Мальчишки из Нахаловки (Повесть) - Мандругин Александр Андреевич (полные книги TXT) 📗
Артель подхватила запев, и по Сакмаре вниз и вверх взлетела ладная, на два голоса, тягучая песня, повествующая грустную историю, как Ланцов собрался бежать из тюрьмы, а «солдат заметил — выстрел дал».
Под эту песню и под свои думы уснул Максим. Разбудил его дедушка Кожин, аж когда солнышко село и земля освещалась только его далеким отражением.
— Давай-ка пока засветло поужинаем, а там и за дело, — сказал дедушка.
Во время ужина он то и дело поглядывал в сторону татарского стана, кого-то, видно, ждал. Совсем стемнело, когда к костру подошел Газис.
— Ты что? А где отец? — спросил дедушка Кожин. В голосе его слышалось беспокойство.
— Отец ногу вывихнул, велел мне к тебе идти.
Дедушка задумался. Внимательно оглядел ребят, словно оценивая, на что они годны.
— Ну ладно, — заговорил он, — откладывать дело нам нельзя. Ты, Газис, вашу землянку на острове найдешь?
— А что ж не найти?
— Ну так за работу.
Дедушка велел Максиму и Газису доставать из-под нар ящики и сносить их в лодку, а сам отгреб в дальнем углу шалаша кучу соломы и достал какие-то тяжелые свертки в мешковине. Таская их в лодку, Максим понял: какая-то машина. Наконец дедушка положил в лодку большой мешок, и они поплыли. Ребята сидели на веслах, дедушка на корме с лопатой.
— Дедушк, а че мы везем? — не удержался Максим, когда лодка отошла от берега.
— Ох, Максим, быть тебе без носа. Греби и помалкивай, и веслами не стучите, — предупредил дедушка. — Плывем на остров сомов ловить, понятно? Если, не Дай бог, кто спросит, так и говорите, за сомами плавали.
— А если не поймаем?
— Ну так ведь на рыбалке всяко бывает.
Дедушка выправил лодку на середину, и река легко понесла ее. Справа и слева чуть угадываемые проходили берега. С высокого неба светили звезды. Лодка шла как раз по направлению Млечного Пути, и казалось, что по самой середине Сакмары пролегла серебристая дорога.
Дедушка вдруг громко закашлялся. Максим удивился. То предупреждал не шуметь, а сам… На крутояре вспыхнул огонек. Кто-то закурил и покрутил горящей — папироской. Дедушка Кожин направил лодку на огонек.
— Кузьма Родионович? — послышалось с крутояра, когда лодка пристала к берегу.
— Он самый.
Зашумели камешки, и у лодки появились двое. Молча сели на среднюю скамейку, и лодка отчалила. Под сильными ударами ребячьих весел она быстро снова вышла на середину и понеслась.
— Сейчас будет перекат, а потом остров, — шепнул Максиму Газис. Максим и сам почувствовал, как вдруг лодку подхватило и понесло еще быстрее.
— Сушить весла! — скомандовал дедушка. И как-то быстро с шумом перекинула река лодку через перекат. А потом она вошла в темный коридор и сразу же пошла тише.
Дедушка Кожин вгляделся в тьму, повернул лодку, скомандовал: «Наддай!» Под дном зашуршал песок.
— Приехали, — объявил дедушка Кожин. — Ну как, Газис, найдешь отсюда свою землянку?
Газис вылез из лодки, осмотрелся, отошел в сторону и, вернувшись, решительно сказал:
— Пошли.
Дедушка Кожин и пассажиры, прихватив ящики, ушли за Газисом. Максим остался в лодке один. Тьма, накрывшая все окрест, стала непроницаемой. Даже звезд на небе не видно. И тишина, сговорившись с темнотой, давила на душу. Ни птичьего гомона, ни шума воды. Только изредка прошуршит, отделившись от родной ветки, лист.
В воображении Максима эти шорохи кажутся чьей-то крадущейся походкой. Может быть, это зверь, а может, злой человек. Он их не видит, а они следят за каждым его движением. В памяти возникают рассказы про остров. Вся Нахаловка знает, что по нему бродит леший и заманивает одиночек в гиблые места. В центре острова в дупле большого дуба живет самая настоящая ведьма, а в омутах водятся русалки. Поймают — защекочут и уволокут за собой.
