Таня Гроттер и проклятие некромага - Емец Дмитрий Александрович (читать хорошую книгу .txt) 📗
– Тогда и гадать надо Глебу!
– Нет. Судьбу человека проще прочитать в глазах того, кого любит он, чем в собственных его глазах, – спокойно отвечала Ленка, подавая Аббатиковой знак.
От волнения ломая пальцы, Жанна Аббатикова подошла к Тане.
– Я дано чуствооа, Тая! Геб в бее! Мне оень аль! – быстро заговорила она, глотая согласные.
– Ну так погадай! – предложила Таня нетерпеливо.
Жанна замотала головой.
– Е моу!
– Аббатикова! Если ты не успокоишься, мы ничего не узнаем. Разумеется, тебе надо привыкнуть к ее глазам. Настроиться, – твердо сказала Ленка.
– Настроиться на гадание? – спросила Таня.
– На глаза. Глаза как море. По ним пробегают волны. Они меняются, отражают всякий случайный предмет, всякую случайную мысль. Если не привыкнуть к собственному волнению глаз, не уловить их ритм, их непредсказуемую игру, не убрать все лишнее – ничего прочитать в глазах нельзя. Именно поэтому, Таня, ты сейчас должна лечь и ни о чем не думать.
– И ты погрузишь меня в кому? А так не можешь? – спросила Таня с неожиданным подозрением.
Ей вдруг подумалось, что если это надо будет Глебу – ну мало ли зачем! – Свеколт преспокойно отрежет ей голову. Некромаги есть некромаги. Все остальные для них чужаки.
– Я могу погрузить тебя в кому, даже когда ты мчишься мимо на контрабасе и не смотришь в мою сторону, – с раздражением сказала Свеколт. – Никакой комы, разумеется. Мне нужно, чтобы ты расслабилась. Чтобы из глаз ушло все постороннее. Думай о Глебе, настройся на него, пытайся представить его себе… Ну!
Таня послушалась. Она легла на диван и попыталась думать о Глебе. Рядом стояли две некромагини и терпеливо ждали. В руках у Свеколт по-прежнему оставался бронзовый нож. Таня ощущала себя нервозно.
– Когда-то Жанна была увлечена Глебом, – с улыбкой припомнила Свеколт.
Аббатикова вспыхнула.
– Чушь! – сказала она.
– Разве чушь? А кто вырезал на дереве в лесу имя «Глеб»? Кого старуха заставила за это ночевать в гробу с полным разложенцем? Она ненавидела само звучание слова «любовь», – продолжала Ленка.
– Это было что-то такое детское. Лес, одиночество, сумасшедшая старуха, мертвяки кругом… Мы тогда втроем были как-то ближе, жались друг к другу… – сказала Жанна.
Согласные больше не бежали из ее фраз, как крысы с корабля. Жанна успокоилась. Ее голос звучал мечтательно.
– Я знаю… – сказала Таня сонно.
Близость некромагов погружала ее в дрему. Похоже, без магии тут не обошлось. Потолок начинал медленно кружиться.
– Что знаешь? Нашу старуху? – с удивлением спросила Жанна.
– Нет. Про детское наивное чувство, которое ты к нему когда-то испытывала.
– Откуда?
– Глеб говорил, кажется, – неосторожно призналась Таня.
Свеколт с беспокойством взглянула на Аббатикову. Та едва заметно побледнела.
– В самом деле? Никогда не думала, что Глеб такое трепло, – резко бросила Жанна. – А про то, что я поклялась на старухиной книге, что, если не достанусь Бейбарсову – не достанусь никому, не говорил?
– Нет.
– И про то, откуда у меня шам на запястье, тое не говоил?
– Нет.
– … от и я не скау! – отрезала Аббатикова.
– Жанна, ты опять начинаешь психовать! – сердито сказала Свеколт. – Не скажешь ты – скажу я. Особой тайны тут нет. Когда Жанна поклялась, что достанется Глебу, из старухиной книги вылезло нечто вроде щупальца с присоской. Щупальце впиявилось ей в запястье. Было довольно много крови – ну и шрам.
– А щупальце?
– Отросток снова скрылся в книге. Хотя и книгой это сложно назвать – с десяток исписанных страниц… Ну все, Жанна, приступай! Я думаю: она готова! – произнесла Ленка.
Она наклонилась над Таней, мягко коснулась ладонями ее висков и задержала руки, показывая, чтобы та не двигала головой. Аббатикова тоже наклонилась, обдала ее волной духов и заглянула в глаза. Это было странное ощущение. Тане показалось, будто Жанна нырнула в ее зрачки, точно ныряльщик с вышки.
