Со щитом и на щите - Димаров Анатолий (читаемые книги читать .TXT) 📗
— Это совсем не трудно, — убеждал нас лейтенант. И тут же помкомвзвода: — Покажите, как это делается!
— Есть показать!
Помкомвзвода берет в левую руку учебную винтовку, а в правую — гранату. Наклонился вперед, напрягся — ждет команды.
— В атаку, вперед! — Помкомвзвода вихрем помчался к укрепленной полосе.
В это мгновение мы забыли все: и то, как он нас ругает, и как наряды вне очереди дает, и… Мы смотрели — нет, любовались нашим помкомвзвода, и каждому из нас хотелось стать таким же ловким, как он.
Вот он с разбега прыгнул на бревно и побежал по нему, как по дорожке. Вот остановился неподалеку от стены. Энергичный бросок, граната исчезает в окне, а помкомвзвода мчится прямо на стену… Неужели собирается взобраться? Но стена-то как отполированная, а окно во-оно где! Не успели мы и глазом моргнуть, как помкомвзвода уже там.
Ловко, как кошка, соскочил по ту сторону на землю, побежал дальше вперед. Р-раз — и забор остался позади. Р-раз — и птицей перелетел яму… Приземлился, как пружина, и вперед на чучело. Короткий, как молния, выпад, чучело лишь качнулось, прошитое насквозь штыком, и помкомвзвода, раскрасневшийся, запыхавшийся, возвращается назад.
— Ясно? — спрашивает командир взвода.
Молчим. Со страхом смотрим на бревно, на стену, на ров, обреченно думаем: «Хотя бы без воды… Вода ведь холодная…»
— Кто попробует первым?
Те, кто стоит в первой шеренге, отводят глаза, задние прячутся за передних.
— Добровольцы, два шага вперед!
И тут я не выдерживаю. Ноги сами собой чеканят два шага вперед. Двигаюсь как во сне, и, когда опомнился, отступать назад было уже поздно.
Пораженный помкомвзвода передает мне гранату и винтовку.
— Вот посмотрите, это не так уж и трудно, — то ли мне, то ли взводу говорит лейтенант. И затем определенно мне: — Приготовьтесь!
Я выставляю одну ногу вперед, набираю полную грудь воздуха. У меня, пожалуй, получается не так красиво, как у помкомвзвода, но командир взвода хвалит меня:
— Молодец! Готовы? В атаку… Вперед!
— Ур-ра! — кричу я и бегу к яме с бревном. Бегу, как к виселице, и чем ближе, тем глубже кажется яма, тем тоньше бревно. Добежал — тык! — остановился.
— В чем дело? — спрашивает лейтенант.
— Товарищ лейтенант, с ноги сбился!
— Не нужно сбиваться… Давайте сначала.
Сначала? А я-то надеялся, что теперь другого вызовут.
— Готовы? Вперед!
— Ур-ра!
На этот раз я все же шагнул на бревно. Оно качается, так и норовит скинуть меня в воду, а я, отчаянно балансируя, продвигаюсь вперед.
— Молодец! Молодец! — слышу позади голос лейтенанта.
Наконец яма позади. Ффу, аж вспотел! Бегу к стене, бросаю гранату в окно и… останавливаюсь. Нет, не взобраться ни за что!
— Хватит, — сжалился надо мной лейтенант. И когда я возвращаюсь в строй, обращается ко всему взводу: — Видите, не так-то и трудно… Взво-од, слушай мою команду: справа по одному — вперед!
И началось «справа по одному»: кто через яму, а кто и в яму. Таких сразу отсылали в казарму — сушиться. Там дневальный, из второго года службы, встречал сочувственно:
— В яме купался?
— А ты не купался?
— Купался, чего уж там… Но яма — это что! Вот на стенку попробуйте…
Пробовали. Стукались коленями и локтями, стараясь с ходу добраться до окна. А достав, зависали на окне, как чучела, скользили отчаянно ногами, ища хотя бы трещинку, чтобы зацепиться, опереться, и падали мешками вниз…
Когда справились со стеной, стало немного полегче. Правда, случалось, что и на заборе зависали, и плюхались в ров, но это уже мелочи. Зато, дорвавшись до чучела, кололи его с такой злостью, будто оно всю укрепленную полосу и построило. Мишка как налетел, как саданул, повалил чучело, да и сам на ногах не удержался, вслед за ним полетел.
Была еще одна мука: спортивная площадка. Большинство нашего взвода составляли десятиклассники, и все мы хорошо помнили, как всячески уклонялись в свое время от уроков физкультуры, отказывались лезть на турник или прыгать через коня.
