на окнах и запачканную скатерть. Разрозненный сервиз, отбитые ручки на мисках и соусниках, треснувшие и вдобавок плохо вымытые тарелки, и сам обед с жидким супом, похожим на какую-то бурду, с подгоревшими котлетами, все это говорило о том, что хозяйка дома мало заботилась об удобствах.
По-видимому, ни Констанция Ивановна, ни Нетти понятия не имели о том, как вести хозяйство. А между тем Андрею Аркадьевичу, как главному работнику семьи, был нужнее, чем кому-либо другому в доме, своевременно поданный здоровый и вкусный обед.
С мыслью о брате Ира перешла на себя.
Вот перед нею та комната, где она должна отныне проводить с детьми большую часть своего времени. У нее нет здесь своего уголка. В пансионе госпожи Кубанской в этом отношении ей было много лучше и спокойнее. Молодая девушка могла во всякое время уйти к себе за ширмы, спрятаться от людей в ту минуту жизни, когда взрослому человеку так ценно бывает одиночество. А здесь не было даже и такого удобства. Правда, эти милые близнецы, Надя и Жура, сразу понравились ей, но даже самые симпатичные люди в мире, случается, могут помешать своим присутствием. А между тем она должна была даже спать в одной комнате с ними. Но делать было нечего. Приходилось мириться и с этим неудобством, тем более что гораздо более тяжелое обстоятельство волновало Иру: взбалмошный характер Нетти не давал ей покоя. Как уживется она, Ира, с молоденькой хозяйкой дома, и какие неприятные минуты могут ожидать ее, если в первый же вечер ее приезда могла разыграться такая нелепая сцена!
Ира так глубоко задумалась над предстоящим ей житьем-бытьем под кровлей брата, что не слышала шагов и очнулась только, когда незнакомый голос произнес подле нее:
— Здравствуйте, барышня. Простите за беспокойство. Хотела в последний раз ангелков моих, Наденьку с Журочкой повидать.
Молодая девушка с веселыми, добрыми глазами предстала перед Ирой.
— Вы, должно быть, Даша? — догадалась Ира.
— Так точно, Даша. Навестить, повидать моих любимчиков забежала. На кухне у Марии спрятамши была, пока господа не уехали. А потом думаю, дай зайду. Марья и то говорит: "Барышня, гувернантка новая — добрая, знать, что за барчат заступилась перед барыней намедни, так иди без сумнений в детскую, Даша, не прогонит небось. Барчат своих погляди". Вот и пришла, не обессудьте, барышня.
И она по-крестьянски в пояс поклонилась Ире. Потом на цыпочках подошла к детским кроваткам и долго любовалась детьми.
— Наденька, ангелочек Божий… Журочка, ненаглядный соколик мой, — зашептала она скороговоркой, склонившись над спящими, — кто вас, сироток болезных, пригреет, приласкает без Даши-то! Кто заступится за вас!
— Барышня! Миленькая! — неожиданно обратилась она к Ире, — не давайте их, барышня, «нашей-то» в обиду. Ведь, не приведи Господь, как она с ними последнее время обращалась. А мне каково-то на это было глядеть!.. Ведь я, почитай, больше трех лет при них состояла. От маменьки ихней, от Зинаиды Юрьевны, шесть месяцев тому назад к князю в чужую землю, в Венецию, сама же отвозила с барыней, матерью ихней… Барыня-то уехала моя, а я при них и осталась. Чего не повидала только, ох, Господи! Сколько обид из-за ангелочков только, перенесла! Княгиня Констанция Ивановна еще туда-сюда, горяча да отходчива, а Анастасия Юрьевна — что твой зверь-аспид, так и налетает на ребят, так и норовит обидеть их. Верите ли, мочи моей больше не стало видеть все это, согрубила ей нынче, всю правду-матку как есть отрезала, да и ушла.
— Напрасно ушли, Даша. Дети без вас скучать будут, привыкли они к вам.
— Привыкли, ангелочки, что и говорить, привыкли, а только не приведи Бог прожить с барышней молодой хоть одну неделю. Жаль мне вас, барышня, до смерти, да и вам скажу, хошь сердитесь на меня, хошь нет, а не жилица и вы в здешнем доме, даром что Андрею Аркадьевичу родною сестрицей приходитесь. Помяните мое слово, недолго вы останетесь с аспидкой этой, молодой барыней здесь.
И долго еще говорила на эту тему Даша, то отходя к детским кроватям и любуясь спящими детьми, то снова приближалась к Ире и развертывая перед молодою девушкою ряд самых безотрадных печальных фактов, происходивших в семье Вадберских и Баслановых.
— Жаль мне сердечно и братца вашего, Андрея Аркадьевича, — говорила Даша, — потому, как хороший они господин. Ненадолго их при такой жизни хватит. Работают они, трудятся день и ночь, почитай, в своей мастерской картины пишут, месяцами сидят над ими, картинами этими-то, а продали, смотришь, денежки получили, и опять ничего нет. По счетам от портних разных для молодой барыни так все и разойдутся. Все как есть до единой копеечки на наряды да выезды Анастасии Юрьевне идет.
— Уж так-то жаль молодого барина, так жаль, что и сказать невозможно, — заключила, едва не плача, свой рассказ Даша.
