Портрет синей бабочки - Заровнятных Ольга (книга бесплатный формат txt) 📗
Хотя признаюсь, я не сразу рассталась с этой шальной мыслью. В голове то и дело мелькали картинки: вот Вита звонит Никите и признается ему в любви, а Никита на другом конце провода млеет от фантазии о прекрасной незнакомке с голосом еще более тонким и нежным, чем у Дины. Вот после нескольких подобных звонков Никита увлекается Витой, бросает Дину, идет на свидание и – о, ужас! – лицезреет всего лишь маленькую девочку! Вот это была бы месть…
Звонкое чириканье стайки воробьев, усевшейся на изгороди вдоль четвертой школы, будто поддерживало меня и призывало рваться в бой. Воробьишки хорохорились, подпихивали друг друга, менялись местами. Время от времени кто-то один из них срывался с места и вырывал видимую лишь ему крошку из-под ног прохожих. Если бы вместо прохожих по дороге разгуливали кошки, они бы с ума сошли от этих маленьких пернатых хулиганов.
Мне предстояла важная миссия: вырвать, словно хлебную крошку, Никиту из-под высоких Дининых каблуков. Я уже чувствовала себя маленькой отважной птахой и даже чирикнула бы, не будь вокруг столько людей. Вспомнив про Динины каблуки, я поневоле огляделась. Не знаю, как вы, а я никогда не комплексовала перед разодетыми, словно павлины, женщинами. Обычно павлинизация женщин происходила как раз по весне. Рядом с вещевым рынком, мимо которого я шла, это было особенно заметно, потому что рынок и сам был словно цирковой балаган.
Засилье цветов било в глаза. Особенно женщины старались по части шарфов – розовые, голубые, фиолетовые, малиновые, какие только расцветки не мелькали мимо! А ведь если провести параллель с природой – внимание, сейчас я скажу очень умную вещь! – то женщины поменялись местами с мужчинами. Потому что в природе как раз таки самцы «наряжены» в яркие перья. Взгляните на уток, плавающих в пруду, с которого сходит лед. Он еще остался вдоль берегов – тонкий, серый. Когда мимо проплывают утки, лед едва заметно колышется, словно чешуя рыб. Селезни – самцы уток – с праздничным, ярким опереньем на шее, с эффектным хохолком из перьев на шее – чем вам не те же дамские шарфики?
Словом, если уж выбирать, я останусь самой собой, а не буду цеплять на себя яркие цвета и уподобляться селезню или перепелу, или, в конце концов, попугаю! Лучше уж быть серой уткой… или воробьихой! Я шла, чувствуя переполняющий меня задор. Мне казалось, я была даже выше и легче всех этих моделей, ковыляющих мимо меня на ходулях. И тут меня осенило! В этой пестрой толпе я неожиданно почувствовала себя как на маскарадном балу. Я снова была в невзрачной, хотя и отличной от других, маске пугала, а все остальные – в нарядах барышень. Но ведь если бы и я нацепила яркий наряд – чем бы я отличалась от прочих?
Кстати, вместо мамы Виты могла бы быть и я. Я ведь и сама могу водить за нос Никиту. Слегка изменив голос – а по телефону он и без того меняется, – попытаться заинтриговать его. А потом, на приближающемся Весеннем балу, надев такое же, как все, бальное платье, предстать перед Никитой во всей красе. Может быть, он даже влюбится… Я уже видела мысленно, как он распахивает от изумления рот, как протягивает ко мне дрожащую от волнения руку, приглашая на танец… и как я с усмешкой отказываюсь, на глазах у Дины, и сама – да-да, сама! – приглашаю на танец Дрозда. Дрозду на Весеннем балу в нашей школе делать было нечего, если его Дина не пригласит, но моим мечтам это не мешало.
Я вырвалась из пестрой толпы, до дома оставалось рукой подать. Эти женщины в ярких одеждах, кого они пытались обмануть? С кем они, вообще, соперничали? С весенними цветами? Ну так для цветов было еще не время. Подснежники уже прошли, да и кто их видит? Вовсю цвела мать-и-мачеха – так почему бы, спрашивается, всем женщинам не вырядиться в желтые куртки, желтые шарфы и желтые сапоги? Это было бы, по крайней мере, логично.
