История Кольки Богатырева - Немченко Гарий Леонтьевич (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Вот разведчик присел, чтобы завязать шнурок. Неслышно ступая, подходит ближе детина. На лице его написана жестокость. Из маленьких ножен, укрепленных под мышкой, он достает нож. Сверкнуло лезвие. Еще секунда, и…
— Сзади!.. — громко шепчет разведчику Вовка Писарь.
Кулаки у него сжаты, он весь подобрался, как перед дракой. Подставить бы сейчас ножку этому, с ножом!
— Сзади смотри! — чуть не плача просит Вовка.
— Оглянись! — поддерживает Колька.
Тот, не наш, взмахивает ножом, Но из кустов напротив встают двое. В руках у них пистолеты.
«Спокойно!» — говорит один, и весь зал ревет от восторга.
— Ага! — кричит в один голос армия. — Попался, шпик!
Потом армия гурьбой идет из кино. Колька шагает в центре, а мальчишки, млея от восторга, забегают вперед, заглядывают друг другу в лицо и наперебой, с восхищением пересказывают только что виденное там, в темном зале кинотеатра.
Писаренок вьюном вертится около Кольки и захлебывается от восторга.
— Он только хотел нашего, а наш его — р-раз!..
Кипят споры, но мальчишки прибавляют шагу. Теперь они спешат к Юрке Дубасову, центру нападения и капитану футбольной команды взрослых, который тоже живет на улице Щорса. Надо ведь отнести на стадион бутсы, сетку с мячами и маленький чемоданчик Юрки. Не на каждой улице небось живет нападающий!
От Юрки — на стадион. Надо успеть повесить сетки на ворота и пару раз стукнуть по мячу, пока поле не займут футболисты.
А там — игра! Мальчишки сразу же становятся на линии вдоль чужой половины поля. Они-то знают, что Юрка Дубас с улицы Щорса, который, говорят, когда-то тоже лазил по садам, тоже мастерил самострелы и носился по улице с саблями из обручей, наверняка прорвет защиту этих футболистов из соседней станицы. Не было еще случая, чтобы Юрка с улицы Щорса, высокий, стройный, с крепкими ногами, не забивал за игру хотя бы одного гола.
— Ю-ра! Ю-ра! — хором орут мальчишки, когда капитан обводит двух игроков из соседней станицы и как стрела мчится к воротам.
Мяч, кажется, прилип к Юркиной ноге. Где нога, там и мяч.
Ближе, ближе ворота. Наперерез Юрке бегут защитники, но…
Удар!
И сетка ворот хлопает, как парус, который наполнило ветром.
— Та-ма-а!..
Эх, да что там говорить, воскресенье — замечательный день!
Но почему тогда хмурятся ребята, если погода обещает быть хорошей?
Да потому, что звонит этот проклятый медный колокол, который раскачивает помешанный парень, Алешка-дурачок. Разве умный возьмется за такое дело?..
Сидят ребята на скамейке под забором Шурки Меринка. И Колька сидит: И тоже смотрит, как из рощицы на гребне горы выпутывается сонное солнышко.
Но выйдет сейчас из калитки Колькина бабка и крикнет:
«Коля! Иди домой, внучек!..»
Потому что звонит колокол.
«Я сейчас, ребята», — виновато скажет командир и нехотя пойдет домой.
В воскресенье на бабушке Сергеевне длинная черная юбка с тысячью складок, кофточка в синий горошек и белая косынка.
Сейчас вот она расчешет Колькины вихры, поворчит, смажет коровьим маслом цыпки на покрытых ссадинами ногах командира, даст ему чистую рубашку — белую, в синюю полоску.
Когда Колька оденется, он снова, конечно, выйдет к ребятам, посидит еще, поболтает. Но что толку?
Все равно покажется на улице бабка Сергеевна с узелком в руках. В узелке у нее, Колька говорит, яички, яблоки, деньги. Все это она отнесет в церковь.
«Пойдем, Коля-внучек…» — скажет бабка и сухой рукой, которая вся в тонких морщинках, возьмет Кольку повыше ладони.
И бывший министр геологии, а ныне командир краснознаменного отряда снова будет виновато оглядываться и делать ребятам знаки — я, мол, сейчас вернусь! — но покорно поплетется за бабкой и даже будет нести узелок.
Дела!
А чего хорошего в этой церкви?
Ребята однажды ходили, интересовались.
