Маленький Диккенс(Биографическая повесть) - Чацкина София Исааковна (лучшие книги без регистрации .txt) 📗
Старшая сестра стояла на корточках перед камином, раздувая огонь. Она была так же худа и бледна, как Чарли, но выше его ростом, с такими же каштановыми кудрями и большим подвижным ртом.
Мистрисс Диккенс взглянула на маленькую служанку, державшую в руке пустую кружку, потом на кричавшего ребенка, и крупные слезы покатились по ее впалым щекам. Увидев, что мать плачет, заревели и дети. Только Фанни, старшая сестра, и Чарли не плакали. Фанни продолжала с решительным видом раздувать огонь. Это было нелегко. В ящике с углем почти ничего не осталось. Угли приходилось беречь. Как Фанни ни старалась раздуть пламя, пламя было жалкое и едва грело. Мать и дети все ближе придвигались к огню, только бы немного согреться.
Тем временем маленькая служанка усердно шарила в буфете. Буфет был большой, дубовый. Видно Диккенсам когда-то не плохо жилось. Наконец маленькая служанка нашла остаток хлеба. Фанни вскипятила воду в чайнике — пусть дети вместо молока хоть кипятку попьют… Увидев все эти приготовления, дети немного успокоились и затихли. Чарли в свою очередь старался их утешить.
— Не плачь, Фрэдди, не плачь! — уговаривал он братца. — В воскресенье я тебя обязательно поведу к дедушке. Ты уже большой мальчик, а даже понятия не имеешь о кораблях.
— Неправда. Я видел на картинках, — сказал Фрэдди, перестав плакать.
— Ну, на картинках, это совсем другое дело, а ведь там корабли живые, настоящие, большие-пребольшие.
— Такие, как наш дом? — спросил Фрэдди.
— Что ты! Гораздо больше. Как несколько домов!
— Где живет дедушка? — спросил Фрэдди.
— Он живет в доках, — сказал Чарли. — Это недалеко от реки. Там строят корабли. У дедушки на дверях висит вывеска и на ней большими буквами написано «Корабельный мастер». У него в доме очень тепло. И на комоде перед зеркалом стоит большая шкатулка вся из разноцветных раковин. Фанни, я тебе непременно куплю такую, когда буду большой и богатый.
— Ври больше, — сердито сказала Фанни, хоть ей и очень захотелось получить шкатулку. — Тебе всего девять лет, а важничаешь, как взрослый.
— Сама ты важничаешь, — рассердился Чарли. — Думаешь, что такая уж большая, а на самом деле всего на два года старше меня.
— Я скоро поступлю в музыкальную академию, — объявила Фанни, — все говорят, что у меня чудный голос и необыкновенные, удивительные способности! Меня примут на казенный счет. И жить там буду. Слышишь, у-ди-ви-тель-ные спо-соб-но-сти!
— А меня, когда я был у дедушки, поставили на стол, я представлял, рассказывал всякие истории и пел песни. Все громко смеялись и хлопали в ладоши. А потом мне дали горячего пуншу — он был такой крепкий и сладкий — и пирожных, и варенья. Дедушка меня обнял и поцеловал, а его знакомые говорили, что никогда не видели такого удивительного мальчика и что из меня наверное выйдет необыкновенный человек.
— Чарли! — раздалось из соседней комнаты, — поди сюда! Вычисти-ка мне сапоги, сынок! Мне пора уходить.
Чарли побежал к отцу.
Семья молча принялась за скудный завтрак. На пороге появился отец семьи, Джон Диккенс. — мужчина средних лет, толстый и неуклюжий. У него совсем не было волос и большая, гладкая голова его была похожа на яйцо. На нем был темно-коричневый сюртук, порядком-таки истасканный, и такие же панталоны; из-под жилета важно торчал высокий крахмальный воротничок. В руках он вертел трость из черного дерева с красивым набалдашником, а на верхней пуговице его сюртука висел лорнет. Впрочем, лорнет висел для одного только украшения. Он очень редко приставлял его к глазу, а приставляя, не мог ничего видеть.
Жена тяжело вздохнула.
— Я прямо не знаю, что нам дальше делать, Джон, — сказала она жалобным голосом. — Молочница требует денег. Мы должны ей за целый месяц. Сегодня она не дала нам молока. Дети остались совсем голодные. Они плакали. Я так измучилась с ними, что не знаю прямо, что и делать… Не шуми, когда старшие разговаривают! — Она шлепнула младшую девочку.
Девочка заревела.
— Молчать, не то я не так еще отшлепаю!.. Фанни, да убери их куда-нибудь подальше! Сил моих нет больше возиться с ними.
