История Кольки Богатырева - Немченко Гарий Леонтьевич (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
Колька выскочил из-за сарая с подойником в руках.
— Эй, пацаны! — закричал он и, поставив ведро, бросился в сенцы.
Мальчишки вскочили с завалинки и обступили цибарку, закрытую марлей.
Командир принес из дома большое эмалированное ведро, скамеечку и полулитровую стеклянную банку. Поставил банку на скамейку, снял с ведра марлю и стал лить молоко в банку.
— Давай, пацаны!..
Витька Орех вылил молоко из банки в пустое ведро и снова поставил ее на скамейку. Писаренок открыл свою амбарную книгу.
Он примостился на краешке скамейки и написал на чистом листке большими печатными буквами: «Утро». Потом поставил напротив жирную птичку — пол-литра молока есть!
Витька Орех снова вылил молоко в эмалированное ведро, и на листке появилась вторая птичка. Амбарной книге — боевому журналу Колькиной армии, в котором хранились только страшные военные тайны, — отныне суждено было стать мирной бухгалтерской книгой.
Наконец Колька поставил на место пустое ведро и вытер потный лоб — это ведь была непривычная для полководца работа.
— Сколько? — спросил он у Писаренка и поправил на боку мешавшую саблю.
— Шестнадцать птичек — восемь литров, — бодро отрапортовал Писаренок.
Рожок пастуха пел уже совсем близко, и Колькина бабка выгнала Зорьку на улицу. Зорька успела ухватить по дороге листок с яблони и теперь равнодушно жевала, поджидая стадо.
Потом Зорька пристала к стаду, и мальчишки пошли за коровами рядом с пастухом. Это был маленький сухой старик с седыми бровями. С плеча его свисал и длинной змеей волочился по земле тугой ременный кнут. Старик чуть прихрамывал, но шел бодро и весело, и его рожок гудел теперь тоненько и стройно.
Мальчишки шли за ним гурьбой до самого моста, а когда коровы уже ступили на деревянный настил, Колька забежал сбоку и, заглядывая в лицо пастуху, сказал:
— Дедушка, а наша корова сегодня пастись отдельно будет. Бабушка велела…
— А что так? — Дед сунул рожок в карман старого плаща.
— Не знаю, — удивился Колька. — Велела — и все, мое дело маленькое…
— Может, больная она? — спросил дед, отыскивая корову глазами. — Вон она, твоя Зорька… Так здоровая с виду…
— Нет, и в самом деле больная, вспомнил… — обрадовался Колька.
— Не может того быть, — наставительно сказал дед. — Смотри, как хвост держит-то… А у больной скотины он поленом висел бы!
Но Колька уже ухватился за ту спасительную мысль, что Зорька болеет, и был готов теперь доказывать это любыми путями и назвать какую угодно болезнь, вплоть до коклюша или свинки. Мало ли что бывает с коровами, верно?
— Это она храбрится, — сказал поэтому Колька. — Виду не подает… А так она больная-пребольная… Придет домой, повалится у яслей и ревет страшным голосом…
— Ну? — Дед так удивился, что его седые брови изогнулись маленькими дугами. Он цокнул языком и протянул с сожалением: — Дела-а, брат!..
Вся армия прислушивалась к разговору, и теперь Писаренок решил, что самая пора вставить слово. Он посмотрел на деда, в глазах у Вовки была такая жалость, словно он вот-вот готов расплакаться.
— Точно… Сам видел… Катается…
Мост уже кончился. Дальше дорога за выгон круто шла в гору… Пора было действовать.
— Жалко ее! — еще раз вздохнул Колька и бросился отбивать свою корову от стада.
Если бы старик не ушел вслед за стадом сразу за гору, а постоял и посмотрел бы вниз, он бы увидел, как Зорька бежала по каменистой дороге, подгоняемая всей армией. Крутые бока ее тяжело тряслись. Зорька мотала головой, но мальчишки гикали и махали саблями, и бедное животное, которое теперь прочили в рекордистки, неслось по дороге к лесу.
Там, по единодушному мнению всей армии, росла трава самая высокая и самая густая в станице, и мальчишки спешили — к обеду Зорька должна была вернуться к реке.
Пастух запомнил рассказ Кольки о странном поведении Зорьки и поэтому в обед, когда коровы спустились к реке, посчитал своим долгом подойти к бабушке Сергеевне, чтобы хоть как-то разделить с ней ее горе.
