Со щитом и на щите - Димаров Анатолий (читаемые книги читать .TXT) 📗

Но вот и он. Пробирается через толпу, вертит головой — меня разыскивает.

— Мишка! — машу ему рукой. — Сюда!

Заметил, направился в нашу сторону. У меня на душе даже потеплело.

— Военно-морскому — привет!

— Привет, броня!

Хлопнули изо всех сил ладонями, крепко пожали друг другу руки. У Мишки через правое плечо небрежно перекинута сумка, на левом — осеннее пальто. Воротничок сорочки расстегнут, будто не осень сейчас, а жаркое лето. И кепка задом наперед.

— Чего опоздал?

— Да со стариками прощался. Договорились, что не пойдут провожать…

— Может, ты нас познакомишь? — делает мне замечание мама. И затем обращается к Мишке: — Мне Толя о вас много рассказывал.

Я говорю Мишке, что это моя мама. А маме говорю, что это мой товарищ Миша Кононенко.

Ну, вот они и познакомились. Теперь маме можно и домой возвращаться. А то не известно, когда еще нас на вокзал поведут.

— Ты не хочешь, чтобы я тебя проводила?

Чувствую, что обидел маму, хотя совсем того не хотел.

Просто мне было стыдно перед товарищем, что меня провожают, будто маленького. Однако хватает ума не сказать этого маме. Говорю, что очень хочу, чтобы мама проводила меня до вокзала, но она может устать. А ей еще и до дома добираться нужно…

— Обо мне можешь не тревожиться, — отвечает мама обиженно.

Чувствую себя не в своей тарелке. Мишке, видимо, тоже неловко за меня, а я готов себе язык откусить. Вот так всегда: что-нибудь брякну, а потом каюсь.

Но вот на крыльцо выходит капитан. Я его до сих пор не видел. За ним еще несколько военных.

— Внимание! Сейчас начну вызывать допризывников. Кого вызову, выстраивайтесь здесь. — И указал на стену справа.

— Бойко!

— Коваль!

— Костюк!

Меня и Мишку назвал почти последними, когда я уже забеспокоился: вдруг в списки забыли внести?

— Пошли! — тяну Мишку нетерпеливо за руку.

Когда капитан закончил, забегали младшие командиры, которые вышли из здания райвоенкомата вместе с ним. Они будут сопровождать нас в дороге. Дают команду рассчитаться, приказывают построиться по четыре в ряд.

Но странно: все тут пехотинцы — ну хотя бы один моряк или танкист!

— Это только до Харькова, — уверенно говорит Мишка. — А оттуда уже по нашим воинским частям разошлют.

Ищу глазами маму.

— Я здесь, сынок!

Машет мне рукой, пробирается поближе. Косынка сползла с головы, но мама этого не замечает — смотрит только на меня. Хочу крикнуть ей, чтобы поправила косынку, но в это время капитан махнул рукой: отправляйсь! Командиры засуетились, закричали на все голоса: «Нале-во! Правое плечо вперед — ша-гом арш!» И мы, толкая друг друга чемоданами, котомками, торбами, вышли на улицу.

— Ать-два! Левой!

Командиры стараются, чтобы наша колонна приняла стройный вид. Мы и сами усердно отбиваем шаг, так что подошвы болят, а рядом торопятся матери, сестры, отцы. Они пытаются не отстать от нас, но мы уже не принадлежим ни себе, ни им, между нами пролегла полоса отчуждения, которая будет разделять нас многие годы.

До Харькова едем пассажирским поездом. Сидим в купе чуть ли не друг на друге, притихшие, печальные, всеми мыслями оставшиеся еще там, на перроне. Даже Мишка, которого никто не провожал, который ни с кем не прощался, и тот скис. А про меня и говорить нечего…

Мама так и не поправила косынку. Когда поезд тронулся, она шла рядом с вагоном и приговаривала:

— Твоя мать не плачет. Видишь, твоя мать не плачет…

А сама не замечала, как по ее лицу катились слезы.

