Мстиславцев посох - Ялугин Эрнест Васильевич (читать книги онлайн полностью без регистрации .txt) 📗
— Э-эй! ? снова подал голос Филька.
И то ли от этого Филькиного вскрика, или от того, что сильнее заворочался, шатнул подмости Калина, что-то вверху громко ухнуло, как бывает на Вихре в сильные морозы, густо посыпалась известка, мелкие куски плинфы. И еще увидел Филька, как наклонились вдруг подмости и быстро-быстро заскреб заляпанными известкою старыми сапожишками Калина, ища пропавшую опору.
— Небо валится! ? отчаянно крикнул Филька, цепенея от жути.
И, забыв вдруг, в которой стороне выход, закрыл Филька руками голову, бросился, ударил плечом в запертые царские врата...
Когда дойлид Василь увидел, как вздрогнул вдруг и начал оседать верх храма, он помертвел.
— Господи, что ж это? Господи! ? шептал в помрачении дойлид Василь, не желая все еще поверить, что это лучилось.
И не в силах стронуться с места, он все глядел потом, не отрываясь, хотя его и толкал кто-то, кричал ему что-то, глядел, как, раздвинув стены, свод наконец упал, как па-али потом, раскалываясь, затейливые, будто пасхальные йца, кокошники и осыпались изразцы закомарных дуг.
Высоко поднялся над обрушенным храмом столб морозной пыли, и был он красен зловеще ? то ли от красной пелены, вдруг застлавшей глаза дойлида, то ли от искрошенной плинфы и цемянки.
Мурали, которых обрушение смело с горы, с разинутыми ртами, обезумевшие, ринулись к развалинам, и голосов отдельных не было слышно, а только глухой стон.
На развалины первым вскочил Степка. Простоволосый, растерзанный, силился он сдвинуть большой, посеченный трещинами кусок купола, на котором виднелось ярко-лазоревое блюдце покраски.
Степке на помощь бросился Петрок, еще несколько человек. Искали засыпанного Калину.
— Филька где? ? спросил у Степки Петрок. Степка беспомощно оглянулся.
А дойлид Василь все стоял, пошатываясь, на том же месте, перед папертью.
— Что ж это, господи? ? шептал он.
И он не испугался, не отшатнулся, когда возник перед ним как посланец возмездия за неведомые грехи иконописец Лука.
Трясущимися руками поднял Лука подкатившийся едва не к самым ногам дойлида Василя обломок раскрашенного синькой кокошника.
— А-а, душегуб! Ляхам продался! ? захрипел старец и бросил камень в дойлида.
И тут Амелька подскочил к Василю Покладу.
— Каменьями нечистика! ? крикнул Амелька и тоже бросил камень, прямо дойлиду в грудь.
И так как Василь Поклад не упал, а продолясал стоять, шевеля меловыми губами и глядя куда-то прямо перед собой, люди всю свою темную ярость и страх обратили теперь на этого человека. И еще камни полетели в дойлида, и Василь Поклад упал.
— Не он это, не он! ? крикнул тогда Петрок отчаян-но, бросился к дядьке Василю.
Но слабый непонятный крик хлопца потонул в гуле мужицких голосов. Петрока оттолкнули, затерли, он испугался этой беспощадной круговерти, этого мелькания серых свит, шубеек, запорошенных пылью потных бородатых лиц.
— Стойте, православные! ? раздался вдруг сильный возглас.? Стойте!
Перед толпой, заслоняя упавшего дойлида, стоял всклокоченный и гневный поп Евтихий с поднятым над головою золотым блистающим крестом.
Толпа смешалась.
— Ну кто посмеет бросить камень в святой крест, антихристы? ? грозно крикнул поп Евтихий, смиряя злобный гул.
ОТКАЗ ДОЙЛИДА
На исходе третьей недели дойлид Василь поднялся. Ничего уже не болело у него, а была лишь слабость во всем теле и непривычная пустота в голове ? ни единой мысли, никаких желаний. Он вставал по утрам, потому что так делали все, и было нехорошо валяться в постели, когда уже ничего не болит, нехорошо перед хлопотуньей сестрой и перед паробком, который громко, бодрясь, покрикивал во дворе на дуревшую от безделья лошадь.