Ехидно ухмыляясь от собственного остроумия, я дошла до дома. Что, кому-то из вас я кажусь отвратительной, исходящей желчью, никому не нужной девчонкой? Если взглянуть поверхностно – так оно и было. Ну да, да: цветочки цветут, почки набухают, воздух нежится от весеннего солнца, воробьи радостно чирикают, женщины взбудораженно покупают себе все новые и новые шарфики и победоносно порхают, как первые весенние бабочки – если только бабочки умеют порхать победоносно. И тут я среди всего этого великолепия – серая озлобленная никчемность…
Кстати говоря, мальчишки были ничем не ярче меня. Мальчишки, играющие в нашем дворе в футбол. Мяч то и дело укатывался в жирную, густую лужу на обочине, но они не брезговали и добывали его оттуда голыми руками. Так что и мальчишки, словно футбольные мячи, были перепачканы грязью. Я бы присоединилась к ним, с радостью присоединилась бы, как раньше! Но все мальчишки были младше меня, а мои ровесники в футбол играли только на уроках физкультуры. Кстати, интересно, как относится к футболу Дрозд? Мы могли бы сыграть с ним, даже всего лишь вдвоем! Надо будет поднять этот вопрос при встрече.
С мыслями о Дрозде я пришла домой и потом уже не смогла избавиться от них, перебирая в голове множество спортивных игр и просто развлечений, которыми мог бы увлекаться Дрозд. По сути, я все еще ничего о нем не знала. Кроме того что он умеет играть на гитаре и прекрасно рисует.
В своей же комнате я не находила себе места. Мысли постоянно путались, перескакивая с Дрозда на Весенний бал. Да еще и мама, как всегда, не давала покоя. Она поминутно заглядывала в мою комнату с каким-либо замечанием, всякий раз меняя свой облик! Не подумайте чего, моя мама вовсе даже не монстр, она просто собиралась на корпоратив. Притом что – а уж я это знала точно! – высидит она в кругу коллег не больше получаса, ее приготовления велись в полную силу, словно она на собственную свадьбу собиралась!
Раз – мама заглянула, обвешанная бигудями, как береза сережками. – «Снова у тебя бардак в комнате! Приберись! А то всю жизнь будешь мальчишкой в юбке! Кто тебя такую замуж возьмет?!» Ну конечно, в комнате ведь только ради замужества и прибираются! Я лениво собрала скомканные черновики домашних заданий со стола, смела их в верхний ящик. Два – мама заглянула, ее освобожденные волосы висели кудряшками, брови были жирно подведены карандашом, отчего казались единственно живыми на бледном лице – «Я смотрю, как бардак был, так и остался… Все мои слова впустую!» Я возвела глаза к потолку, пока мама не успела закрыть дверь, чтобы она заметила эту мою мимику молчаливого упрека, и стала передвигать по столу учебники. Едва дверь захлопнулась, я уселась к окну.
Я еще ни разу не слышала, как поет Дрозд. И это было даже странно. Надо будет первым делом попросить его спеть, когда я в следующий раз приду к нему в гости. Наверное, он сейчас над моей головоломкой голову ломает… Приставляет Динину ногу к ее шее или руки ставит на место ног, так что взамен Дины получается самый настоящий монстр – и у него сразу открываются на все глаза! И он, такой, думает: так вот кто был пугалом, а вовсе даже не бедная моя подруга Саша. Ну и тут он сразу бросает Дину, приходит ко мне, и мы с ним счастливо живем до конца наших дней.
Три – мама заглянула, глаза ее были красиво накрашены… ну как красиво, вы-то меня понимаете, «красиво» для нее, то есть обведены черным карандашом, на веки наложены сиреневые тени, ресницы с помощью туши стали длинными, черными и густыми, словно зубная щетка, если бы зубная щетка была черной, хе-хе. «Я смотрю, а воз и ныне там… Значит, так. Борщ на плите, шарлотка в духовке, бутерброды сама сделаешь при желании, ручки не отпадут». На ее лице не хватало губ.
К самому моему окну подлетел воробушек, но, заметив меня, шарахнулся в сторону – на ветку березы, где уже чирикала стайка его собратьев. Береза побелела стволом, налилась соком, словно беременная женщина, отчего ветви ее стали казаться темнее. Воробушки, сидя на них, будто огромные почки, нахохлились, прогреваясь под солнцем и бойко окликая друг друга. Время от времени кто-нибудь из них вытягивал крылышко, точно оно затекло от долгого сидения на одном месте, или перелетал на другую ветку, где было не так тесно.