Поезд мчится уже вовсю. Мелькают телефонные столбы, проплывают поля, села, небольшие рощи. Одни из нас прилипли к окну, другие слушают нашего сопровождающего — помкомвзвода. Мы приберегли для него место и втайне гордимся тем, что он едет в нашем купе, наперебой, друг перед другом, угощаем его всем, чем богаты. Но все это без заискивания, угодничества: помкомвзвода представляет часть того удивительного мира, в который мы вскоре войдем. Сопровождающий не отказывается от щедрых даров: ест все подряд, охотно отвечает на наши дотошные бесконечные расспросы. Изо всех его ответов до нас доходит одно: что служба в армии — это «не фунт изюма», кто не был на ней, тот попадет, а кто побывал, тот «не забудет»! Потому что армия — это вам не игрушки, в армии перво-наперво дисциплина: «Кругом!» — и все разговорчики!

В Харьков приехали в обед. И сразу же в баню.

— Отпарить гражданский душок, — пояснил нам сопровождающий. — И патлы остричь. Чтобы зверей не разводить.

— А если я не хочу? — спрашивает Мишка. Помкомвзвода прицелился на Мишку строгим глазом, ответил:

— В армии забудь: хочу — не хочу! В армии: «Кругом!» — и все разговорчики!

Раздался смех.

Баню брали приступом: кто первый ворвется.

— Куда?! — хотел остановить нас здоровенный дядька.

Его так и втащили в раздевалку. А он яростно размахивал березовым веником и ругался:

— Ну, сущие жеребцы, окаянные!

В раздевалку набилось полным-полно. Мишка успел захватить шкафчик для одежды. Окликает меня:

— Толька, сюда! Раздевайся быстрей. Орда налетит, и шайки не захватишь.

Сбросили с себя одежду, заперли шкафчики и с номерками в руках начали пробираться к дверям, из которых валил пар. Заняли свободную лавку поблизости от кранов. Лавка широченная, скользкая, хоть катайся на ней. Шайки деревянные, с медными ручками. Медь вся зеленая, дерево — черное: из них, должно быть, мылись еще купцы до революции.

Только устроились, как вдруг подбегает к нам тот подхалим, что всю дорогу увивался вокруг помкомвзвода. Подбежал и две шайки на лавку плюх:

— Товарищ помкомвзвода, сюда! Вот лавка свободная!

Мы бы ему показали «свободную»… Мишка уже и шайку его схватил, да сопровождающий тут как тут. Подошел, хлопнул Мишку по голой спине, дружелюбно спросил:

— Моемся? Порядочек…

А угодник возле него чуть хвостом не машет:

— Ложитесь, товарищ командир, я вам спинку потру!

Нам уже никакая баня не мила. Отодвинулись на самый край лавки, хмуро наблюдаем, как подлиза заискивает перед командиром. Набрал теплой воды, шурует спину, только что языком не лижет.

Мишка смотрел, смотрел, а потом взял свою шайку — и к кранам.

— Ты что?

— Ничего.

Открутил кран с холодной водой, налил полную шайку:

— Сейчас он его помоет.

Я попробовал рукой воду: как лед!

— Стань так, чтобы он ничего не заметил, — шепчет мне Мишка. И поставил свою шайку на лавку, разводит мыло, чтоб было точно так же, как у подхалима.

Я, понятно, стал. Мне-то что, трудно? Стою и смотрю, как угодничек командиру спину намыливает. Спина красная, распаренная — командир лишь покряхтывает блаженно.

— Порядочек! А теперь обливай…

Я отступил в сторону, чтобы не мешать людям мыться. Тем более что и Мишка уже управился: поменял шайки. А подлиза рад стараться:

— Держитесь, товарищ командир!

Да хлюп всю шайку ледяной воды!

Никогда не думал, что командир так разозлится и начнет ругаться. Особенно после того, как, вскочив с лавки, уже сам схватил другую шайку и вылил ее на себя…

Потом мне Мишка рассказал, что он успел подменить и вторую: она была с кипятком.

Здесь же в бане мы с Мишкой и постриглись. Взглянули друг на друга — и не могли удержаться от хохота. Мишка заливается, а я пуще его.

Когда вышли из бани, сопровождающий громко спросил:

— Кто хочет сходить за обедом?

Мишка дерг меня за рукав:

— Толька, пойдем?

— Пойдем!

— Мы, товарищ командир!

Колонна двинулась, мы, двенадцать человек, остались на месте. И тринадцатым — младший командир. Как раз чертова дюжина!

— Товарищ командир, а где этот обед?

— В воинской части… По два — становись!

— Товарищ командир, а куда все наши пошли?

— На станцию, в эшелон… Правое плечо вперед — шагом марш!

— Товарищ командир, а разве не будут нас рассылать по частям?