Птицы меня не обгонят - Рудольф Станислав (книги бесплатно полные версии txt) 📗
Мама на меня заботливо поглядела. Она, конечно, решила, что от голода я едва держусь на ногах. Я махнул рукой, чтоб ее успокоить.
— Ты ведь любишь жаркое по-милански! — извиняясь, сказала она.
— По-милански — люблю, — подтвердил я, — но только если его готовишь ты.
Она улыбнулась.
— Я сегодня не могла…
Мама подошла к плите и с любопытством подняла крышку, которая закрывала кастрюлю с бабушкиным произведением. Кончиком языка она лизнула половник и поморщилась.
— Ну, Гонза, я тебя понимаю… — промолвила она тихо, скорее для себя.
Но бабушка хорошо расслышала ее слова. Она оскорбленно швырнула ножницы в коробку с рукодельем и скинула с коленей мои лыжные штаны, которые уже не менее часа безуспешно пыталась залатать.
— Тогда стряпай сама, Миленка! И о мальчике сама заботься.
— Имею я хоть немножко права на личную жизнь? — заметила мама.
Она зажгла плиту и поставила кружку с водой. Варить кофе.
— Что ты имеешь в виду? — Бабушка слегка прищурила глаза и с шумом втянула воздух.
Я знаю, что сейчас последует: начнется оценка маминой жизни. Жизнь мама, оказывается, проиграла. Так, по крайней мере, считает бабушка и без устали повторяет. Сколько раз я это слышал! А в чем, собственно, дело? В том, что нас только трое? Мама, я и бабушка?
Мое предсказание оказалось точным. Я за это время успел умыться и надеть пижаму. Бабушкиного выступления вполне хватило на все это время. Мне кажется, что и мама не слишком обращает внимание на ее нотации. И даже не пытается возражать. В тот момент, когда бабушка поставила точку на своей бесконечно длинной фразе, мама холодно сообщила нам:
— Послезавтра к нам придет Владимир!
И моему хорошему настроению тут же пришел конец.
7
Последние два урока у нас был труд. Мы проливали пот на бесконечных грядах моркови. Я незаметно нагнулся к Воржишеку, который потихоньку выдергивал сорняк вместе с морковкой.
— Принес?
Он мгновенно понял меня.
— Ты про фотографии? Пока еще нет, но мне обещали… — Он хотел что-то добавить, но Милда вдруг глянул на часы и воскликнул:
— Уже двенадцать!
— Давно прошло… Шабаш! — сказал Венда Вотыпка и вытянул руку с часами по направлению к учителю Дивишеку: — Двенадцать и три минуты.
Дивишек ему ответил, что плевел является для растений врагом номер один и что он может спокойно продолжать работу, ибо и в математике не сильно преуспевает.
Я глянул на циферблат своих часов. Большая стрелка уже перекрыла маленькую.
— Через минуту будет двенадцать… — прогудел я.
Малыш Златник сунулся в карман и достал оттуда огромные старомодные часы-луковицу. Он поднял их высоко над головой, и все увидали, что его допотопные часы показывают двенадцать и семь минут.
Мы тут же пошли умываться.
Краны мы отвернули вовсю и стали спорить, чьи часы самые точные.
Милда заявил, что по его часам проверяет свои часы пан Врзал — машинист, который водит поезда до самого Хлумце над Цидлиной.
Венда Вотыпка, который не только мылся сам, но и мыл в умывальнике свои ботинки, тоже утверждал, что у него часы швейцарские и потому ни о какой неточности не может быть и речи.
Я хотел заступиться за свои «примки», но малыш Златник раскрутил свою луковицу на цепочке и заявил:
— Судари вы мои! Знайте! Единственные часы, достойные доверия, — вот эти!
Вотыпка вытер платком ботинок и спросил:
— Послушай, а в них тоже святые апостолы ходят, как на курантах, что на ратуше?
Мы так и покатились со смеху. Малыш Златник надулся, он делал вид, будто страшно обиделся. Но мне вдруг стукнуло в голову:
— Давайте все поставим свои часы по радио, а на другой день сверим, чьи точнее!
Всем мое предложение понравилось. Даже Вотыпка не возражал. Видимо, он вполне доверял своим швейцарским. Пока мы шли из умывалки в класс, мы усовершенствовали мое предложение. Мы двинулись в физический кабинет. Шикола сидел за столом среди разных приборов и записывал что-то в большую тетрадь.