«Чепуха это все, старухины выдумки, — успокаивает себя Максим, — вон и дедушка Кожин признался, что он эти россказни поддерживал, чтобы лишний народ не попадал на остров». И все-таки ему жутко.
Наконец послышались шаги, и к берегу подошли дедушка Кожин, Газис и их спутники. Из лодки выгрузили остатки багажа.
— Ну, Кузьма Родионыч, большое тебе спасибо. И вам, ребятки, спасибо. Все устроилось хорошо. Я даже не предполагал, что так хорошо. Спасибо. Никите Григорьевичу передай: в субботу жду.
— Ну, молодцы, — обратился к ребятам дедушка Кожин, — теперь не зевай, придется поработать.
На пожарной каланче лесопильного завода пробило два часа, когда лодка пристала к берегу у стана.
На другой день работа шла своим порядком. К обеду приехал хозяин. Как всегда, подошел к ребятам, принюхался к ухе, но рыбу есть не стал. Сел рядом и дружелюбно заговорил:
— Вот, ребятки, какой грех со мной приключился, чуть богу душу не отдал. Как поел в прошлый раз рыбки у вас, так и схватило живот. Такая резь, такая резь, невтерпеж. А потом понос.
— С чего бы это? — спросил присутствовавший при этом дедушка Кожин.
— Доктор говорит, рыба была не доварена. Так вы уж, ребята, того, варите как следоват, огня не жалейте.
А я по гроб жизни зарекся рыбу есть. Люблю ее, грешник, а все-таки бог с ней.
Максим вгляделся в лицо Соболева. До этого-то старик был тощий, а теперь совсем стал худущий, седая борода висит клочьями, крючковатый нос опустился книзу, а бесцветные глаза совсем как у протухшей рыбы.
— Я вот что пришел к вам, ребятки, — продолжал Соболев. — Донесли мне, что вы были в ночном. Так. За это самое я вам должен уплатить по полтиннику. Оно бы и не за что. Ночное — это приятственное дело, забава. Но уж раз старшой вам пообещал, то я не отказываюсь от его слов. Но…
Соболев поднял вверх палец и сделал многозначительную паузу.
— Ты, Максимка, ночью на Покровское кладбище ходил? — Указующий перст Соболева нацелился на Максима. — Венок на атаманской могиле обрывал? Обрывал! Значит, богохульничал? Бо-го-хуль-ничал! А кто Максимке сопутствовал? Антошка! А кто был с Антошкой? Гринька. Так за что же я вам платить буду? За богохульство? Упаси бог. Вас судить надо — вот что. И вот вам мой сказ. Пока вы не покаетесь батюшке в содеянном грехе, не получите ни копейки. Повелит батюшка — отдам, нет — не обессудьте. Что плохо блюли лошадей, катались, а не кормили их, это уж ладно, я прощаю. А вы, которые не ездили, а пасли лошадей, подходите, получайте.
А в субботу закончилась работа на выгрузке. Максим получил расчет и отправился домой.
И удивительно скучно и длинно потянулись дни. На Сакмару ходить стало неинтересно, потому что еще в июле Илья-пророк [1] подпортил воду, и родители запретили ребятам купаться. Других дел не находилось.
И тут Максим вспомнил про Котькиного дружка реалиста.
— Ребята, а помните, реалист звал нас в эти, как их, бойскауты. Может, сходим?
Отыскали визитную карточку, которую Гена им дал тогда на Сакмаре, и пошли в город. Карточка привела их на Телеграфную улицу к одноэтажному кирпичному дому. На двери блестящая медная табличка: «Доктор И. И. Воронин». Максим дернул ручку звонка, и тут же дверь открылась. На пороге стояла чистенькая, в белоснежном переднике и с наколкой на голове горничная.
— Вам кого? — спросила она, оглядывая ребят.
— Гену, он сам велел прийти.
Горничная хмыкнула, закрыла дверь и ушла. Ребята собрались тоже уходить, но дверь распахнулась, и появился Гена.
— О, ребята! — обрадовался он. — Пришли, вот хорошо. Заходите.
Друзья перешагнули порог и, войдя в переднюю, заробели. Уж больно неприглядными они показались сами себе среди этой необыкновенной чистоты. Они знали, что стоит им шагнуть, как на зеркальной поверхности половиц отпечатаются следы их пыльных босых ног.
— Ну чего же вы встали? Пойдемте ко мне, — подбодрил ребят Гена.
