История Кольки Богатырева - Немченко Гарий Леонтьевич (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Рыжая собака вскочила и страшно ощерилась. Шерсть у нее встала дыбом, в глазах заплясали злые зеленые огоньки.
Собака присела на задние лапы и прыгнула. Колька замахал перед собой саблей и закрыл глаза.
Вдруг раздался тонкий жалобный визг, и командир понял, что с громадной рыжей собакой покончено. Но картина, которую он увидел, когда открыл глаза, поразила его. Рыжая мирно наклонилась над Барсиком, и весь вид собаки выражал удивление. Барсик, подняв для защиты одну лапу, присел на задние и жалобно скулил — скулил тоненько, как прежде, когда еще ходил в Пушках.
— Джульбарсик! — растерянно прошептал Колька. — Барсик!..
Джульбарс, всемогущая собака, от чьего голоса холодели сердца прохожих, от чьего голоса должны были разрываться сердца шпионов, беспомощно тявкнул и задом пополз от рыжей собаки. И Колька понял, что от страха к Джульбарсу снова вернулся его прежний голос.
И в такую минуту, когда этот голос должен был решить все!
Рыжая собака равнодушно взглянула на беззащитного врага, потом на Кольку, который с саблей растерянно топтался у плетня, и пошла к дереву.
Джульбарс юркнул в кукурузу.
Теперь Колька не знал, как помочь армии, отрезанной от своего полководца. Он взглянул наверх и увидел, что Сашка Лопушок равнодушно жует. У него был вид обреченного. Колька отошел на другую сторону улицы, сел на мокрый холодный камень и задумался.
И тут полководец увидел в конце улицы черный зонтик. Домой возвращалась Ольга Федоровна.
Сердце у Кольки застучало. Он привстал с камня и попятился за куст.
«Успел спрятаться, не видела», — подумал Колька.
И тут вдруг что-то толкнулось в сердце: а ребята?..
Черный зонтик приближался, и Колькино сердце стучало громче и громче.
А когда Ольга Федоровна уже была рядом с калиткой, Колька отшвырнул саблю подальше в траву и, собрав все свое мужество, шагнул навстречу Лютику Едкому.
Она, кажется, сразу же увидела Кольку и приветливо улыбнулась. О, это она умеет делать! Зато потом…
Ноги у Кольки дрожали, но он тоже попытался улыбнуться, и улыбка, перемешанная с надеждой и страхом, замерла на его лице. Он приподнял кепку и поздоровался.
— Добрый день, Коля! — ласково сказала Ольга Федоровна. — Чего ты в наших краях?
Но Колька уже, кажется, собрался с духом, и поэтому он, не отвечая на вопрос учительницы, как можно веселее сказал:
— Ну и собачка у вас, Ольга Федоровна!.. Где вы ее только достали?..
— Понравилась? — расплылась в улыбке Ольга Федоровна. — Хорошая собачка, верно?.. Ее недавно подарили мне мои бывшие ученики…
— Хор-хорошая… собачка, — бодро улыбнулся и Колька. — Но только она какая-то интересная…
— Она умница! — сказала учительница.
— Но вы… вы знаете, Ольга Федоровна, она загнала… ну загнала на дерево наших мальчишек!..
— Как? — удивилась учительница и даже опустила зонтик.
— А так… — без особой уверенности сказал Колька. — Они шли… шли вот по улице спокойно. А она выскакивает и — гав! И погнала мальчишек на дерево!..
— Где же она? — Ольга Федоровна со страхом оглядела тонкие акации, которые росли на улице. — Где они, Богатырев?
Колька махнул рукой:
— Они там… во дворе… у вас…
Учительница медленно подняла брови, и командир с тоской понял, что от его объяснений пахнет враньем. Поэтому он тут же несмело добавил:
— Во дворе, конечно… Разве на этой акации спасешься от такой собаки… Ну… они во двор, и на дерево — р-раз!
— Но как Дианка выскочила? Вы, наверное, открыли калитку?..
— Нет, она сама!
— Кто сама? — строго спросила Ольга Федоровна. — Калитка?
— Нет, Дианка… — пролепетал Колька.
Учительница толкнула калитку, и Колька покорно побрел следом.
Лютик всплеснула руками, увидев на дереве целую армию. Она тихонько рассмеялась, так, что не слышал даже Колька, и пошла к собаке.
