Парфетки и мовешки - Лассунская-Наркович Татьяна (книги хорошего качества .TXT) 📗
Громкие рыдания Кутлер разбудили всех воспитанниц:
— Что это?…
— Медамочки, что случилось?…
— Кто это плачет?… — посыпались вопросы, но в ответ на них доносилось только истерическое рыдание.
Соседка встревоженно расталкивала соседку, дортуар испуганно поднимался…
— Это, верно, Савченко?! От ее кровати слышится плач… — шептались девочки.
— Душка, не плачь, право, не стоит… — сказал кто-то с искренним участием.
— Мы тебя любим, мы не верим… — торопились утешить ее остальные, собираясь вокруг кровати.
Но Ганя не плакала. Она прижимала к груди рыдавшую Кутлер и шептала ей дрожащими от волнения губами:
— Не плачь, я не сержусь, я все, все тебе простила, и все забуду, и ты забудь…
— Медам, да кто же плачет, кто тут кроме Савченко? — в недоумении спрашивали вокруг: прильнувших друг к другу девочек трудно было разглядеть в полумраке.
Кутлер почувствовала в себе внезапный порыв, звавший ее на подвиг покаяния:
— Медам, — дрогнувшим голосом заговорила она, — Савченко ни в чем не виновата, это я крикнула «Щука».
Дортуар замер. Ни у кого не хватило духу судить и порицать раскаявшуюся подругу.
А Ганя?…
Она лежала молча, с сияющим лицом… Ясно и светло было у нее на душе.
— А что я вам говорила, медам? — восторженно воскликнула Рыкова. — «Бог-то всегда правду видит…»
— Но не всегда люди ее различают, а потому тебе нужно покаяться перед m-lle Ершовой и тем снять с Савченко незаслуженный позор… — строго сказала Липина.
— Я скажу всем, всем скажу о своей вине… — рыдала Ку тлер.
— Всем незачем говорить… — остановила ее Липина. — Да незачем из класса сор выносить: свои и так знают, а другим и знать нечего… Иное дело Ершова да классюхи, им нужно правду сказать, а то мало того что Савченко уже невинно пострадала, они ей и впредь этот случай будут вспоминать.
— Это правда, — подхватили девочки.
— Медам, — тихо заговорила Ганя, — я прошу вас всех, не выдавайте Кутю… Никому, никому я не желаю перенести стыда моего наказания.
— Ты благородная душа!.. — с восхищением воскликнула Липина. — В тебе истинная христианская доброта, не всякая из нас способна на это!..
Девочки были охвачены сильными, светлыми чувствами, и поэтому всех неприятно задело восклицание Исайки:
— Вот святоша-то объявилась, ха-ха-ха! Она тут донкихотствует, жертву из себя разыгрывает, а нашито умницы и рады, уши развесили и слушают, как миссионерша Липина поклонение перед Савченко проповедует, ха-ха-ха! — залилась она неприятным, деланым смехом.
— Замолчи, — строго оборвала ее Рыкова. — Не тебе понять высокие порывы…
— Ха-ха-ха! Еще одна обличительница объявилась! Ну, шерочки, хоть бы вы все вместе проповедовать поклонение перед Савченко стали, так и то напрасно — меня-то не проведете, я-то вижу, что она за штучка, — язвительно добавила Исайка.
— Медам, не стоит с ней говорить, — презрительно кивнув в сторону Исаевой, сказала Липина, — нам нужно подумать, как поступить с Кутлер…
— Знаете что, медам, давайте примем вину на весь класс, — предложила Тишевская.
— А вот это идея! — радостно подхватили одноклассницы.
— Конечно, иначе и поступить нельзя!
— Мы всем классом попросим прощения у Ершовой. Она поверит, если мы все дадим ей слово, что Савченко не виновата.
— И никогда не будем больше дразнить ее «Щукой», — предложила Липина.
— Не будем, не будем — если она простит Савченко, — искренне обещали девочки.
У всех стало тихо и радостно на душе, всем хотелось со всеми примириться и никому больше не делать зла.
Глава XI
Торжество справедливости. — Единодушный обет
— М-lle Ершова, m-lle Ершова! — обступили седьмушки строгую наставницу, только что показавшуюся из дверей соседнего шестого класса.
— Вы что, дети? — подозрительно вглядываясь в возбужденные лица девочек, отозвалась учительница.
