Пассажир - Гранже Жан-Кристоф (книга бесплатный формат .TXT) 📗

— Пойдем. Я вас познакомлю.

Они прошли еще одним коридором, который вывел их к пожарному выходу. За ним начиналась лестница, спускавшаяся ко второму, ниже расположенному зданию. Светило солнце, и окружающая природа предстала перед ними во всем своем ледяном, безжалостном, беспощадном великолепии. Горные пики и шпили, красных оттенков валуны, наводившие на мысли о священных камнях, о тотемах, выступавших на равных с богами, которых воплощали. В глубине долины вставали черные леса, поражавшие своей дикой, надменной красой. Земля питала здесь лишь те виды, которые мирились с высотой, холодом и пустотой. А остальные пусть подыхают.

Внутри здания они не стали задерживаться на втором этаже, где располагались комнаты постояльцев, а сразу спустились на первый. Корто постучал в косяк первого же дверного проема — пустой, так как сама дверь отсутствовала, — и услышал в ответ:

— Hereinkommen! [26]

Нарцисс на миг замер на пороге. Стены, пол и даже потолок мастерской были выкрашены в черный цвет. На черных стенах висели картины — сплошные «черные квадраты». В центре комнаты стоял великан с фотографии. В натуральную величину он был под два метра ростом и весил не меньше ста пятидесяти килограммов. На нем был блестящий, словно натертый воском, кожаный фартук.

— Привет, Карл. Как дела?

Мужчина со смехом поклонился. Его лицо закрывала маска-респиратор. В комнате и в самом деле было нечем дышать из-за химических испарений.

Корто повернулся к Нарциссу:

— Карл — немец. Он так и не сумел выучить наш язык. Его держали в психушке в ГДР, возле Лейпцига. После падения Берлинской стены я объехал все психиатрические лечебницы Восточной Германии — искал художников. И познакомился с Карлом. Несмотря на жестокое обращение, регулярное применение электрошока и плохое питание, он упорно продолжал раскрашивать в черное все, что видел вокруг. В ту пору ему приходилось в основном пользоваться углем.

— А теперь?

— О, теперь Карл капризничает! — усмехнулся Корто. — Ему не угодишь! Для своих полотен он сам смешивает краски на основе анилина и индантренов. Дает мне длиннющие списки каких-то химических веществ с непроизносимыми названиями. Он ищет абсолютный не-цвет. Нечто такое, что обладало бы способностью полностью поглощать свет.

Здоровяк снова принялся за работу, склонившись над чаном, в котором смешивал какую-то густую горячую массу, похожую на гудрон.

— У Карла есть один секрет, — шепнул Нарциссу психиатр. — Он добавляет в краски собственную сперму. Считает, что благодаря этой субстанции его монохромные работы получают внутреннюю жизнь.

Нарцисс смотрел, как огромные руки великана взбивают смесь. И представлял себе, как художник с помощью тех же самых рук добывает свой секретный ингредиент. Вот, кстати, одно из преимуществ лечения искусством, применяемого Корто: у пациентов не подавляется либидо. У его накачанных психотропными препаратами пациентов в клинике Анри Эя конец всегда висел тряпкой.

Он приблизился к одной из черных картин:

— А что здесь изображено?

— Небытие. Как у многих тучных людей, у Карла во сне часто случаются остановки дыхания. На некоторое время он перестает дышать. И снов никаких не видит. То есть в каком-то смысле умирает. Вот он и пишет эти черные дыры.

Нарцисс еще ближе придвинулся к картине и различил на черном фоне какие-то мелкие рельефные надписи. Читать их следовало не зрением, а скорее осязанием, как шрифт Брайля.

— Это ведь не немецкий язык?

— Нет. И ни один другой из известных языков.

— Он сам его изобрел?

— Карл утверждает, что на этом языке с ним говорят голоса, которые он слышит, попадая на дно черной ямы. Это голоса из глубины смерти.

Карл продолжал посмеиваться под своей маской. Теперь он погрузил в чан обе руки и перемешивал его содержимое так энергично, что черная жижа перехлестывала через край, напоминая нефтяной фонтан.

— Ну, пойдем, — позвал Нарцисса Корто. — Он нервничает, когда гости задерживаются у него надолго.

