Дети Ноя - Жубер Жан (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

— У меня есть еще литров тридцать! — воскликнул отец.

— Тридцать литров! Ну и чудеса! Да если с ним аккуратно обращаться, на первое время как раз хватит. А нет, так запрягу корову в плуг — и вспашем вручную.

Потом Себастъен с отцом принялись обсуждать, где делать посадки, какое поле самое подходящее, ну и, разумеется, не сойдясь во мнениях, переругались, совсем как прежде.

— А я вам говорю…

— Вы не правы! Гораздо лучше…

— Ну, довольно, хватит! — уговаривала их мать.

А я сидел рядом с Марком у камина, и он показывал мне рисунки, сделанные им за последнее время в те часы, когда он бывал свободен. Ноэми возилась у порога с собакой.

Ма беседовала с мадам Жоль, и я слышал, как она со вздохом говорила:

— Что там делается в деревне? Как вы думаете, удалось ли кому-нибудь спастись? Впрочем, этот дымок — хороший признак…

16

И еще целых две недели мы оставались в плену у гор. Бурлящая, точно сбесившаяся Аруаз отрезала нас от остального мира. Нижний мост, до которого мы в конце концов добрались, пройдя напрямик лесом, был, как и верхний, сорван и унесен водой. Но маленький мостик и пихта, срубленная Себастьеном, держались крепко, позволяя сообщаться обитателям двух наших шале. Эта соединявшая нас дорога была теперь заботливо расчищена, так как не проходило и дня, чтобы мы по той или иной надобности не навещали друг друга. Снег теперь держался только на северных склонах да в самых потаенных ложбинках гор. Последняя лавина и многочисленные осыпи не причинили особого вреда, разве что покрыли несколько делянок грязью и щебнем.

Семья Жоля и наша объединили запасы. Они доставили нам продукты, а мы, со своей стороны, принесли им на ферму большую часть бензина, поскольку Себастьен решил начинать пахоту немедленно. Но при первой же попытке трактор намертво увяз в разбухшей земле, и пришлось эту работу отложить.

А солнце сверкало вовсю, воздух прогрелся, и мы с ликованием встречали все признаки настоящей весны. Трава полезла из земли с невиданной быстротой, и мы наконец-то вывели нашу Ио на луг. Лиственницы стояли в нежно-зеленом кружеве распускающихся почек. Появились и птицы; дрозды, воробьи, кукушки, синицы и даже парочка удодов, неизменно прилетавшая каждый год с наступлением теплых дней. Выбирались из своих щелей еще полусонные насекомые. Снова засвистели среди скал сурки. А однажды вечером, рискнув забраться в чащу леса, я даже встретил оленя. Ничуть не испугавшись, он повернул ко мне голову и, спокойно взглянув, бесшумной грациозной походкой удалился прочь.

Конечно, перелетные птицы смогли укрыться в далеких странах, быть может, избежавших катастрофы, но как ухитрились выжить оставшиеся здесь животные? В каких щелях, норах, берлогах удалось им перезимовать, скудно питаясь семенами, корой да кореньями? Скорее всего, многие из них погибли, и действительно, позднее мы то тут, то там обнаруживали их останки, но те, что появлялись сейчас в окрестностях шале, олицетворяли собой в наших глазах всю страстную, неистребимую силу жизни.

Как только земля в верхней части луга более или менее подсохла, отец решил закопать там Зою. Мы перенесли туда ее гроб и опустили в яму на опушке пихтового леса, где наша бедная коза любила щипать травку. Ноэми, само собой, всплакнула и незаметно от нас (как ей казалось) бросила в могилу пучок маргариток.

Когда мы молча возвращались домой, опечаленные этим напоминанием о смерти, бродившей вокруг нас, высоко в небе, почти неразличимый для глаз, пролетел самолет. Безразличный к нашей судьбе, он удалился в сторону юга, оставив за собой пушистую белую нить, которую ветер скоро растрепал и развеял по небосклону.

Не откладывая больше, Па принялся за посадки: мы понимали, что в ближайшие месяцы наше существование в значительной степени будет зависеть от них. Урожай, собранный прошлой осенью, позволил нам спастись от голода, и теперь мы могли надеяться, что жаркое солнце и напоенная водой земля быстро подарят нам первые овощи. Поскольку времени терять было нельзя, Па предоставил нам неделю школьных каникул, и мы все взялись за работу. Почва на нашем огороде, податливая и размягченная, была вскопана без особого труда. Навоза хватало с избытком. Во время оттепели его постепенно снесло во двор, и нам оставалось лишь развозить его на тачке по грядкам. В несколько дней сад и огород были засеяны. Самый большой участок мы отвели под картофель, остальное пошло под морковь, салат, репу, шпинат, не говоря уж о редисе, который взошел почти мгновенно. В парниках подрастала рассада капусты и помидоров, — через несколько недель ее уже можно будет переносить в огород.

Мы с отцом отдыхали после рабочего дня на скамейке возле источника. Сморенные усталостью, мы молча слушали журчание воды, выбивающейся из каменной ложбинки. Земля выдыхала запах перегноя, в последних лучах заходящего солнца бурно танцевала мошкара. Иногда отец вставал, чтобы подправить граблями не слишком ровную грядку или убрать с дороги камень. Огород он обрабатывал с такой же любовью, с таким же тщанием, как свои скульптуры.

— Ну что ж, дела как будто пошли на лад, — заметил он. — Ты сегодня молодцом: поработал за десятерых. Не очень устал?

— Нет. Мне нравится огородничать вместе с тобой.

— Ну и прекрасно! Завтра вскопаем грядки для кабачков. А потом нужно будет и позаниматься. На чем мы там остановились? Ах да, на Бодлере [49], а потом я хотел рассказать вам о Верлене [50]. Вот что мне всегда нравилось: сочетать работу на земле и книги.

— Скульптуру тоже?

— Ну и скульптуру, конечно. За нее я примусь попозже. А сейчас много других неотложных дел. Мы с Себастьеном хотим опять попробовать добраться до Марэй. Может, вода уже спала.

В сумеречном воздухе стлался дым из каминной трубы. Ма подходила к забору и кричала нам: «Ужин готов!» Мы складывали в сарай свой садовый инвентарь. Ио с протяжным мычанием возвращалась с пастбища в хлев. Да, мало-помалу жизнь входила в прежнее русло.

Однако прошло еще несколько дней, прежде чем отец и Себастьен сумели пробиться к деревне. Когда река наконец успокоилась и уровень воды опустился до обычного, они перебросили доски между быками разрушенного моста и, пройдя до деревни, что заняло у них целый день, вернулись уже в сумерках, подавленные вконец.

Многие дома рухнули под напором снега, другие подмыло водой при таянии, около ста человек погибло. Оставшиеся в живых до сих пор не могут оправиться. Они в таком отчаянии, что либо напрочь забыли про нас, либо давно списали в умершие. Среди жертв в основном больные и старики, но погиб также булочник Бернар, и месье Мармьон, сброшенный лавиной в пропасть вместе со своим снегоочистителем, и мой учитель французского Делорье, умерший то ли от голода, то ли от удушья — в библиотеке, среди книг.

Называли и другие имена. Задыхаясь, я спросил: «А Катрин?» — «Она жива, — ответил отец. — К счастью, большинство детей в деревне уцелело, хотя они крайне истощены, а запасы продуктов в магазине, позволившие им худо-бедно продержаться, почти кончились. Жители надеются на помощь извне. Но откуда она придет и каким образом? Связь с остальным миром, конечно, до сих пор не восстановлена. Бензина на заправочной станции больше нет, да и к чему он, когда мы отрезаны от национального шоссе».

Па продолжал рассказывать, но теперь я его почти не слушал. Тоска, державшая меня за горло целый день, вдруг отступила, и, если бы уже не стемнело, я бы, кажется, бросился сейчас, как сумасшедший, через лес, не разбирая дороги, прямо к дому Катрин.