Почти никто теперь не навещал дом дойлида, лишь раза два, еще когда Василь метался в горячке, срывая с себя повязки и примочки, приходил отец Евтихий. И, узнавая его, порывался с постели навстречу, казнился перед попом:
— Хотел как лепей, батюшка,? бормотал дойлид,? чтоб светло и украсно, без члененья храм, дабы высь была, не давило... А надо б столпы, и на них верх утвердить. Ох, вижу, все теперь вижу и ведаю. Бес попутал, гордыня... А Калина... Ох, Погубитель я! Батюшка!
— А ты терпи, терпи, раб божий, смири гордыню-то,? отвечал поп, внося еще большее смятение в истерзанную сомнениями душу дойлида.
И тогда спешила к брату Маланья. Горбунья с ворчанием укладывала, укрывала Василя.
— Не ты, Василе, виною,? утешала она.? Уж я узнавала у майстров. Бают, что не без вражьей руки дело обошлось.
Дойлид переводил взор на отца Евтихия, и поп кивал согласно.
— А ты б не набирал в голову черных дум,? говорил поп.? Бог даст, еще и украсней возведем храм. Ты поднимайся, все ладно будет.
И Петрок словам таким дивился ? ведь сам видел, как разбирают стены обрушенного храма, везут санно, что к Ильинской церкви, а что к обители Никоновой. Но не хотел Петрок осуждать попа Евтихия ? в утешение хворому говорил тот неправду. Горбунья бы сказала ? то святая неправда. Одного боялся Петрок ? вдруг у него спросит дядька Василь: «Что с храмом?» Как отвечать? Неправды не хотел Петрок, а правда не крепко ли тяжела окажется дядьке Василю.
Но дойлид Василь ни о чем не спрашивал, и все тревожней поглядывала на брата горбунья. Петроку она сказала:
— Ты ужо будь с ним, соколик. А я тебе гостинчика расстараюсь. Ох, один на один остался со своей бедою Василька, все от пего отринулись. Во и купец Апанас глаз не кажет.
Петрок за посул тетки обиделся ? не из-за гостинца не отходил он от хворого. Жаль ему дядьку, зло берет за несправедливость людскую. Вот и напраслину возвели: продался, дескать, ляхам, в обрушении виновен. Но он-то, Петрок, знает, что все не так. Он да еще Филька знал. Эх, Филька, бедовая голова! Только когда разобрали завал, чтоб достать Калину, нашли под царскими вратами и Фильку. Из-за погибшего брата ведь и чурается ныне дойлидова дома Степка. Но дядьку Василя и это отсутствие помощника своего бывшего не встревожило. Лишь однажды спросил, часом не болен ли Степка, что его не видать? И услышав в ответ ? не болен, тут же позабыл о нем.
Стал еще примечать Петрок ? приохотился дядька Василь к погребцу, где содержала запасливая горбунья в высоких кувшинах вина процеженные и хмельные меды. А когда отхлебнет дядька Василь тайком из тех кувшинов, то в глазах у него на несколько времени появится живой блеск. Маланья и ворчала за эти набеги брата на меды, однако ж не запирала заветный погребец, надеясь, видно, что хоть это поможет Василю скинуть с себя тяжкое наваждение.
Однажды, совершив, как ему казалось, втихомолку поход к погребцу и чуть повеселев, Василь Поклад достал кожаную, изрядно потертую сумку и извлек оттуда шахматы.
— Хоть единой мудрости обучу тебя, племянник,? промолвил Василь с какой-то виноватой усмешкой на синеватых губах.? Садись, брате, покажу добрую игру.
Шахматами увлеклись оба, играли ежедневно. Если племянник ошибался, Василь даже сердился на него, и Петрок не ведал в таких случаях, как быть ? вдруг это во вред дядьке. Однако горбунья, слыша эти окрики и охи брата, радовалась и Петроку потом говорила:
— Ты не робей. Злость ему ныне на пользу. А о храме, дитенок, с дядькой ни полсловечка. Чуешь?
Петрок с дядькой Василем как раз сидели перед шахматного доской, и Василь Поклад только что побывал возле погребца, когда Маланья впустила в светлицу гостя.
Василь Поклад как взял с левого края латника, так замер с поднятой фигурой в руке.
— Проше пана, не порушил ли отдых пана Василя? ? с поклоном сказал пришедший и покосился на изразцовый камин, где жарко горели сухие березовые поленья.
Василь Поклад вопросительно глянул на сестру, которая, спрятав под фартуком руки, осталась стоять у двери.
— То мне господыня, пани Маланья, сказала, что можно до тебя, пане Василь,? оглянулся на горбунью и пришедший.
Горбунья согласно кивнула и усмехнулась приветливо.
