Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки в мире малых величин: Микробиологическая шутка. - Гончаров Виктор Алексеевич
Новое зрелище породило новую растерянность.
— Ни-че-го не понимаю!..
И лишь когда Скальпель залез случайно в одну из кровавых луж и обнаружил в ней новое животное, похожее на безглавого удава, которое извивалось судорожно в предсмертной агонии, — только тогда внезапное просветление осенило его…
— Ба!.. Да ведь это — спирилла!.. Спирилла, вызывающая у человека возвратный тиф… А так как она может жить только в двух организмах, в человеческом и… вшином, то… враг, преследовавший нас вчера — самая настоящая платяная вошь! И то, что обрушилось на нее, не что иное, как палец! Ха-ха-ха!.. Значит, мы находимся на коже человека!.. Вот дуракус! Не сообразил сразу… Конечно, конечно; теперь все ясно… Подземный гул — это работа сердца, журчание крови в сосудах, деятельность легких… Плитообразность почвы — не что иное, как клетки покровного эпителия; бамбук — пушок, покрывающий кожу; небо — полотняная рубаха… Ха-ха-ха!.. Товарищ Даниленко! Товарищ Даниленко!..
Нужно сказать, что Скальпель свои мысли привык всегда облекать в слова и делать общественным достоянием, т. е. выражать вслух, вне всякой зависимости от наличия слушателей; а Николка, давно проснувшийся и не любивший без острой надобности покидать лежачее положение, наблюдал за ним еще с того момента, когда он благодушно поглаживал лысинку. Страшная обстановка смущала Николку не менее врача, а самое главное — мешала ему снова погрузиться в сладкий сон. Последнее было досадней всего, ибо мягкая и теплая почва, однообразный и ритмичный, как стихотворение старого поэта, гул, отсутствие пыли и ветра действовали как нельзя более усыпляюще… Теперь, когда врач, просветленный встречей со спириллою, просветил невольно и его, можно было закрыть глаза и с чистым сердцем использовать удобный момент, столь редко встречающийся в этом миру.
— Товарищ Даниленко! Даниленко, э-гой!.. Знаете, где мы находимся?..
Еще бы не знать! Николка превосходно знал это, но не любил два раза выслушивать одно и то же.
Не получив никакого отклика, врач, однако, не расхолодился, а с прежним исследовательским пылом направил свои стопы в другую сторону, туда, где почва круто поднималась, увенчанная, как казалось, бором тысячелетней давности.
— Это, конечно, кожная растительность, — сказал он и тем не менее решил ее исследовать, имея тайную надежду найти там что-нибудь съедобное.
В одном месте, у подошвы бора, на холме «небо» почти соприкасалось с «землею». Этот пункт мог послужить хорошим окном в потусторонний мир. Врач скоро достиг его. Не стоило больших трудов подтянуться на руках и пролезть в четырехугольный провал.
Собственно, ничего нового и интересного в «заоблачном» мире не оказалось: та же падающая пыль, буреносный ветер и сине-фиолетовое небо. Но врач имел способность в старом отыскивать новое и везде находить материал для просветительной деятельности. И здесь он нашел его: над «небом», иначе, над рубашкой, воздух искрился мелкими прозрачными шариками; это был туман, сырость, характеризующие плохо вентилируемую комнату.
«Вот где гигиена плачет», — с профессиональной скорбью подумал врач, прыгая вниз в твердом намерении немедля призвать друга к «окну» и прочесть ему утреннюю лекцию.
Лекция, однако, не состоялась.
Слишком резко повернувшись в ту сторону, где остался Николка, и в просветительном энтузиазме не заметив рядом большой ямы с обрывистыми жирными краями, Скальпель скатился вниз, как на лыжах, бережно храня на устах улыбку, предназначенную для друга. Все-таки он успел что-то крикнуть. В этом было его счастье.
Николка вовремя проснулся, как раз в тот момент, когда врач, взмахнув руками, скрылся из его поля зрения.
То была крайне неприятная минута для пробудившегося ленивца: потерять врача значило потерять не только хорошего товарища. Навсегда утратить надежду на прекращение «физиологического опыта», а следовательно, и на возвращение в нормальное состояние — вот что это значило.
