Чур, не игра! - Бременер Макс Соломонович (читать бесплатно книги без сокращений txt) 📗
Афанасий сказал, что история, пожалуй, забавная, но для сегодняшнего случая никуда не годится.
Я не обиделся и не спросил почему, но он сам стал объяснять мне:
— Понимаешь… чуть не забыл тебя предупредить… В общем, умоляю, Володя: сейчас у Зойки — ни слова о театре! Пусть тебе театр, кино, артисты на язык не попадаются, иначе…
Вероятно, я зарычал, потому что Афанасий, отпрянув, крикнул:
— О музеях — пожалуйста! Ну?.. О картинах там, статуях. А?.. — У него был испуганный взгляд и успокоительный голос.
— Что — «Ну»? Что — «А»? — озлился я. — Что за ерунда опять?
— Нет, ты вникни сперва, — сказал он жалобно. — Ты вникни, Володя, если ты друг, — повторил он жалобно и настойчиво.
— Во что? — спросил я спокойнее.
— А в то, — ответил он, приободрившись. — Вот во что: я Зойку обещал пригласить на балет в Большой театр. Это раз. А в кино, сказал, будем ходить на каждую новинку!
— Чего ж, — сказал я. — И на здоровье.
— А дома денег не дают на театр и кино: не отвлекайся, мол, от занятий… И я её никуда не зову… Никуда не зову, понял? Потому-то и нельзя с ней говорить про кино и театр — вдруг о моём обещании вспомнит?!
— Значит, сама она, думаешь, не вспомнит? — спросил я с насмешкой.
— Если не напоминать, конечно, не вспомнит. Это же психологически можно объяснить, — сказал он, и тут я подумал, что, дружа с Ромой, Афанасий у него набрался кое-какой науки. — Само ведь в памяти ничего не всплывает. Если по дороге из школы ей не попадётся на глаза театральная афиша, если она не услышит случайно, как по радио передают спектакль, если мы какой-нибудь такой темы не коснёмся, ничего ей не вспомнится, будь уверен.
— Может быть, — согласился я. — Не знаю. Может быть, этой Зойке правда не попадаются на глаза афиши, может быть, она редко включает радио, но я уж обязательно брякну при ней что-нибудь о балетах или деканах и всё тебе испорчу. Лучше я сейчас не пойду с тобой, Афанасий.
— Так о деканах-то — пожалуйста! — залопотал он. — Это с мамой о них не надо… А тут только о театрах, кино… У Зойки. С мамой как раз об этом можно…
— Пожалуй, лучше мне с тобой не ходить, — сказал я и остановился.
— Да брось, да мы уже пришли! — Тут Афанасий крепко взял меня под руку. — Вот в этом доме живёт Зоя. А вот, между прочим, эти девочки тоже к ней идут.
Две девочки, очень симпатичные на вид (одна — с виолончелью под мышкой), действительно шли по переулку, приближаясь к тому парадному, возле которого остановились мы.
— Ни шагу назад! — крикнул мне Афанасий шутовским голосом и оглянулся на девочек. — Здравствуйте! Спешите видеть Володю, он собрался удирать!
— Да ну-у!.. А почему?.. — спросили девочки хором ноющими голосами, точно они меня знали и могли жалеть о моём уходе.
— Дело есть. Надо, — ответил я, не вдаваясь в подробности, кивнул им всем и, высвободив локоть из пальцев Афанасия, зашагал было прочь.
— No pasaran! — крикнул со смехом Афанасий, широко разведя руки в стороны, и преградил мне дорогу.
Я остановился. «No pasaran»… Недавно я прочёл эти слова в чьих-то воспоминаниях об испанской войне, и они запали мне в память. «No pasaran!» — «Они не пройдут!» — это был клич республиканцев, клятва в том, что революционный Мадрид не будет отдан фашистскому войску Франко. С этими словами шли в неравный смертный бой…
Потом Мадрид пал. Испанскую революцию подавили. И это было уже очень давно.
Но пусть давно, с этими словами шли на смерть за свободу. И вот их Афанасий произнёс сейчас так… так, как я слышал.
Он, по-прежнему улыбаясь, загораживал мне дорогу, и с каждой секундой его улыбка становилась мне всё неприятнее.
— Слушай, я пойду, — сказал я твёрдо.
— Но я же обещал, что тебя приведу, — возразил он растерянно и перестал улыбаться. — Получится, что я обманул?!
У него был такой тон, точно по моей вине он может попасть в совершенно непривычное, невыносимо стыдное положение. Это взбесило меня.