Потом она держала Дианку за ошейник, а мальчишки по одному спускались с дерева и, вежливо пятясь, здоровались с Ольгой Федоровной. Они боком обходили Дианку, а Писаренок даже попробовал ей улыбнуться. Но улыбка, наверное, получилась предательской, потому что рыжая вдруг ощерилась на Вовку.
— Ах ты противная Дианка! — с сердцем сказала Ольга Федоровна. — Разве можно обижать таких хороших ребят?
Она закрыла собаку в сарае и принесла из дома яблок. Яблоки лежали в сите и были самыми красными, самыми спелыми.
— Ветер сбил, — пожаловалась учительница, — собрала нынче утром, ешьте…
«Делает вид, что поверила, — грустно подумал Колька. — Уж лучше бы отругала как следует, — так нет же. Сказано — Лютик Едкий!»
Но он все-таки протянул руку и взял яблоко — самое маленькое и, наверное, не очень вкусное.
— Хорошие яблоки, правда? — спросила Ольга Федоровна и хитро поглядела на Писаренка.
Писаренок охотно кивнул и часто заморгал.
Потом мальчишки медленно шли по улице. И молчали. Никто не ел яблок. Колька шел последним и тоже молчал.
— Чепуха это на постном масле! — сказал вдруг комиссар Витька Орех.
— Что — чепуха? — переспросил Писарь.
— Волшебная палочка, сот!
Только теперь они вспомнили про волшебную палочку.
В самом деле! Что же она — эта палочка? Значит, их обманул Степка Яликов? Или… или вранье все это про приметы и чудеса?..
— Нет волшебных палочек вообще! — хмуро сказал Орех.
Колька промолчал.
Глава шестая, из которой читатель узнает, как Колька Богатырев порвал с христианством
Что за чудесный день воскресенье!
Работы дома совсем мало, отцы и матери за все берутся сами. Под шумок можно даже не кормить поросенка. Разве что из жалости бросишь ему, чтоб не кричал, пучок жирной лебеды или мясистой щерицы.
Еще в субботу вечером начиналось это воскресенье.
Мальчишки оделись потеплее, взяли закидушки, которых у них великое множество (какой же ты мальчишка, если у тебя нет десятка закидушек?), хлеба, соли, луку. Витька Орех достал дома один-единственный ломкий лавровый листок.
Все собрались у дома Саши Верткова.
Потом мальчишки по двое, по трое садятся на коней. Кони трусят к реке, а сам Саша широко шагает рядом.
Если около бани перейти по перекату на большой островок, наискосок пересечь его и переплыть второй рукав, выйдешь на чудесное место. Здесь под высокой горой, которая отвесными скалами падает к реке, есть узкая ровная полоска земли, покрытая густой травой и кустами жимолости.
Вечером скалы, облитые закатным солнцем, становятся совсем желтыми. В голубом небе над ними вьются щуры. Щурами они, наверное, называются потому, что так и кричат: «Щур! Щур!»
Здесь мальчишки треножат коней, а Саша Вертков и Колька уже вбивают в обрывистый берег колышки, нанизывают на крючки красных червей, привязывают к лескам плоские камни и забрасывают закидушки далеко в воду.
Бросать надо чуть вверх по течению: быстрая вода маленько снесет закидушку, пока камень будет опускаться на дно.
Но вот леска натянулась, дрожит, как струна. Там, где она выскакивает из воды и бежит на обрыв к колышку, играет и еле слышно звенит большой веселым бурун.
Пока пройдешь по берегу и расставишь все закидушки, пролетит немало времени, и можно уже смело возвращаться к той, которую поставил первой, и тащить ее из воды.
Леска подрагивает в руках, идет рывками, но это еще ничего не значит. Это камень, может быть, такой плоский привязан к леске. Если конец лески упрямо тянется вверх по течению — тогда другое дело. Значит, на крючке рвется большой усач, будто вышитый из коричневатого серебра.
Пока проверишь закидушки, повечереет.
За скалами прячутся резкие черные тени. Они становятся все больше и больше, все смелее выглядывают из-за скал и потихоньку выходят на берег. Вместе с ними приходит ночь.
Она глухой темно-синей завесой окутывает реку, окутывает кусты и траву вокруг, окутывает маленький языкастый костер на берегу.