В коридоре Нарцисс задал психиатру вопрос:

— Почему в Лейпциге его поместили в лечебницу? Какой у него диагноз?

— Откровенно говоря, он сидел в тюрьме. Что-то вроде наших заведений для преступников с нарушениями психики. Видишь ли, он вырвал у своей жены глаза. Говорит, это было его первое творение. Созданное в поисках темноты…

— Он не принимает никаких лекарств?

— Никаких.

— И при нем нет никакой охраны?

— Мы следим только за тем, чтобы ему регулярно подстригали ногти. В Германии у него были проблемы с санитарами.

В Нарциссе проснулся психиатр. Он не мог отделаться от мысли, что Корто играет с огнем. И поражался тому, что медицинские и социальные службы позволили ему забрать к себе Карла. В следующей мастерской их встретила невысокая женщина, которой навскидку можно было дать лет семьдесят, не меньше. Розовый спортивный костюм фирмы «Адидас», подсиненные волосы — она выглядела аккуратной и ухоженной, ни дать ни взять американская пенсионерка. Такое же впечатление производило и помещение — безупречная чистота и порядок, наведенные образцовой домохозяйкой. Образ нарушала лишь сигарета, зажатая меж ее тонких губ.

Ни немца, ни этой дамы не было на карнавальной платформе. Очевидно, их освободили от этой необходимости: первого из-за веса, вторую из-за возраста.

— Добрый день, Ребекка! Как вы себя чувствуете?

— Трудности с таможней, — хриплым голосом ответила она. — Не пропускают мои произведения…

Перед ней лежал лист бумаги, который она, держа двумя пальцами крохотный карандаш, покрывала бесчисленными изображениями одного и того же лица. Чтобы рассмотреть, что именно она рисует, требовалось отойти на несколько шагов. Тысячи лиц образовывали своего рода мозаику, складывавшуюся в волны, узоры и арабески.

— Работа продвигается?

— Сегодня утром меня толкнули в туалете. А вчера мясо было жесткое.

Синдром Ганзера.Довольно редкое заболевание, при котором человек на заданный ему вопрос всегда отвечает невпопад. Нарцисс вдруг осознал, что оценивает этих художников как психиатр. Не восхищаясь их картинами, а пытаясь поставить каждому диагноз. Как он ни старался, ему не удавалось превратиться в Нарцисса. Он оставался Матиасом Фрером.

— Я знаю этого человека, — заметил он, указывая на повторенное во множестве изображений лицо.

— Это Альбер, князь Монако.

Объяснения давал Корто — женщина сосредоточенно трудилась над рисунком.

— Лет тридцать тому назад Ребекка работала во дворце князя Монако. Уборщицей. И влюбилась в князя. До потери рассудка. Ей так и не удалось оправиться после этой душевной травмы. В восемьдесят третьем ее поместили в лечебницу без надежды на выздоровление. Она провела несколько лет в клинике Сен-Лу, после чего попала к нам.

Нарцисс покосился на художницу. Ребекка рисовала как автомат, как будто ее рукой водила некая невидимая сила. Она не отрывала карандаша от бумаги, не возвращалась к ранее проведенной линии. Тянула и тянула красную нить своего безумия… Корто уже вышел из мастерской.

— Вы собирали художников по всей Европе? — нагнал его Нарцисс.

— Да. Я продолжил дело моих предшественников. Ганса Принцхорна из Германии. Лео Навратила из Австрии. Благодаря им и существует ар-брют.

— Ар-брют? А что это такое?

— Искусство сумасшедших, маргиналов, медиумов и любителей. Это название придумал Жан Дюбюффе. Кое-кто предпочитает другие термины. Аутсайдер-арт, искусство душевнобольных… Англичане, например, говорят «raw art», что значит «сырое искусство». Красноречивые имена, не так ли? Это искусство, свободное от всяких условностей, от любого влияния. По-настоящему свободное искусство! Помнишь мои слова? «Не искусство лечит нас, это мы лечим искусство!»

Корто открыл еще одну дверь. Здесь все стены были увешаны большими рисунками, изображавшими причудливо изогнутые женские фигуры: оседлавшие радугу, барахтающиеся в грозовых тучах, спящие на облаках. Часто линии рисунка продолжались на стене, как будто творческая мощь автора не могла удержаться в пределах прикрепленного к стене листа.