Дети Ноя - Жубер Жан (читать книги онлайн полностью .txt) 📗

Так вот, я вдруг вспомнил, что эти лесные жители передвигались по высоким сугробам с помощью снегоступов. Раз уж наши лыжи не могли сослужить нам никакой службы, почему бы нам не изготовить снегоступы?

Я уже представлял себе, как пробираюсь на них через горы. Обнаружив каминную трубу Себастьенова дома, я стучусь: «Тук-тук, это я, Симон!» И слышу снизу удивленные и радостные крики: «Неужели это ты, Симон? Не может быть! Как ты сюда добрался?» Потом Себастьен отворяет мне дверь своей иглу [25], я вхожу, шлепая по полу снегоступами, точно утка, и мы падаем друг другу в объятия.

Я тут же поделился своим открытием с отцом, который, склонясь над верстаком, старательно обстругивал фигурку второго коня. Он поднял голову, положил инструмент и внимательно выслушал меня.

— Интересно, очень интересно, — сказал он. — Можно было бы попробовать. Но только как, черт возьми, устроены эти штуки?

Это я представлял себе весьма смутно. Мне казалось, что снегоступы изготовлялись из гнутого дерева и сыромятных ремней. Да-да, именно так! В одном из моих любимых романов была картинка с изображением этих самых снегоступов, прислоненных к стене хижины. Перелистав бессчетное число страниц моей книжной коллекции, я отыскал эту картинку в «Северной одиссее» [26] и поспешил показать отцу. Картинка, к несчастью, была не очень четкая, и художник явно не потрудился как следует ознакомиться с устройством снегоступов, но все же она хотя бы частично могла помочь.

Мы снова отправились на чердак, и, порывшись там, Па раскопал старинное кресло-качалку, ремни и лыжные ботинки — вещи, вроде бы подходящие для нашего проекта. Па тотчас же взялся за работу. Отодвинув на угол верстака незаконченного коня, он с грехом пополам изготовил из полозьев кресла каркас для снегоступов. Потом набил на них поперечные планки, связанные вдобавок ремнями, а посередине прочно укрепил ботинки. Он трудился над снегоступами весь день и до того увлекся своей задачей, что не сразу услышал, как Ма зовет его ужинать.

Отец всегда был такой: как только им завладевала какая-нибудь страсть, все остальное тут же переставало существовать, и окружающим стоило большого труда опустить его с облаков на землю. Он явился к столу с тесаком в руке, положил его рядом с тарелкой, рассеянно поел и вновь ринулся к верстаку.

Его снегоступы не отличались идеальной формой, но были, в общем, довольно красивы и производили впечатление надежных и крепких. Я взвесил их на руке и восхищенно оглядел со всех сторон.

— Послушай, — сказал мне отец, — теперь их надо смазать жиром снизу, чтобы не налипал снег.

— Откуда ты знаешь?

— Из твоей книги!

Когда я кончил смазывать снегоступы, он еще немного подтянул ремни и вздохнул:

— Ах, как мне хотелось бы поскорее испробовать их!

— А почему бы и нет?

— Да ты посмотри на часы: уже почти десять! На улице тьма кромешная. Придется потерпеть до завтра. Встанем пораньше и сразу же пойдем, даю слово!

Он прислонил снегоступы к стене возле камина, и мне вдруг показалось, что это здорово похоже на хижину трапперов.

— Ну, спокойной ночи, Симон! — сказал отец, обнимая меня. — Вот бы нам удалось! Тогда я сделал бы еще пару для тебя, да и для мамы и Ноэми тоже.

— Мы пойдем к Жолю?

— Да. Вот только снег меня беспокоит. На поверхности-то он за последние ночи слегка обледенел, а внутри остался таким же рыхлым.

— Ты боишься, что он тебя не выдержит?

— Да, сильно сомневаюсь. Но кто знает? Попробуем — попытка не пытка.

Мы взяли каждый свою лампу и, бросив последний взгляд на отцовский шедевр, отправились спать.

И вот отец сидит на корточках у края помоста, укрепляя на ногах снегоступы. Они вдруг кажутся мне чрезмерно громоздкими. Ясно одно: чтобы передвигаться на них, придется широко расставлять ноги. Восемь часов утра, еще как следует не рассвело. Однако на сумрачном небосклоне слабо маячит бледное пятно — похоже, что это солнце. Ма и Ноэми, закутанные до самых глаз, зябко жмутся друг к другу, а я помогаю отцу обвязать вокруг пояса длинную веревку, конец которой мы из предосторожности будем держать в руках.

