Показания Оли Н. - Булычев Кир (книги без сокращений TXT) 📗

Я поспешила к Сесе, пока не началась новая буря. Воздух был тяжелый, и я сразу запыхалась, пришлось перейти на шаг. Сесе жил в трех кварталах, рядом со школой, у него свой маленький дом – это дом его отца, который когда-то был директором нашей школы, но умер.

У дома я встретила Шуру Окуневу, старшую сестру Даши. Она спросила, не видела ли я ее Петьку. Петька убежал на улицу, а она волнуется. Я сказала, что не видела. И спросила: Сесе дома? Это был глупый вопрос.

– Ты что, не знаешь? – спросила Шура. – У него же орор, может, он помер.

– А ты к нему не ходила?

– Ты что! У меня ребенок. Мне бы его сохранить.

– Я к нему пойду.

– Олька, – сказала Шура убежденно. – Нельзя. Он все равно что умер. А это верное заражение, ты у любого спроси – сегодня орор хуже чумы.

– Я пойду.

– Тогда больше ко мне не подходи и вообще к людям не подходи! – закричала Шура.

Я понимала, что она психует: в такие дни иметь ребенка – это вдвое хуже.

Шурка побежала дальше, крича своего Петьку, а я пошла к Сесе.

Дверь к нему была открыта.

Я спросила, есть ли кто дома.

Сесе не ответил, и я вошла.

Он был совсем плохой. Страшно худой – скелет, а на лице и на руках красные пятна. Руки покорно лежат на одеяле, и сам он покорный.

Он увидел меня – глаза расширились.

– Здравствуйте, – сказала я, – я пришла, может, надо что?

– Не подходи, Николаева, – сказал он. – Нельзя.

– Ничего, – сказала я, но осталась стоять у двери. Я даже не подозревала, что человек может так измениться. Я понимала, что он скоро умрет.

На столике стоял пустой стакан.

– Вы пить хотите? – спросила я, чтобы не стоять просто так.

– Не надо.

Я прошла к кровати, взяла стакан и пошла на кухню. На кухне было запустение, но кто-то здесь недавно был. Значит, кто-то ходит. А я боялась.

У плиты стоял газовый баллон, и в нем еще оставался газ. Я включила его, поставила чайник, достала сахар. Вернулась к Сесе.

– Вот видишь, – тихо сказал Сесе. – Не повезло.

– Ничего, – сказала я, – вы еще поправитесь.

– Спасибо.

– А кто к вам приходит?

– Ты не знаешь?

– Нет.

– Холмов.

– Холмик? А мне он ничего не сказал.

– Это опасно. Вы, ребята, не понимаете, как опасно.

– Все очень опасно, – сказала я серьезно. – Потому что меняются люди.

– А как там Огоньки? – спросил Сесе.

– Вчера новый родился за нашим домом, – сказала я. – Совсем маленький.

Он закрыл глаза, потому что ему трудно было говорить.

– Я буду у мамы в больнице, возьму лекарств.

– Не надо, – еле слышно сказал Сесе, – они нужны живым.

Чайник закипел, я сделала сладкий напиток. Потом напоила его.

Сесе не разрешал, но он был такой слабый, почти невесомый, и я его все равно напоила. Мне было бы стыдно этого не сделать. Он немного попил, но больше не смог. Он закрыл глаза, а я ему что-то хотела сказать и никак не могла придумать что.

И я сказала ему, как я его люблю, как я всегда его любила, потому что он самый красивый и умный. Еще с седьмого класса любила. Он вдруг начал плакать – только слезами, лицо было неподвижно. Он велел мне уйти.

На улице меня поймал такой ливень, какого я еще не знала.

Было темно, как глубокой ночью, и я даже заблудилась. Я шла и все время натыкалась на стены. Я плохо соображала. Но тут я увидела наш Огонек. Я добралась до угла дома, стояла там и смотрела на Огонек с ненавистью, как будто он был виноват в болезни Сесе.

Было все еще темно, но дождь вдруг ослаб. Я поглядела на железный столбик – и увидела, что край Огонька не достает до него. А маленький Огонек не увеличился.

Я стояла и глядела на Огонек, словно загипнотизированная. Не знаю, сколько простояла. И тут услышала далекий крик. Почти сразу большой Огонек съежился, а второй, малыш, мигнул и исчез.

Я обрадовалась. Значит, правда они могут исчезать.

Потом забежала домой, взяла сумку и пошла в больницу.

По дороге встретила Шурку Окуневу.

Она поднималась от реки, еле живая, словно ее палками побили. Она тащила на руках Петьку – Петьке уже шесть лет, тяжелый, она запыхалась. Увидела меня и начала кричать, словно я была виновата.

– Я же звала! – кричала она. – Я же звала – и никого!

– Нашла? – спросила я. – Вот и хорошо.

– Ты не понимаешь. Холмик утонул! Он моего Петьку вытащил, а его унесло! Я сама видела!

– Где? – Я бросила сумку и побежала к реке.

Вслед кричала Шурка, потом она бежала за мной, она не замечала, что Петька тяжелый и мокрый, она все время повторяла:

– Я же не могла… Он за бревно держался, он Петьку вытолкнул, а река – ты же знаешь… Я Петьку тащила…

Река была вздувшейся, громадной, по ней неслись бревна, какие-то ящики… ни на берегу, ни в воде не было ни одного человека.

– Может, его выбросило на берег? – Я просто умоляла Шурку подтвердить, а она не смогла.

– Я видела – его голова там, на середине, появилась – и все…

Я взяла у нее Петьку, он устало плакал.

Мы по очереди несли его на косогор. Уже наверху я спросила:

– Ты кричала?

– Ой, как я кричала! – ответила Шурка.

Я отдала ей Петьку.

– Согрей его, – сказала я.

– Я кричала – и никого, – повторила Шурка и ушла.

И тогда я решила, что к маме пока не пойду. Мне нужно поговорить с кем-то серьезным, который захочет поверить.

Дошла до станции. Уж не помню как.

На станции были люди. Солдаты и дружинники вытаскивали из вагонов мешки. За путями, у стрелки горел Огонек.

Я увидела того лейтенанта, который говорил со мной вчера.

– Мне надо в Москву, – сказала я. – Обязательно. Может, я ошибаюсь. Но если я не ошибаюсь, тогда есть надежда.

– Поезда не ходят, – сказал он. – Ты же знаешь. И в Москве такие пожары…

– Тогда я вам скажу.

Его позвали, но он посмотрел мне в глаза и крикнул:

– Погоди, без меня!

А мне сказал:

– Говори, девочка.

И я ему сказала про совпадения. Про то, как увеличился Огонек, когда пришел Ким, про то, как он чуть-чуть уменьшился, когда я пришла от Сесе, как погас малыш, когда Холмик вытащил Петьку, а сам не смог выбраться из реки.

Мы с лейтенантом добрались до Москвы на его «газике».

И я все это повторила здесь.

Я знаю, что есть надежда. Никто раньше об этом не догадывался, потому что не искал связи между нами и Огоньками. Если нет надежды, ее надо искать там, где не искали.