Немудрено, что Николка понесся, урагану подобный, на предательский холм…
Здесь ему преградила дорогу яма. Она была настолько широка, что прыгать через нее не рискнул бы лучший прыгун. Николку больше интересовала глубина ее; но как это узнать, когда края ямы походили на гладко отполированный лед?.. Заглянуть внутрь представлялось делом невыполнимым. Оставалось одно: зычно окликнуть друга…
Последовал ответ, из которого явствовало прежде всего, что обладатель голоса пребывал в полном здравии, хотя и находился отменно глубоко. Ответ радушно приглашал спуститься вниз…
— Но как спуститься?!
Из тьмы долетело:
— Сядьте, друг мой, у края и оттолкнитесь. Остальное предоставьте инерции…
Сильное желание лицезреть невозмутимо-благодушную физиономию ученого друга недолго боролось с опасением разбиться при падении.
«В конце концов, есть у него голова на плечах! — резонно подумал Николка. — Он знает, куда приглашает!»
Через три-четыре секунды приятели имели удовольствие обняться, что и сделали с большим чувством, как после многолетней разлуки.
Николка не разбился и даже не ушибся: дно ямы заполнял теплый, упругий жир. Упав на него, он раза три подскочил вверх, прежде чем окончательно занял позицию подле Скальпеля. Жир облепил его с головы до пят.
— Не трудитесь, друг мой, чиститься, — посоветовал врач, держа перед собой прозрачный шар, похожий на круглый бычачий пузырь, и с чавканьем высасывая из него какую-то жидкость.
Действительно, Николке удалось очистить только самые необходимые для жизни органы: рот, нос и глаза. На всей остальной поверхности тела толстым слоем остался лежать жировой налет.
— Знаете, где мы находимся? — не утерпел доктор.
— Знаю, знаю, доктор, — неприятно разочаровал его Николка, желудок которого поднял беспокойную возню. — Вот скажите-ка, что это вы кушаете?
— Вы знаете?!.. Впрочем… соловья баснями не кормят. Хотите закусить? — Он предупредительно запустил руку под себя, в толщу жидкого жира, и извлек оттуда второй прозрачный шар.
— Вот, пожалуйста. Прорвите оболочку и пейте… Здесь можно хорошо поправиться…
Николка подозрительно повертел шар в руках, проткнул его пальцем и понюхал.
— Гадость, доктор! Что это такое?..
— Физиологию читали? — спросил врач, не прерывая своего занятия.
— Ну!.. И вы…?!
— Да. Это человеческое сало, если хотите. Но что поделаешь, голод — не тетка!..
— Я не буду есть этой дряни!.. — Николка сердито отшвырнул шар. — Что я: людоед, что ли, какой?..
— Напрасно, — пожурил врач, — больше вы ничего здесь не найдете… А жирок, уверяю вас, вкусный.
Не кончив первого шара, Скальпель полез за вторым: ему на самом деле нравилось новое кушанье.
— Знаете, ведь человеческий жир — идеальный продукт: он не требует над собой работы желудка; целиком всасывается и откладывается в организме… Бросьте ломаться, кушайте…
Николка поднял шар, осмотрел его со всех сторон и снова бросил с тяжелым вздохом:
— Нет, убейте — не могу!
И насупился, так как его желудок держался противного мнения.
— Хотите, повторим маленький кусочек из физиологии? — невинно предложил врач, словно не замечая всей трагедии друга, а в то же время от полной души желая ему победы над предвзятым отвращением.
— Хотите, повторим?..
Николка понял, что врач хочет дать ему время оправиться, и быстро согласился:
— Хочу.
— Мы находимся сейчас с вами в отверстии сального канала или протока, как его еще называют. Таких отверстий на коже человека имеется бесчисленное множество; они разбросаны по всей ее поверхности, за исключением ладоней и подошв ног. Там их нет… Каждый, проток идет глубоко внутрь, впрочем, дальше границ кожи не заходит, и оканчивается сальной или жировой железой, которая, как показывает ее название, вырабатывает жир. Этот жир сначала выходит из железы в виде вот этих шариков, так называемых жировых клеток. Поднимаясь вверх, клетки постепенно растут и наконец, достигнув известного уровня, лопаются. Из них вытекает жидкий жир. Его назначение — смазывать кожу в целях предохранения ее от растрескивания и для придания ей эластичности…