Сергеевна уже подоила Зорьку и обвязывала марлей подойник, когда к ней подошел пастух. Они поздоровались, и дед достал из кармана старый замусоленный кисет. Он тяжело присел рядом с ведром, кивнул на реку, где стояла корова, и участливо спросил:
— Болеет?
Мальчишки, сидевшие неподалеку, все видели и слышали и все замерли в ожидании, но Сергеевна вдруг всплеснула руками.
— Так я и знала! — сказала она горько. — Болеет, Митрофаныч, видно. Обычно в полдень семь литров приносила, а нынче вот на? тебе — и трех, гляди, нет!..
Старик покосился на Зорьку и закурил. Стряхнул со штанов на колене табачные крошки, встал с корточек.
— Задумчивая, гляди ты, стала… Все, вишь, бодрые такие, а она… Печаль какая-то, видно, завелась…
Сергеевна тоже смотрела на Зорьку. Корова стояла, как-то странно свесив голову набок, и дышала тяжело и часто, и бока ее раздувались, как кузнечные мехи…
— Ты уж посоветуй, Митрофаныч, — попросила бабка.
— Дома-то у нее — покой? Не заморили?
— Да откуда же? — снова всплеснула руками бабушка.
— Заморенная она, — уверял Митрофаныч. — И похудшало ей, утром бодрей казалась…
Мальчишки, как один, встали и, не оглядываясь, тихонько пошли от берега. Армия отступала.
— «Замо-о-ренная»! — передразнил пастуха Писаренок.
Будешь тут заморенный! Кто ж знал, что все получится не так, как предполагали ребята!..
Армии не повезло. Как только утром мальчишки с Зорькой вошли в лес, на полянке показался лесничий.
— Потравщики! — закричал он, снимая с плеча ружье. — Управы на вас нет! А ну, давай корову!
Черные усы у него топорщились под большим угреватым носом, глаза сверлили мальчишек.
И армия дрогнула.
Колька схватился за веревку, которую он привязал к рогам Зорьки, чтобы легче ее было переводить туда, где трава погуще, и потащил корову сквозь кусты. Все кинулись за ним. Выбиваясь из сил, спасали мальчишки Зорьку и скрывались сами. Они пересекали многочисленные лесные овраги, и корова тяжело спускалась вниз, а потом нехотя взбиралась наверх вслед за Колькой. Они переходили болота и ручейки, и под ногами у Зорьки чавкала жирная грязь. Они саблями прокладывали путь сквозь кусты и потом мчались через поляны, и Зорька неслась впереди, как добрая скаковая лошадь.
Лесничий был без лошади, и только поэтому армия сумела улизнуть от него. Но пастись Зорьке, конечно, было уже некогда. Пока помыли ее в холодном ручейке на краю леса, солнце встало в зените, и надо было гнать Зорьку на речку. Какое уж там молоко, если бедной Зорьке удалось, наверное, всего пару раз щипнуть пыльную тимофеевку, что растет обочь дороги.
Потому и заморенная.
Конечно, сегодня даже не стоит считать, сколько надоит вечером Колькина бабушка.
Мальчишки переживали неудачу, и на военном совете, который состоялся в тот же день, было решено изменить тактику.
— Покой нужен! — Эти слова старика Митрофаныча были приняты как закон.
На следующий день мальчишки снова тщательно измерили утренний надой и снова вслед за Зорькой вышли со двора. Но теперь они не отбивали ее от стада, а вместе с Митрофанычем пошли на гору.
Коровы, взбивая тяжелую, влажную с утра пыль, взобрались на холм, покрытый плотным ковриком серебристо-зеленого чебреца.
Митрофаныч, кряхтя, нагнулся, сорвал пучок росной травы и поднес ее к лицу. Вся армия, как один человек, проделала то же самое, и Колька тоже уткнул нос в пучок. От него пахло летним дождем и теплым степным ветром, пахло земляникой и всеми травами, какие только были вокруг.
— Солнышко-то, солнышко! — тихо сказал Митрофаныч, и ребята посмотрели на солнце.
Краснощекое, как сам Колька, оно приподнялось над светло-зеленым гребнем дальней горы. Оно еще держалось тоненькими серебряными лучиками за землю. Лучики удлинялись, растягивались. Вот-вот они оборвутся, лопнут, и тогда яркое солнышко медленно поплывет вверх — все выше и выше.