Па натягивает шлем на голову и, слегка кивнув нам, отпускает перильца и сходит с помоста. Снегоступы сразу проваливаются в снег, но не очень глубоко и дальше не опускаются. Па выдвигает одну ногу, потом вторую и медленно отходит от помоста. Его неуклюжая поступь и меховая куртка, которую распирают изнутри целых три свитера, напоминают мне размытые изображения первых астронавтов, высадившихся на Луну, передаваемые тогдашними, еще несовершенными телекамерами. Да и весь этот безликий, рыхло-белый пейзаж, без всяких признаков растительности, очень смахивает на лунную поверхность, покрытую странной белой пылью.

Отойдя от помоста метров на двадцать, Па, все еще привязанный веревкой, за которую мы держимся, оборачивается и бросает на нас взгляд, выражающий одновременно и радость по поводу частичной удачи, и сомнение в конечном успехе. Он уже вышел за пределы двора и продвигается — все медленнее и осторожнее — вперед, хотя снегоступы увязают глубже и глубже. Вдруг его кренит в сторону так сильно, что он вынужден остановиться. Несколько секунд он стоит, пытаясь вновь обрести равновесие и вытянуть глубоко увязший снегоступ, но это ему не удается. Его все сильней и сильней клонит вниз, он взмахивает руками и неожиданно надает на бок.

У нас вырывается крик. Как и было условлено на этот случай, мы начинаем тянуть за веревку — сперва безуспешно, ибо отец просто-напросто исчез из нашего поля зрения. Однако, пережив несколько секунд тоскливого ужаса, мы все-таки вытягиваем его из снежной ямы. Сперва он высовывает оттуда голову, потом выбирается по грудь и, цепляясь за веревку, медленно продвигается к нам, а мы тянем, тянем из последних сил. Наконец нам удается втащить отца на помост. Он перемерз, вконец выдохся и ворчит, что с этим проклятым снегом дело безнадежное, тем более он потерял снегоступы и ясно, что таким способом нам отсюда не выбраться.

Ма тащит отца вниз греться и готовит ему из остатков рома грог, а он тем временем, скинув мокрую от пота и снега одежду, кутается в одеяло. И мрачно сидит у огня, молча переживая свою неудачу.

Наконец он со вздохом встает и знаком просит меня идти за ним в хлев, чтобы подоить животных, которых мы, поглощенные нашим замыслом, совсем забыли. Я замечаю, что он треплет корову по шее как-то рассеянно, даже и не думая разговаривать с ней. И, усевшись на скамеечку, обращается ко мне:

— Ну что ж, придется смириться с мыслью, что мы — пленники.

— Не повезло нам, ох как не повезло! А ведь мы все здорово подготовили!

— Я так хотел, чтоб тебе удалось пройти!

— Да и мне на минутку показалось, что дело выгорит, но увы! Вот что, Симон, я хочу тебе сказать…

Ни я, ни он так еще и не начали доить, и наша Ио, сильно озадаченная такой необычной задержкой, с приглушенным мычанием повернула к нам голову.

— Мне бы не хотелось тебя пугать, — сказал отец, — но ты уже большой мальчик и способен меня понять. Я не решился говорить там, в присутствии Ноэми. — Протянув руку, он оперся о коровий бок. — Так вот, я хочу тебе сказать, что в этом снеге есть что-то нереальное, да-да, именно нереальное, нездешнее. Во-первых, эта его светящаяся белизна, и затем, необычная рыхлость, сыпучесть… Я такого никогда не видел, и только что, когда мои снегоступы ушли вглубь, я почувствовал, что вот-вот задохнусь в нем. На мое счастье, вы стояли там с веревкой, не то мне одному в жизни бы не выбраться.

— Так ты думаешь, ничего нельзя сделать? И пытаться не стоит?

— Ну во всяком случае, не таким способом. Пока остается только ждать.

Ждать… Этим мы занимались уже целых десять дней, но наши попытки подавать дымовые сигналы, потом изготовление снегоступов и надежда, связанная с ними, какой бы слабой она ни была, придали нам силу жить. И вот мы потерпели неудачу. И отец признал свое поражение.