— Так и получится, — заверил я и ушёл, не оглядываясь.
Я ничуть не жалел о том, что оставил Афанасия одного перед домом его знакомой девочки. Нельзя сказать, что на душе у меня после этого было радостно, однако я шёл, слегка и приятно удивлённый тем, что характер мой, пожалуй, твёрже, резче, чем я предполагал раньше. Мне всегда плохо удавалось отказаться от чего-либо наотрез. Мне это было очень трудно, если меня упрашивали. А сейчас — смог…
— Здравствуй, Володя! — Я услышал незнакомый женский голос, поднял глаза, посмотрел перед собою, затем вбок — и увидел мать Ромы Анфёрова. — Добрый вечер! Почему вы к нам никогда не заглядываете? — Она спросила об этом не на ходу, а с интересом, ожидая ответа. Мне даже показалось — с беспокойством.
— Да как-то так получается… — промямлил я. — Всё учимся… (Не жаловаться же ей на Рому!)
— Ну, понятно; вам, конечно, много приходится успевать, — заметила она раздумчиво. — Да… Вы бы не проводили меня, Володя, — в этот раз не на вокзал, ближе — домой? — Ромина мама улыбнулась.
— Пожалуйста. — Я понимал, что она хочет о чём-то мне рассказать.
— Видите ли, Володя, меня огорчает… — Ромина мама запнулась. — Рома, наверно, не одобрил бы того, что я… — Она махнула рукой. — Неважно. Словом, меня огорчает, что вы с Ромой раздружились. Между прочим, я совершенно не виню в этом вас, ни в малейшей мере!.. — Последнее было сказано так поспешно, точно предыдущая фраза могла меня задеть и обидеть. — Я вижу причину вашей… ну, что ли, размолвки с Ромой в его странностях — в странностях, вполне объяснимых. То есть их можно объяснить, но сам Рома, пожалуй, не в состоянии это сделать…
Она помолчала.
— Дело в том, что и раньше, и в этой школе, где вы уже учитесь вместе с Ромой два года, на Рому, по-моему, часто призывали равняться, предлагали брать с него пример… Это так?
— Да, бывало, — согласился я. — Ребята действительно уважают Рому.
— Я в этом не сомневаюсь. Но я не о том… Вы можете припомнить, чтобы Рому за что-нибудь пробирали?
— Да нет… А может быть, не было повода?
Ромина мама покачала головой и улыбнулась:
— Он не безгрешен, Володя. Но он скромный. Непритворно скромный. И поэтому он испугался того, что на него всегда равняются, что с него во всём берут пример. Он подумал, что может… может утратить верное представление о себе. Вот тогда и появилась у него мечта о наблюдательном близком друге, который видел бы его недостатки, говорил бы ему о них. У него в этом такая потребность, как у растущих детей — в соли. (Вы никогда не видели, как малыши едят соль прямо из солонки?..) А особенно близких друзей у Ромы как-то не было… Вот, Володя… Ты не хотел бы сейчас к нам зайти? Или уже поздний час?..
— Спасибо, в другой раз лучше, — сказал я.
— Ну хорошо, в другой. Но непременно, Володя, да?
Я кивнул.
Мы простились, и, уже никого не встретив по пути, я быстро дошёл до своего дома.
— А тебя тут товарищ ожидает, — сказала соседка, открывая мне дверь.
…Не знаю, что бы я почувствовал, если б узнал днём, что вечером ко мне собирается нагрянуть Рома Анфёров. Но, внезапно увидев его у себя дома, я просто обрадовался:
— О, привет!
— Привет! — отвечал Рома. — Давно не виделись. Как провёл время с Афанасием?
— А ну его к дьяволу! Он…
— Вот именно, — сказал Рома веско.
— Нет, он ничего парень, но его запреты…
— А, так он на разные слова накладывает табу?
— В том-то и дело! Сегодня, понимаешь, на одни, завтра…
— Ну, потолкуем о том, что Афанасий тебе запрещал, — предложил Рома смеясь. — Отведём душу!
И весело и раскрепощённо, перескакивая с темы на тему, мы поболтали о театре и кино, институтах и техникумах, приближающихся экзаменах на аттестат зрелости и предстоящем выступлении Зины Комаровой в новой роли…
— Теперь перейдём к вещам серьёзным, — сказал Рома. — Давай всё же в этом разберёмся, чтоб потом не возвращаться. Ты на меня за что обижался?
