Мстиславцев посох - Ялугин Эрнест Васильевич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
— А ты испей водицы,? поднесла ставец горбунья.? Испей, полегшает. Да и усни возьми.
— Петрока жду,? сказал брат.
Он и правда ждал. Он теперь стал бояться, что не успеет Петроку сказать, что хотелось сказать обязательно.
— Прибежит Петрок,? проворчала горбунья.? Где-либо на ручьях застрял с хлопцами.
— Не успел я много, сестрица,? вздохнул Василь Поклад.? Думал таких, как Петрок, сметливых да прытких до науки, собрать, научать нашему ремеслу. Да научать грамоте не горше, чем в тех немецких академиях, чтоб не ездили...
— Стихни-ко, угомонись,? прервала брата Маланья.? Во поднимешься, еще все и зробишь. Не стар, женить во думала, невесту подыскала.
— Невесту,? усмехнулся Василь Поклад.? А невеста хороша ль?
Горбунья смахнула слезу, отвернулась.
— Скрутки мои Степану передай, ежели что,? сказал Василь Поклад.? Пусть помнит.
— Ушел твой Степан,? вздохнула Маланья.? Тот лях Зыкмун его сманил. Как вернулся из Вильни, сразу и сманил. Посулил за это послать Степку в обученье в немецкие земли.
— Ну я ему не судья,? сказал Василь.? Может, и верно удумал Степка. А скрутки передай.
Петрок еще в сенцах снял шубейку, мокрые сапоги. Перед дядькой предстал румяный, оживленный.
— Весной от тебя, брате, пахнет, солнышком,? сказал ему дядька Василь.? А рукава мочить не надобно бы. Ай запруду строил?
— Запруду,?кивнул Петрок.
— Не застудись. А так строй себе.
— Я ксендза того повстречал возле Дивьей горы,? поведал Петрок.? Крадется, волк волком.
— Ты вот что, Петрок,? сказал Василь Поклад.? Ты о людях не учись судить поспешно, хлопчик. Вот на Амельку тогда наговорил.
— Так это он, дядька! Ну попомнит, злодей!
— Уж слухай мое, Петрок,? остановил его Василь Поклад.? Ты еще мало пожил, хлопчик, чтоб верно распознавать людей. Ты их не сторонись-ка, не будь сам по себе, один. Страшно это и тяжко. Мыслишь, что лепей их, ан хуже. Вот как. Тебе надобно учиться многому. А зла невесть сколько вокруг. И людей таких, что подобны кротам незрячим. Злых людей, своекорыстных, кои от того себе же во вред все творят. Мыслят ? к выгоде, ан во вред. Им слово надобно, свет. И будет тако, верь, брате. С той верою живи. А мой век, видать, весь. Потому и кажу тебе. Болей никто не скажет ведь. Разве что иди к отцу Евтихию. Просись в научение. Сам хотел за тебя просить, да не успел. Ох, чую, жжет меня что-то, томит. Еще вот собирался обучить тебя тайнам ремесла своего. Не успею...
Василь Поклад отвернулся к стене, трудно дышал.
Горбунья поманила Петрока из спального покоя. Выходя, Петрок оглянулся. И так ему вдруг нестерпимо горько стало от жалости. И ненависть холодом наполнила грудь хлопцу. Он готов был пойти хоть в разбойники, чтоб отомстить недругам дядьки Василя, ставшего ему вторым отцом, отомстить тем, кто погубил неунываку Фильку и добряка Калину.
«Что так сотворено ? злу на свете живется лепей, как добру? ? раздумывал Петрок.? Как же это?»
Петрок взглянул на горбунью, хотел спросить об этом у нее. Но тут же отказался от своего намерения: что может ответить пришибленная, горем убитая его тетка? Вот кто мог бы ответить ? дядька Василь. И Петрок снова оглянулся.
Не знал того Петрок, что видит в живых дядьку Василя в последний раз.
К вечеру на Вихре грянул ледолом. И всю ночь, пробравшись в светлицу, Василь Поклад простоял босиком перед окошком, слушал это могучее боренье сил природы. Невидимые мчали к реке шумные ручьи, унося вниз накопившийся перед избами за долгую зиму всякий сор.
Когда с реки доносился особенно крепкий удар, а затем гул отколовшихся льдин, Василь Поклад вздрагивал и холодеющей ладонью хватался за грудь. Гул этот напомнил дойлиду его зимний позор, и каждый новый удар обрывал внутри еще какую-то нить, связывающую Василя Поклада с жизнью. «Это лед,? подумал он.? Лед...»
И перед глазами дойлида вдруг вновь живо встала картина обрушения ? глыбы из сцепленных цемянкою валунов, снежная искрящаяся пыль и куски синеватого льда среди красной плинфы. Синий лед в красном. Множество кусков льда...