— М-lle Ершова, мы пришли просить у вас прощения за вчерашний случай, — дрожащим голосом заговорила Липина, выступая вперед.
— Мы все пришли, все виноваты, все просим! — перебивая друг друга, восклицали девочки.
— Я вас что-то плохо понимаю, виновата одна из вас, а вы почему-то все считаете себя виновными? — в недоумении пожала плечами Ершова.
— Савченко не виновата!
— Виновная созналась и покаялась.
— Савченко пострадала за чужую вину, весь класс порукой за нее: она честная, благородная! — слышалось со всех сторон.
— Если все это правда, то назовите мне виновную, я хочу видеть ту девочку, которая мало того, что оскорбила меня, но еще и незаслуженно подвела под наказание невинную подругу! — хмурясь, сказала учительница. В ней уже говорила ее всегдашняя подозрительность, и она склонялась к предположению, что седьмушки нарочно сваливают на другую девочку вину Савченко, которую явно все очень любили, выгораживают ее. «Да все это белыми нитками шито», — с раздражением подумала она.
— Виновная здесь, среди нас, m-lle, — снова заговорила Липина, — но Савченко просила не выдавать ее, и мы ей это обещали.
— Виновная и так жестоко наказана собственной совестью! — горячо вступилась Рыкова.
— Ну, дети, если уж вы сами и судили, и оправдали ее, а теперь даже прикрываете всем классом, то я не понимаю, чего вы хотите от меня? — раздраженно закончила Щука, окончательно убедившись в том, что ее обманывают.
— Мы ее судили, это правда, но ее вину мы взяли на всех нас и потому все просим у вас прощения, — настойчиво повторила Липина.
— И мы все даем честное слово, что никогда и никто из нас не только в глаза, но и за глаза не назовет вас глупой кличкой, которая и вам, и нам причинила столько неприятностей, — подхватили девочки.
— Простите, простите, m-lle, — дружно просили все.
На лице Ершовой отразилось колебание.
— Морочат они вас, m-lle, не верьте им! — послышалось чье-то негромкое замечание.
Десятки голов в негодовании обернулись в сторону говорившей. Это, конечно, была Исаева, с вызывающей улыбкой поглядывавшая на подруг.
— Ты низкая лгунья! — возмущенно восклицали девочки.
— А все же m-lle Ершова поверит мне, а не вашим глупым басням, — глумилась Исайка.
— Нет, не поверит, не поверит! — кричали седьмушки.
— Тише, дети, — холодно остановила их Ершова, — все, что я могу вам сказать, это то, что ваше извинение я принимаю, но раз вы не можете или не хотите назвать виновную, то я не могу, при всем желании, во всем вам поверить.
Девочки затихли. У каждой стало тяжело на душе, и никто не знал, как еще они могут оправдать любимую подругу. Разве не шли они с глубокой верой в то, что Ершова поймет их, поверит их честному слову и искреннему обещанию?
— Ха-ха-ха! — насмешливо прозвучало в воцарившейся вокруг Ершовой тишине. — Кто прав-то был? — издевалась Исайка.
— Так ты еще и глумишься над нами? Так вот же тебе: m-lle Ершова, это я вас оскорбила! — вся красная от волнения, воскликнула Кутлер.
— А-ах! — вскрикнули седьмушки.
— Да, да, это я… Все это могут подтвердить… Мне и так тяжело за мой вчерашний поступок… Не хочу больше скрываться ни за чьей спиной, будь то хоть целый класс!
— Кутлер правду говорит, это она вчера кричала «Щука».
— А Исайка ей не позволила сознаться, — девочки торопились открыть истину.
— А Савченко просила не выдавать Кутлер, потому что ей ее жалко стало.
— И вместо одной наказали бы двоих!
Ершова с изумлением вслушивалась в возгласы девочек. От нее не ускользнула вся искренность и чистосердечность взволнованных детей. Какое-то странное, неведомое прежде чувство нежности проникло в ее душу и, смягчившись, она спросила:
— Где Савченко?
— Я здесь, m-lle Ершова, — отозвалась Ганя, выступая вперед.
— Твои подруги доказывают твою невиновность во вчерашнем проступке; я готова им верить, раз нашлась и виновная, но объясни мне, отчего ты была такой странной вчера на уроке?