— Успокойся, моя дорогая, — поспешно сказал Диккенс, присаживаясь к столу. — Необходимо найти какой-нибудь выход, и выход будет найден. Тебе, конечно, известно, что сам я сейчас в крайне тяжелом положении. Мне необходим некоторый… некоторый промежуток времени чтобы приискать службу и уладить свои дела. Но я ищу, моя дорогая, я ищу… — Джон Диккенс описал в воздухе рукою круг, как будто показывая, как он ищет.
— Я знаю, Джон, — воскликнула его жена, заливаясь слезами. — Я ведь никогда не упрекала тебя и теперь не упрекаю. Я никогда и ни за что не расстанусь с тобой. Но что мне делать?.. Я устала, Джон, я страшно устала… Маленький кричал сегодня от голода с раннего утра. Уголь весь вышел, завтра нечем будет топить. Что нам делать?.. Что нам делать?..
— Успокойся, моя милая, говорю тебе, успокойся! Я придумал прекрасный выход. — Джон Диккенс важно встал и повертел своей тростью. — Женщина с твоими необыкновенными талантами и познаниями, краса и гордость семьи, может быть опорой своего мужа в трудную минуту его жизни. — Тут Джон Диккенс тяжело вздохнул. — Ты прекрасно можешь руководить молодым поколением. Многие родители счастливы будут посылать тебе своих детей и вверять их твоей заботе за небольшую плату. Необходимо, конечно, переехать на другую квартиру: здесь слишком глухо и все наши соседи слишком глупые люди, неспособные оценить тебя. Я сам сейчас же пойду и найду подходящую квартиру; я велю напечатать объявление. Мы разбогатеем, милая, ты увидишь, что мы скоро разбогатеем.
Чарли с жалостью и удивлением глядел на отца. Он не верил ни необыкновенным познаниям матери, ни тому, что они разбогатеют. Сколько раз уже отец собирался разбогатеть. А на самом деле они все больше беднели и вот теперь дошли до полной нищеты.
— Ты забываешь, Джон, что у нас нет ни копейки денег. Как можем мы переехать на новую квартиру? И чем ты заплатишь за объявление?
— Необходимо продать все, что только возможно — ответил Джон Диккенс, обводя комнату глазами. — Продадим этот буфет.
Но тут мистрисс Диккенс снова расплакалась:
— Наша лучшая вещь, одна только у нас и осталась. Он был весь уставлен дорогой посудой, когда мы жили в Портсмуте. Чарли, помнишь как мы праздновали в Портсмуте день твоего рождения? Нет, ты конечно, не помнишь. Ты был тогда совсем еще маленький, тебе только что исполнилось два года. У нас тогда подавали жаркое… Жареного поросенка… погоди-ка! Впрочем, нет. Кажется это были куропатки. Отчего же я вдруг вспомнила жареного поросенка? Ах, да… мы обедали у моей тетушки, там подавали жареного поросенка. На мне тогда было платье все в мелких оборочках… Фанни, ты меня даже не слушаешь. Ты совсем как папа, никогда не слушаешь, что тебе говорят… Она совершенно как ты, Джон. Когда тебе говоришь о делах, ты смотришь так, как будто в голове у тебя все перепуталось. Ведь я объясняю тебе суть дела. Ты никогда не можешь вовремя понять, чего я хочу.
— Напротив, я тебя понял, моя дорогая. Уверяю тебя, что я тебя прекрасно понял. Ты не хотела бы продавать буфет… Поищем, может быть, у нас еще что-нибудь найдется.
— Я ведь не говорю, Джон, что не хочу его продать. Мне больно его продавать, но я знаю, что это необходимо. У нас нет больше ничего ценного. Мы сегодня же должны продать все, что у нас осталось, — внезапно воскликнула мистрисс Диккенс в припадке горькой решимости. — Пусть Чарли зайдет в мебельный магазин и пришлет кого-нибудь оттуда. Чарли, ты зайдешь к старьевщику, я дам тебе всякую старую рвань, чинить ее больше не стоит. Но за нее, конечно, дадут гроши… Надо бы еще что-нибудь хорошее продать. В твоей библиотеке остались книги, Джон! Пусть Чарли снесет их книгопродавцу! У тебя там несколько книг в дорогих переплетах… за них хорошо заплатят.
Чарли слушал с ужасом. Слезы выступили у него на глазах. Он не раз уже ходил к книгопродавцу и немало отнес ему книг. Остались самые-самые любимые. В золоченых переплетах, с чудными картинками. Такие большие, толстые книги. Арабские сказки, Робинзон Крузо, Дон-Кихот Ламанческий. Он не мог себе даже представить, как он будет жить без них. Его самые-самые любимые книги. Он заплакал громко, горько, неудержимо.