— Ну?.. — спросил он, едва мы затворили за собой двери.
Малыш Златник ткнул меня локтем.
— Товарищ учитель, — начал я неуверенно, — у нас имеется некоторая неясность в вопросах физики… — и выложил ему причину нашего спора.
Ввиду того, что я все объяснил как исключительно научную гипотезу, Шикола, как это ни странно, согласился. Мы подождали еще немного, наконец по радио послышалось «пи-пи-пи», каждый из нас завел свои часы и положил Шиколе в стол. Шикола запер ящик на ключ и налепил на замочную скважину листок бумаги, на котором расписался красными чернилами.
— Завтра приходите в это же время. В тринадцать ноль-ноль мы откроем ящик. Не забудьте!
Мы сказали «до свиданья» и выскочили из класса.
8
Мне вовсе не хотелось идти в каменоломню. Но Воржишек уговаривал меня не менее получаса, и я согласился.
И вот мы оба карабкаемся по отвесной стене заброшенной каменоломни неподалеку от Стржибровиц. Наверху над нашими головами поблескивают какие-то камни. Это, может быть, агат или осколок аметиста. Добраться до него нелегко. Веревок у меня нету, бабушка ни за что не разрешила бы взять с чердака бельевую веревку и спуститься по ней. И потому мы, метр за метром, ползем все выше и выше. Я лезу первым, молоточек я засунул сзади за ремень, чтобы он мне не мешал; иногда я протягиваю Воржишеку руку и подтаскиваю его к себе, а он потом подставляет руку под мой башмак, чтоб подо мной не осыпались камни.
Я нашел здесь много красивых кристаллов. Каждый раз, после того как здесь добывают камень, я обнаруживаю часть новой стены, где нахожу два-три больших каменных пальца. Мне большей частью везет.
Сколько раз мне бабушка запрещала ходить в каменоломню. Раз сто, не меньше! Но каменоломня притягивает меня, как магнит.
Сегодня я, наверное, в первый раз заколебался.
Пришел из школы домой и начал «Tesoro mio». На четвертой строке есть несколько тактов: ноты напоминают мне диких кроликов. Они бегут у меня из-под пальцев, иногда пищат, верещат, и мне никогда еще не удавалось погладить их по круглым брюшкам, чтоб они, удовлетворенно урча, зашевелили длинными ушками.
— Прекрати!.. — прикрикнула на меня бабушка, когда я снова и снова проигрывал этот кусок. — Ты не даешь мне сосредоточиться!
Я заподозрил, что она опять разгадывает кроссворд.
— Что тебе надо, ба? — спросил я, не переставая играть.
— Покоя!.. — сказала она строго.
Я опустил руки со скрипкой и смычком.
— Сколько? — я имел в виду буквы.
Она с трудом удержалась, чтоб не швырнуть в меня чем-нибудь: Потом вздохнула и нерешительно сказала:
— Ума не приложу, что приготовить — картофельный салат и отбивные или бутерброды?..
Бутерброды я люблю. Я проголосовал за второе.
Она осадила меня:
— Вот еще! Если бы это было для нас, я бы и без тебя решила. Но ты же помнишь, что вчера сказала мама: придет Владимир. А ужин, конечно, должна готовить я!
— Свари мне манной кашки! — сказал я с иронией и медленно ослабил смычок. У меня не было больше ни малейшего желания продолжать игру, хоть это и «Tesoro mio».
— Не дерзи! — крикнула бабушка и стала вычислять на листке бумаги, сколько колбасы, майонеза, салата и булок надо купить, чтобы накормить Владимира досыта.
В тот момент, когда я захлопнул футляр, она повернулась ко мне и заметила:
— А ты воображаешь, что мама всегда будет одна?
— Я знаю, что не будет!
— Вот и веди себя как человек.
— С мамочкой ты говоришь по-другому! — возразил я и положил футляр со скрипкой на шкаф.
— Не знаю, что ты имеешь в виду…
— Очень хорошо знаешь, бабуля!
Она отложила карандаш и очки и строго поглядела на меня. Наверняка собралась изречь какую-нибудь прописную истину. Я ее опередил:
— Значит, меня отправят в детдом? Чтоб я им не мешал? Или мама убеждена, что я стану изображать восторг, когда она тут с ним появится?
