Граница нормальности - Цыбиков Ч. (читать книги полностью TXT) 📗
— Чина!
Я обернулся.
— Тонхоноич! Блин!
И мы пошли пить пиво. Такая наша карма. Пиво мы не очень, но напиваемся им регулярно. Потому что никто не сидит просто так и не разговаривает. Хотя бы под пиво…
— … Ты-то как?
— Да так… Знал бы, какой хренью я щас занимаюсь.
Так у Андрюхи было всегда. Хрень, муйня, козлы и уроды. Но слушать его было интересно, и мы его слушали.
— Работаю по жалобе бомжей, прикинь. В демократию играют, козлы. Дескать, тоже люди.
— А они не люди? — спросил Тоха.
— Нет, — сказал Андрюха. — Какие они люди? Что в них есть человеческого?
— Душа, — сказал я. Мы заржали.
— А на что они жалуются? — сказал я, внимательно глядя, как Тоха строит башенку из кириешек. Несмотря на то, что этот строитель планировал затратить на это сооружение всего две кириешки, получалось у него плохо. Сильно хотелось отобрать у него стройматериалы и попытаться самому.
— …какой-то, понимаешь, мудак. Поить и кормить буду, говорит. Да тока этим бомжам же нихрена не надо.
— Нищета развращает не хуже богатства, — сказал Тоха. Скорчил рожу — у него опять упала башня. Андрей некоторое время внимательно смотрел за его потугами, а потом сказал:
— Да! Точно! Боятся они его. А мне что — в засаде сидеть? Ждать, когда он к ним подойдет? И что я ему предъявлю?
«У каждого настоящего ученого должна быть мечта…» — цитирует Тоха. Я смотрю в светящиеся окна дома напротив и чувствую, что начинаю мерзнуть. Как следствие, начинаю трезветь.
— А вот не дождется Рома сегодня коньяка, — неожиданно говорит Тоха и вынимает из сумки бутылку.
И мы продолжаем беседу при звездах.
— У каждого настоящего ученого должна быть мечта. Есть такая мечта и у меня. (Смеётся, журналист улыбается).
— А Сван ничего, телегеничный, — сказал Тоха. Мы сидели у меня и смотрели телевизор. «Восточный экспресс» — есть в нашем городе такая новостийная телепрограмма. На экране аккуратный и чистенький Сван аккуратно и чистенько рассказывал о том, чем он занимается.
— Ох, красавелла, — с сарказмом, за которым плохо пряталась глубокая зависть, сказал Тоха. Так Сван всплыл для нас в третий раз.
— Это было как сужающиеся круги, — говорит Тоха и отпивает с горла.
— В смысле, спираль, — говорю я.
— Круги, — говорит Тоха. — Как акула вокруг пловца.
— Ну это ж спираль, — говорю я.
— Акулы не могут плавать по спирали, — наставительно говорит Тоха.
— Па-ачему? — говорю я.
— Акулы не знают, что такое спираль, — говорит Тоха.
Мне это кажется сильным аргументом, и я молча отбираю у него бутылку.
— Кстати, вот в этом доме живет Сван, — сказал Тоха.
Был месяц май, и мы шли к Роме. Шли не просто так, а по поводу. У него родился сын, и мы, пока жена в роддоме, шли поздравить молодого отца. Несли ему коньяк — до сих пор теряюсь в догадках: реально он ему нравится, или это так… затянувшееся понтерство.
Ему и кальян нравилось курить.
Представляете? Кальян.
Ромка вид имел измученный, будто сам рожал, но нам всё же обрадовался. Быстренько накрыл на кухне, и понеслось.
— … и район главное хороший, — возбужденно говорил Ромка.
— Ага, — сказал Тоха. — Знаменит тем, что здесь живет сам Роман.
— О-о! А-а! Ы-ы! — вскричал я. — Роман! Сам Роман! Кто такой?! Почему не знаю?!
— Дебилы, — ласково сказал Роман. — Бомжей здесь нет, вот что. Редко-редко забредет кто. А так уж года три я их тут не вижу.
И вот тут Тоха напрягся.
— Да как-то сразу в голове моей связалось. Бомжи и Сван. Сван и бомжи.
Я допиваю бутылку и ставлю её на крышу. Плоская крыша с мягкой кровлей. Сейчас таких в городе практически не осталось. Все пятиэтажки перекрывают шифером, а то и вовсе сооружают мансарды.