Ничего хорошего. Духота. Старики и старухи что-то тянут противными голосами и крестятся. Руки у всех коричневые, словно пергаментом обтянуты. На стенах иконы. Тоже одни старики, и все какие-то заросшие, худые, бледные, как будто сто лет не евшие. Как в каком-нибудь немецком лагере для военнопленных.
Пахнет приторно горелым маслом. Оно у попа в чашечке — в кадиле. Поп, Колька говорит, часто пьяный бывает, но сам хочет, чтоб дисциплина в церкви была отличная. Крикнет, если кто заговорит. Вот никто и не разговаривает друг с другом.
И чего там пацану делать? Если тебе, конечно, в субботу будет сто лет и заняться тебе ну совершенно нечем, — что ж, иди в церковь, пожалуйста!
И то не все ходят.
Вот дед Иван Жуков, например, кузнец. Ему уже восемьдесят лет, а он в воскресенье вместо церкви со скамеечкой на стадион ходит. Ни одной игры не пропускает. Его футболисты однажды даже в Армавир с собой брали, когда ездили играть на краевое первенство.
И вот дед Жуков на стадион, а Колька — в церковь!
Бедный Колька! Некому за него заступиться!
Потащила вот Меринкова бабка ребят в церковь, а отец их и говорит ей после:
— Вы, мамаша, это оставьте… Верите в бога — верьте, а пацанам моим голову не забивайте! А то вытащу-ка я из угла ваши иконки, положу их на плаху да топориком по ним, топориком!..
Поплакала бабка, конечно, но Шурка и все его братья ходят теперь на свободе.
А у Кольки бабушка — и отец ему и мать. Вот она им и распоряжается, как захочет. Хотели сегодня ребята в лес с утра уйти — нет, нельзя Кольке. В церковь на заутреню спешить надо.
Ну разве это жизнь?
И так каждое воскресенье. Все планы рушатся. Уходит Колька, а армия сиди и жди, когда он вернется.
Конечно, будь это не Колька, а кто-нибудь другой, его бы засмеяли мальчишки. Но тут очень-то не посмеешься.
— Коля! Иди домой, внучек!
Это кричит Колькина бабка.
Мальчишки переглядываются.
— Сейчас я, пацаны, — виновато говорит Колька и встает со скамейки.
Мальчишки молчат.
— Не ходи, Коль! — не выдерживает наконец Писарь.
И командир, признанный храбрец и забияка, смотрит пол ноги и не хочет поднять головы.
— Нельзя! — говорит он тихо.
— Почему нельзя?..
— Тетя Тоня говорит, что сердце у бабушки больное, — вздыхает Колька. — Расстроится она очень… Я ж уже пробовал не ходить, да ведь жалко же бабушку…
— Ну еще раз попробуй! — молит Писарь.
Но Колька уже шагает к дому…
— Что будем делать, пацаны? — спрашивает комиссар Витька Орех и обводит армию несмелым взглядом.
И Вовка Писарь, лучший Колькин друг, говорит отчаянно и решительно:
— Восстать надо!..
— Против кого? — спрашивает комиссар. — Против церкви?
— Нет, — твердо отвечает Писарь. — Против Кольки!..
Мальчишки сбились в тесный кружок и о чем-то начали шептаться — таинственно и горячо…
А через десять минут все они снова сидели на скамейке. Но теперь они были вооружены до зубов. Так армия вооружалась только перед длинными походами, которые обычно сопровождались кровопролитными войнами с соседскими мальчишками, с бродячими собаками и с лопухами.
Армия ждала Кольку.
Когда он вышел, в руках у него был белый узелок.
Он подошел к Шуркиному двору и остановился вдруг, глядя с тревогой на вооруженных мальчишек. Может быть, Колька хотел сначала крикнуть командирским голосом, что не было такого приказа — вооружаться.
Но лица у мальчишек были так суровы, что Колька растерялся.
— Куда это бы? — спросил он тихо.
Писаренок подтолкнул локтем комиссара, и комиссар сказал небрежно:
— Да так… на войну. Надо тут одному дать по шее…
— А я? — еще тише спросил Колька.
— А мы с тобой больше не играем, вот…
Меринок вдруг повернулся к Кольке, блеснул глазами:
— Скажи, Жирный, бог есть?
В другое время Колька не допустил бы такого обращения. Но после неудачи с волшебной палочкой дисциплина в армии изрядно пошатнулась. Армия снова разлагалась на глазах. И Колька промолчал насчет Жирного.
Только сказал шепотом:
