Граница нормальности - Цыбиков Ч. (читать книги полностью TXT) 📗
— За что? — автоматически спросил П.К.
Незнакомец, назвавшийся Андреем, пожал плечами.
— За всё.
П.К. понял, что надо вести себя так же — уверенно и спокойно.
— Объясните, — сказал он.
Андрей снова пожал плечами.
— Что тут объяснять, — проговорил он.
Нет, какой-то он слишком спокойный. Обдолбанный? Не похоже.
— Вы, П.К., во всем и виноваты. Вы враг народа. Вас надо убить.
П.К. сглотнул.
— Я ни в чем не виноват.
— Виноваты, — сказал Андрей. — Телевидение — значит, виноваты.
— Я не всё решаю, — сказал П.К.
Чёрт, он всё-таки оправдывается.
— Какая разница, — сказал пришелец. — Не вы решаете, но отвечать вам. Должность у вас такая.
— Я всё делал по совести… (так он говорил в одном интервью, фраза имела успех).
Молодой человек сморщился.
— Да прекратите вы, П.К. Это мне неинтересно, совсем.
— Так чего вы хотите-то? — Так, голос надо сдерживать.
— Убить вас, — просто ответил Андрей. — Вот, не могу решиться.
— За что? За что?
— Опять двадцать пять, — заметил гость. — Поймите, просто я так решил. Это окончательно, обжалованью не подлежит. Главная вина лежит на вас. На самом деле виноват может быть кто угодно, но выглядит всё со стороны именно так. Вы не приложили усилий к тому, чтобы даже отмыться, вы не вступаете в дискуссии, не ведёте разъяснений, почему телевидение именно такое, а не другое. Вам это незачем, вы просто никого не боитесь, потому что вам не перед кем отвечать. Было не перед кем.
— За что отвечать-то? — тяжко спросил П.К. — Я делаю свою работу, она мне…
— Говно, а не работа, — Андрей его не слушал. — Выпустить в эфир очередной цирк уродов, вывалить помои в прайм-тайм, дать карт-бланш куче бездарей, вот ваша работа.
— Люди смотрят, — сказал П.К. — Людям нравится.
— Это вообще ни при чем, — холодно сказал молодой человек. — Мы сейчас про объективное качество вашей работы. Мнение публики нас не волнует.
— Какое объективное качество? — П.К. дернулся. — Нету же его! Одним нравится одно, другим другое…
— Объективное-шмобъективное, — тягуче сказал Андрей.
— Вас, в конце концов, никто не заставляет смотреть, — сказал П.К. — Можно выключить. Можно смотреть западные каналы. Можно смотреть фильмы в Интернете. Каждый решает сам.
— Точно, — Андрей кивнул. — Каждый решает сам.
Телеолигарх не успел ни о чем подумать. Даже удивиться не успел. Выстрел прозвучал гулко, но не так громко, как ожидал Андрей. Пуля прошла навылет, дернулось тело, плеснула и зажурчала по полу быстро краснеющая вода.
Андрей бросил пистолет на пол и вышел.
Рабочий день — на исходе.
Значит, надо вызывать милицию.
Я набрал номер.
— Пульт охраны, — злобный женский голос.
— Телекомпания, — говорю. — Мне бы…
— Принято, ожидайте.
Гудки.
Вот так. Потрудимся ещё часок — это в лучшем случае; можно, конечно, отправиться домой без охраны, на метро или на машине (чёрт, машину далеко оставил), но сейчас так никто не рискует. Вчера избили Сережу из «Специальных расследований», лежит в Склифе, кома. Поймали у клуба, в три ночи. Можно, конечно, списать на гопников, но гопники вряд ли бы стали рисовать маркером у него на лбу логотип телеканала. А Костю на прошлой неделе… Костю, знаете ли, просто вздёрнули. За шею. Как говорится, на ближайшем столбе. Милиция приехала быстро, он и часа провисеть не успел, снимали автокраном, долго и мучительно.
Такие вот у нас времена.
Считайте меня беспринципным гадом, но в чём-то я людей понимаю. Теракт — это действительно страшно, тем более такие жертвы. Но то, что в этих жертвах виноваты именно журналисты — это, конечно, вопрос. Я лично думаю, что там напороли все, и в первую очередь силовики, «Альфа» эта пресловутая, мега-терминаторы. Неповоротливые они, понимаете. И безо всяких журналистов было ясно, что они будут штурмовать в ближайшие минуты. И безо всяких журналистов было ясно, что они собираются применять газ. И уж конечно, не журналисты были виноваты в том, что вообще это произошло.
Но людям разве объяснишь?
Первым был Роберт Кох, подданный Германии, с «Немецкой волны». Он так-то русский, родился в СССР ещё, немцем стал недавно совсем. Его повесила «группа бывших офицеров спецназа». Как повесили, так сразу и стали бывшими… Не скрываясь, не прячась — а кого бояться таким? — выбили дверь, выволокли из квартиры на улицу и повесили на рекламном щите. Ну вы видели эту фотографию, весь интернет обошла — Кох висит, а эти стоят строем, равнение держат. Дождались милиции, позволили себя арестовать, сидят сейчас в СИЗО. Суд будет… Если будет. Германия подала ноту протеста, но как-то вяло всё.
А народу понравилось. Спецназ потерял шестерых в тот штурм; в эпоху дефицита справедливости такие вещи подкупают.
Так что на следующий уже день повесили и второго, Синичкина. Этот уже наш, вышел в эфир на семнадцать секунд позже Коха, очень убивался по этому поводу ещё, сам видел — зато стэндап у него был посмачнее: мрачное здание захваченного центра, и какие-то вояки наизготовку, чуть ли не нашивки видать с группой крови. Минута славы как она есть. Кох-то из пресс-центра вышел в эфир, совершенно неубедительная картинка была, для бюргеров и то жидковата.
И таким вот макаром за неполных две недели повесили пятерых, тех самых, кто объявил в прямом эфире про начало штурма. Костя был последним, всё хорохорился. Нам уже и охрану выделили, после рабочего дня развозить по домам, а он ездил как ездил, в машине с логотипом канала. Сам дурак. Никогда я его не любил, если честно.
Ну и по стране тоже понеслось. Во Владике утопили в ванной главного редактора местного канала. В Екатеринбурге тоже вздернули парочку либералов. Там, кстати, даже кого-то поймали, справедливости ради. Это всё громкие дела, а негромкие — журналистов начали просто щемить со всех сторон. На улице ходить стало опасно. Наши фотки кто-то слил в интернет, с телефонами, фамилиями, именами и адресами. Слил и, что характерно, продолжает сливать. Вот сейчас только милиция зашевелилась, и в Москве принято решение нас охранять. Охрана заключается в том, что двадцать-тридцать журналистов набивают в ПАЗик, где сидят пять-шесть омоновцев, и медленно и мучительно развозят по домам. Четвертый день так езжу, раньше одиннадцати дома не был ещё. Утром приезжаю на работу на их служебном автобусе, в половине седьмого.
Двадцать-тридцать — это с нашего канала только, и только в первый день. Уже на второй раз осталось человек семь, остальные решили, что время им дороже. Вчера было пятеро, а сегодня, наверное, мы вдвоём с Саней поедем. Саня — это оператор мой. Куча премий, был в Чечне, снимал Таиланд, чувство кадра феноменальное. Мне, в общем, повезло, так мне и сказали, когда его отдавали. Санька делает из простых журналистов суперзвёзд эфира.
Хотя сейчас я уже не уверен, что хочу стать суперзвездой эфира.
Телефон зазвонил, я взял трубку.
— Автобус подъехал, — тот же злобный женский голос. Ни здрасьте, ни до свидания.
Выхожу — точно, подъехали. «МВД ОВО бла бла бла». Типично ментовское поведение, встали нараскоряку посередь стоянки, ни пройти ни проехать.
Как-то сегодня их много в салоне, человек пятнадцать. У каждого — короткий автомат, стволом в пол. Смотрят мрачно, неприветливо. Ну нам не привыкать.
— Общий привет, — говорю. Прохожу назад.
— Кто-нибудь ещё будет? — видимо, командир.
Пожимаю плечами.
— Ещё пять минут и поедем, — говорит он.
Я киваю. Мне-то что, Санька взрослый человек. Поеду один, быстрей доеду…
И тут холодная лапа мягко проводит мне по спине.
Я один тут, совсем.
И пятнадцать здоровых вооружённых недружелюбных мужиков. И окна из бронестекла и с мелкой решёткой. И мне кажется, или они и в самом деле коротко, нехорошо переглядываются? Я отчетливо представил себя, висящего на рекламной конструкции возле моего дома, и этих омоновцев, отдающих честь командиру.