Тоха тут же пинает бутылку. Не сильно, но вполне достаточно для того, чтобы она упала и покатилась. Так мы стоим и смотрим, как она катится к краю. Бутылка докатывается до края и исчезает.
— А если кому-нить на голову? — спрашиваю я.
— Если единственное, что человеку мешает жить, так это бутылка из-под коньяка, упавшая на голову… — говорит было Тоха.
И тут снизу начинают орать.
Когда мы вышли от Ромки, Тоха сразу потащил меня к Тонхоноичу.
— Да ты охренел.
Как видите, я пытался возражать. Краешком сознания я понимал, что двум пьяным очкарикам заявляться в Октябрьский ОВД в первом часу ночи — не лучшая идея. Но Тоха был неумолим как паровой каток.
— Счас или никогда, — пыхтел он и тащил меня за руку вперед по синусоиде. — Куй железо, пока молод. Вини, види, пух!
Это для вас бред, а для квнщика — нормальная практически речь. В общем, он меня убедил, что идти к Андрюхе надо. Потом я его убедил, что мы идем не в ту сторону. Мы развернулись на сто восемьдесят градусов и пошли в отделение; самое смешное, что никому из нас не пришла в голову мысль идти к Андрюхе домой. Мы были уверены, что он в ОВД. С усталым и добрым лицом сторожит наш порядок и с нетерпением ждёт наших смутных подозрений касательно Свана.
Оперативный дежурный не сразу понял, чего хотят от него два очкарика. Как-то не вязались у него в голове наше игривое «Тонхоноич» и образ старшего лейтенанта милиции А.Тонхоноева. В конце концов, он попытался нас оштрафовать на пятьсот рублей.
Почему именно на пятьсот? Этого я не знаю до сих пор.
— Без проблем, — бодро сказал Тоха. — Ща всё решим. Деньги есть?
— Нету, — сказал я искренне.
— А у тебя? — обратился Тоха к сержанту, сидевшему в дежурке за пультом.
Тонхоноич забрал нас через два часа и увел домой, благо жил неподалеку.
— Скажите пожалуйста, — бурчал он, пока мы шли по ночному городу. — Забаву нашли. Делать мне нечего, как в три часа ночи с каталажки вас вытаскивать.
Мы помалкивали, чувствуя себя не совсем правыми.
И лишь полчаса спустя, когда мы сидели и пили чай, Тоха не выдержал.
— И чего там с бомжами?
— Какими бомжами? — Андрей вопроса не понял.
— Ну мудак там ходил.
В тот момент мне действительно казалось, что после моей реплики всё станет предельно ясно. Андрей посмотрел на меня и решил сделать вид, что не услышал.
— С бомжами как обычно, подняли три трупа.
— Да не про трупы. Мы про живых. Которые жаловались, — Тоха, когда пьяный, бывает очень настойчив.
— А-а. Да фигня эти бомжи. Ну, походили опера по району, поспрашивали. Это ж народ такой, толком сказать ничего не могут. Перестал он к ним ходить, в общем.
— Разлюбил, значит, — сказал я.
— А вот трупы интересные, — сказал Тонхоноич, игнорируя мой тонкий юмор. И замолчал.
— И чего в них интересного? — спросил Тоха.
— У них раны, — сказал Тонхоноич.
— У трупов раны, — мечтательно сказал Тоха. — Как необычно.
— Короче. Идите спать! — Похоже, мы всерьёз его достали.
Мы пошли спать.
У кого-то может сложиться впечатление, что в этот год мы только и делали, что бухали и отслеживали Свана. Это не совсем так. Вернее, это совсем не так. Я в тот период активно ухаживал за Ольгой, ныне любимой женой, Тоха вовсю зарабатывал репутацию бешеного копирайтера, а команда наша пёрла победным маршем по казанским полям Первой лиги. Просто, как позже выяснилось, это было не главное.
Совсем не главное.
Трупы действительно оказались интересные; это нам Тонхоноич на утро рассказал, когда подобрел. Настолько интересные, что мы с Тохой, дружненько отзвонившись на свои работы, пошли к нему, в Октябрьский ОВД. Я уже не помню, как точно звучали эти формулировки, хотя потратил часа три, прилежно переписывая избранные места из различных заключений.