— Анисимовна! ? позвал слабо Василь Поклад.? Ани-симовна!
Нестерпимо горело в груди.
Вбежавшая в светлицу Маланья нашла брата распластавшимся на полу.
Когда занялось утро, горбунья послала паробка за попом.
Дойлида Василя погребли рядом с убиенными Калиною и отроком Филимоном. Кирила Шмат привез на двуколке высокий надгробный камень со строгой надписью. Людей было немного у могилы. Все больше родня. Петрок и его мать поддерживали под руки Маланью Анисимовну. Та была совсем плоха, уж и голосить не могла. Теперь Маланье снова предстояла дорога в монастырскую келью. Мужики терли кулаками глаза, сморкались в полы свиток, слушая скорую панихиду.
Только два человека, пришедших проводить в последний путь дойлида Василя, не вошли за ограду старого мстиславльского погоста. Один из них был Сигизмунд Кондратович. Рядом с ним стоял Степка.
Неделю спустя Евдокия, вдова Тимофея-купца, привела своего младшего к отцу Евтихию. Упав в ноги попу, просила Евдокия взять ее Петрока в наученье.
Часть вторая
ХОЖДЕНИЕ АНАНАСА БЕЛОГО
Старшина мстиславльских купцов Ананас Белый хмурил широкие брови: узрел себя на ставне в церковном притворе. Оздобил тот ставень резьбой замысловатой старый его знакомый ? Петрок Тимохин, ныне монастырский послушник. Ад изобразил, чертей рогатых и потешные хари грешников в котлах смолокипящих. Прихожане поглядывали на то искусство, прятали в жменях усмешки: подобны премного вышли там, если присмотреться, и староста польский ? наместник королевича Сигизмунда ясновельможный пан Ян Полубенский, и он, Апанас, и прочие именитые городские люди.
«В отца, в Тимоху, удался малый,? раздраженно думал старшина, пересекая мощенный камнем церковный двор.? Тому купеческого хлопоту мало показалось, собрал рать голодранцев за свои деньги, повел в помощь московскому воеводе... Все на рожон лез ? и сынок ныне туда же смотреть починае. Поп же ему потатчик».
Настоятель церкви святого Илии отец Евтихий давно раздражал купеческого старшину своим сумасбродством, ученостью, а пуще того ? стремлением верховодить во мстиславльском братстве. Он даже позволял себе свысока разговаривать с самыми заможными православными купцами и городскими мастерами, хотя они были наиболее щедрыми подавцами храма и в каждом слове их слышался звон полновесных дукатов.
Церковь святого Илии была наиболее почитаема в городе и по древности не уступала Троицкому храму, превосходя его, однако, величием выгляда, большим числом золоченых маковок и благолепием алтаря, сработанного лучшими мстиславльскими умельцами-среброчеканщиками, плотниками и резчиками по дереву. Среди тех, кто особо пекся о возвеличении храма, отличали покойного купца Тимофея Мстиславцева. Был он набожен, часто наведывал церковь, падало с его руки в церковный кошель не медь, но серебро да злато. Будь Тимофей жив, сам поди высек бы сына, который осмелился храм господний такой непотребщиной осквернить. А попу сие не простится. И малого с пути сбивает потачками.
«Время мальца к делу приставлять, довольно ему на кошт братства хлеб есть»,? думал давно решенное Ананас. Надеялся он заполучить Петрока к себе в приказные ? смышлен, счет знает и грамоту. Такого со временем, глядишь, можно отправлять и в иные земли, не подведет, не осрамится.
Беспокоило старшину, как бы не сманили Петрока к себе иконописцы ? давно к нему приглядываются. Также бочар и ложечник вольный, что в партачах ходит, Родион Копейник: вдове Тимоховой пособлял дом починять и дочери своей Ладиславе дозволяет там бывать и дружбу водить с Петроком.
Из-под длинных ног купца с криком побежала к ограде пестрая курица, три другие, что бродили возле сенец поповского дома, тоже закричали, закудахтали, кинулись прочь, к приваленным к ограде сосновым, уже ошкуренным бревнам, где в вечной тени лежало длинное темное от влаги пятно с прибитой к земле желтой прошлогодней травкой ? тут долго держался затвердевший за долгую зиму снежный леденец. В глубине двора загремел цепью, басисто, словно в пустую бочку, залаял пес, уставясь на пришельца немигающими желтыми глазами. Раза два он вскинулся на задние лапы, захрипел в ошейнике, но скоро успокоился. Ананас отметил, что псы на купеческих дворах злее гораздо ? к попу ходят много, пес привык видеть чужих.