«Глеб!» – подумала Таня, пытаясь представить себе Бейбарсова.
Все длилось самое большее две-три секунды. Затем Таня моргнула. Аббатикова с коротким криком выпрямилась, отшатнулась и налетела плечом на стену.
– Что там было? – спросила Свеколт.
Жанна замотала головой, всхлипнула и выбежала из комнаты. Таня и Ленка смотрели, как сквозняк шкодливо раскачивает незапертую дверь.
– Что она увидела? Что-то страшное? – спросила Таня.
– Возможно. А возможно, просто увидела не то, на что надеялась, – хладнокровно отвечала Свеколт.
Простившись с Ленкой, Таня вышла в коридор. Настроение у нее было смутное. Она думала о Ваньке, о завтрашнем матче, о Глебе, о шуршащем голосе в подвале. Человек, если разобраться, устроен не особенно сложно. В его эмоциональных чемоданчиках помещается ровно столько эмоций (радости, горя, растерянности), сколько может поместиться, и ни на грамм больше.
Чем, скажем, отличается счастье человека, который выиграл в лотерею миллион, от счастья человека, который выиграл два миллиона? А горе девочки, у которой убежала любимая собака, от горя той же девочки, от которой убежали кошка, две собаки и хомяк, оставив ее только с канарейкой и морской свинкой? А боль человека, который обжег четыре пальца, от боли человека, который обжег три, а в четвертый всадил занозу? В общем, если нюансы и есть, то они трудноуловимы.
На лестнице Тане попался полувампир Франциск. Вид у него был запыхавшийся, точно он кого-то искал. Бородавочка на носу раскраснелась. На лысине блестели капли пота. Увидев Таню, Франциск подпрыгнул на полметра и уставился на карман с отсутствующей заклепкой.
Таня помахала ему и спокойно прошла мимо. Франциск куда-то юркнул, а пятью минутами спустя обнаружился внизу лестницы вместе с Вацлавом. Таня остановилась. Полувампиры тоже остановились и заинтересовались кладкой стен Тибидохса. Таня сделала вид, что хочет вернуться. Полувампиры мгновенно вспомнили, что что-то забыли наверху, и стали подниматься за ней. Вацлав даже хлопнул себя по лбу, чтобы всем стало понятно, какой он рассеянный.
Таня повернулась и столкнулась с ними нос к носу. Полувампиры с величайшей готовностью расступились, пропуская ее, и вновь повисли на хвосте.
– Ф следуючий тайм возьмить твой шляпа! Да, Вацлав? Ты возьмить ее или не возьмить? – нежно спросил Франциск.
«Вот придурки! Ладно, пускай таскаются за мной, если им делать нечего!» – подумала Таня и неожиданно улыбнулась. Мимолетно у нее возник план.
Таня прошла по подъемному мосту, на котором малютка Клоппик о чем-то таинственно шептался с двумя караульными циклопами, и оказалась в Тибидохском парке. День был солнечный. В начале ноября редко выдаются солнечные дни, и потому многие обитатели сырого Тибидохса выползли погреться.
Вот Пипа с Бульоном… Круглая Пипенция катится вперед, как кегельный шар. Бульонов же тащится следом, точно человек, который хочет, но не решается попросить денег взаймы. Заметив Таню, Пипа улыбнулась ей и промчалась. У нее как раз зазвонил один из двух зудильников.
Семь-Пень-Дыр стоял у мраморного бюста императора Каракаллы и озабоченно пересчитывал толстую пачку денег. Откуда у него брались деньги и куда исчезали, не знал никто. Бесконечные финансовые комбинации. Мыльные пузыри мнимого успеха, которые надуваются лишь затем, чтобы лопнуть. Проходя, Таня случайно наступила Семь-Пень-Дыру на ногу.
– Ой, прости! – воскликнула она.
– Не прощу! Две дырки от бублика – за потерю товарного вида ботинка. Еще четыре – за ремонт. Семь дырок – временная нетрудоспособность. Шесть – услуги доктора. Ты мне палец отдавила, или будешь отрицать? Отрицание – по отдельному тарифу. Пять дырок – моральный ущерб. И, наконец, десять дырок – упущенная выгода! – заявил Семь-Пень-Дыр и расхохотался, довольный своей шуткой до крайности. Счастливее Семь-Пень-Дыра мог быть только дикарь, у которого пещерный лев съел жену.
– А упущенная выгода – это как? – не поняла Таня.