— Василий Павлович, у меня рука болит!
— Василий Павлович, я вывихнул ногу!
И Василий Павлович в конце концов махал рукой на таких, как я или Мишка: делайте, как знаете, только другим не мешайте.
На прощанье, чтобы не портить аттестат, он выставил всем нам хорошие оценки, хотя значительная часть не заслуживала и посредственных.
И вот мы снова на спортивной площадке: тот же турник, тот же конь и брусья, но теперь это не школа, нет здесь Василия Павловича.
В первый же раз, приведя нас на спортплощадку, помкомвзвода вызвал из строя меня и моего командира отделения:
— Раздеться до пояса!
Я уже знал, для чего должен раздеваться, и делал это не очень-то охотно.
— Станьте рядом. — И затем ко мне: — Теперь посмотрите, какой вы сейчас и каким станете, если будете стараться.
— А кто не захочет стараться?
— Боец Кононенко, один наряд вне очереди!
— За что, товарищ помкомвзвода?
— Чтоб не были таким умником! Будете стараться! Ясно?
Ясно. Ясно и Мишке, что будет сегодня мыть пол.
Так вот, мы стоим перед взводом: я и мой командир. Более ошеломляющей картины не придумать. Я худой, как заброшенный хозяевами щенок, ребра так и выпирают, а бицепсы… Какие-то жалкие узелки, какие-то веревочки, которые тут же оборвутся, как только я зависну на турнике.
— А теперь посмотрите на своего командира!
Смотрим. С нескрываемой завистью смотрим. Тело как сбитое, мышцы так и играют на нем, а на руках — стальные бугры.
Такие бы мускулы мне!
Звучит команда:
— Командир отделения — на снаряды!
Наш командир идет к спортивным сооружениям. Он летает над ними, то замирая в невероятнейшем, казалось бы, положении, то выполняя головоломные сальто. Кажется, он не прилагает никаких усилий, а тело его не весит и грамма, — так легко, четко, красиво выполняет он упражнение за упражнением. Мы не сводим с него завороженных глаз, нам трудно поверить, что и мы сможем стать такими. Но тот небольшой опыт, уже приобретенный нами в армии, подсказывает, что обязательно будем.
Кроме строевой, кроме укрепленной полосы, кроме спортивных занятий, мы еще изучали и уставы.
Прежде всего мы должны были научиться распознавать командиров — от самых младших до маршалов. Запоминали все эти треугольники, кубари, шпалы, ромбы и маршальские звезды, все нашивки и эмблемы, которые носят командиры Красной Армии. И не приведи господи перепутать да назвать, например, неточно количество шпал в петлицах!
— Две шпалы и две широкие нашивки…
— Отставить!
— Три шпалы и три широкие нашивки…
— Отставить!
Сбитый с панталыку, совсем умолкаешь. А помкомвзвода ехидно замечает:
— Учили вас, учили! Десять классов закончить и не знать, что носит полковой комиссар!
Он доволен, имея возможность подчеркнуть наше невежество. Мы же сидим, слушаем его поучительные сентенции и… потихоньку клюем носами.
Дремлем все время, дремота неотступно следует за нами. Как только ослабишь хоть немного внимание, так тут же глаза начинают сами собой слипаться.
Почему нам так хочется спать? Ведь восемь часов ночного сна, с одиннадцати до семи, да плюс еще «мертвый час» после обеда, — казалось бы, вполне достаточно, чтобы выспаться. Дома и то меньше спали. Но здесь сон так и ходит но пятам за нами, дремота не оставляет нас от подъема до самого отбоя.
Не меньше, чем спать, нам хотелось есть.
Нельзя сказать, чтобы нас морили голодом. Наоборот, дома мы не съели бы и половины армейского пайка. А здесь, несмотря на густые, наваристые супы и борщи, восемьсот граммов хлеба, мы всегда ходили голодные.
— Это первый год так, — убеждали нас командиры. — А на второй — всего, что положено, съедать не будете.
Мы им верили и не верили. Верили, так как собственными глазами видели, что после бойцов второго года службы и вправду остаются куски хлеба и не вылизанные до блеска миски. Но нам казалось, что это они нарочно не доедают, чтобы перед нами пофорсить. Ведь мы садились за стол голодные и вставали с таким чувством, что съели бы еще столько, а то и больше. Особенно вначале, пока не научились есть по-военному. Тарелка еще почти полная, а уже слышится команда:
