Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна (читать книги без txt) 📗
Оцепенев, Ирина, наверно, забыла бы, зачем вообще приехала сюда, но единственное светлое пятно в темноте невольно притягивало взгляд. Постепенно глаза привыкли и начали различать что-то еще. Черный ящик в центре ложбины оказался чем-то вроде телефонной будки. Во всяком случае, там была дверца, которую Свирин, подойдя, открыл.
Он вошел в будку, и вдруг загорелся крошечный дрожащий огонек — зажигалка или спичка. Страх потихоньку ослабил хватку. Ирина изо всех сил напрягала глаза, стараясь разглядеть, чем занимается Олег, но так ничего и не увидела. Проглотив горькую противную слюну, она пошевелилась, чтобы освободить затекшую ногу. Вместе с горячей волной мурашек ее затопила злость на весь свет. И на себя саму — тоже.
Что, интересно, она тут рассчитывала высмотреть в потемках? Что она вообще рассчитывала высмотреть? Убийство? Ограбление банка? Передачу тонны героина? А даже если и так? Она снова подумала, что Свирин ее просто убьет. Нет, надо кончать с этим маразмом. Поиграла в «Зарницу» и хватит. Продать дачу, квартиру разменять. В одной жить, другую сдавать. Машину поменять на такую вот гадючью «шестерку»…
И все-таки какого черта он делает в будке?!
Олег вышел, и тут…
Она так и не поняла, откуда взялся этот мужик. Будто ночь сгустилась и материализовалась жутким монстром. Ирина застыла с открытым ртом, глядя, как тень преградила Олегу путь.
— Это моя будка! — донесся до нее хриплый голос, в котором угроза мешалась с глумливой уверенность в своей безнаказанности. — А ну-ка, дядя, плати контрибуцию.
«Компенсацию», — пискнула про себя Ирина, больно прикусив костяшку большого пальца.
— Что тебе нужно? — голос Олега, дрожащий, неуверенный, был нисколько не похож на его обычный, с ленивой полублатной растяжкой гласных выговор.
Ну что, Олежек, заиграло очко, мстительно подумала Ирина. Это тебе не дружков шантажировать и не баб в койку загонять.
— Мне, дядя, нужен твой бумажник. И часики.
Олег что-то заблеял.
— А теперь, дядя, я тебя, наверно, кончу. Голос твой мне не нравится.
— Да что я тебе сделал-то? — Олег сорвался на визгливый фальцет. — Я тебя и не видел даже.
— Не видел? Это хорошо. И не увидишь.
Что-то сочно щелкнуло, как будто открыли вакуумную упаковку сосисок. Олег то ли ахнул, то ли сдавленно вскрикнул.
Давай, давай, нашинкуй его в капусту!!!
Ирине действительно этого хотелось. На полном серьезе. Вспомнился давний сон, который гнойной занозой сидел в памяти, как и поцелуй взасос с одноклассницей, и жуткий момент, когда она плохо закрыла дверь туалета в поезде и вошедший парень застал ее висящей над унитазом в позе орла. Ей снилось, что кто-то напал на нее в подъезде, но она смогла вывернуться и ударить нападавшего бутылкой. А потом долго-долго била его ногами — по лицу, в живот, в пах, испытывая ни с чем не сравнимое пьянящее наслаждение. Воспоминание было острым и стыдным, как само наслаждение. Такой же стыд Ирина испытывала каждый раз в постели с Олегом. Это был своего рода катарсис: облегчение, освобождение после мучительной близости, почти насилия, и каждый раз она ненавидела себя за эту случившуюся помимо ее воли вспышку.
Мгновенно вспомнив все это, вспомнив липкие холодные руки Олега, кисловатый запах изо рта, его снисходительную надменность, Ирина поняла, что завидует этому хриплому невидимке и никак не отказалась бы очутиться на его месте. С большим-пребольшим ножом… Она вернулась в свой сон. Желание убить, увидев перед этим страх в белых глазах, было настойчивым и колючим, как ветка ежевики. Плевать на то, что будет потом! Плевать на все!
«Ну давай, давай! Убей его!» — шептала Ирина. Она словно сама стала этим едва различимым в темноте силуэтом, сама держала в руке нож, готовая нанести смертельный удар: в сердце, в печень или по горлу…
Едва слышный шорох, тень, промелькнувшая там, откуда доносились голоса, короткий утробный звук — и снова тишина.
Луна нырнула в облако, стало совсем темно, но Ирина все же разглядела, что гориллообразный силуэт, сложившись, как шезлонг, бесформенной кучей лежал на земле. Рядом неподвижно белел плащ Свирина. Прошло не меньше минуты, прежде чем он вскрикнул раненым зайцем и бросился бежать, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь.
Ирина испытывала острое разочарование. Более того — досаду и почти физическую боль, словно партнер остановился за несколько секунд до оргазма. Она вернулась в реальность: от сидения на мокрой земле брюки промокли насквозь, на щеке горела царапина, ноги замерзли до хрустального звона. Сердце колотилось, как после марафонского пробега.
Вдруг совсем рядом, буквально в двух шагах, что-то зашевелилось, хрустнула ветка. Не выдержав напряжения, Ирина отчаянно завизжала и бросилась бежать в ту же сторону, что и Олег. Автопилот работал исправно, и уже через несколько минут она оказалась у машины. Руки дрожали, ключ никак не лез в замок зажигания.
— Господи, ну давай же! — закричала Ирина, совершенно теряя контроль над собой.
Ей казалось, что вот-вот, как в фильме ужасов, к окну прижмется жуткая нечеловеческая харя, стекло разлетится под мощным ударом — и… Или гораздо прозаичнее: просто выстрел…
Чихнув, мотор заурчал, как кот-баюн. От рывка Ирина больно прикусила язык, рот наполнился медным привкусом крови. Еще раз подпрыгнув, «шестерка» выскочила на асфальт. Впереди показались огни.
— Дмитрий Иванович? Вы меня не узнаете? — грудной женский голос в трубке звучал взволновано. — Это Евгения Тищенко, из налоговой инспекции. Помните? Вы мне дали свой телефон…
— Да, Евгения Васильевна. Что случилось?
Прижимая трубку мобильного к уху плечом, Дима одной рукой придерживал за ручку норовящую уползти сковороду, другой мешал пригоравшую картошку. Раскаленный жир плюнул в щеку. Дима неизящно выразился.
— Извините, это я не вам. Так что случилось?
— Мне кажется, я видела эту женщину. Ну, которая в Лупполово и потом, на Лиговском. Я вчера ездила к бабушке, она живет на улице Вавиловых. И зашла в универсам на проспекте Науки. Недалеко от «Академической». И она как раз выходила.
— Бабушка?
— Нет, эта… С двумя полными сумками. Еле тащила. Вы можете думать, что я спятила. Но мне кажется, это была она. Лицо… Прическа другая — длинные темные волосы, в хвост собраны. Но лицо очень похоже. Только без косметики совсем. Лет тридцать на вид, не больше. И взгляд… такой же. А еще… Мне кажется, она меня узнала. Мы столкнулись в дверях, она на меня посмотрела и… И что-то в лице изменилось.
— В какую сторону она пошла, не обратили внимания? — спросил Дима, сдвигая сковороду на соседнюю конфорку.
— Не к метро, а в другую сторону, к Ручьям. Я через стекло смотрела. А потом она обернулась, и я за полки спряталась. Честно говоря, я испугалась… Скажите, Дмитрий Иванович, это она? Она убила Гену?
— Почему вы так думаете? — Диме даже тошно стало от того, насколько фальшиво звучал его голос.
— Не знаю… — в голосе Жени дрожали слезы. — Я ничего не знаю. Понимаете? Ко мне действительно из милиции приходили, как вы и говорили, я им все рассказала. Но я ведь не могу следователю звонить и спрашивать, как продвигается расследование. Или жене. Дмитрий Иванович, я вас очень прошу… Вы разрешите мне позвонить вам еще раз?
— Конечно, звоните, — пробормотал Дима.
Есть расхотелось. На душе было мерзко. Что он мог ей сказать? «Звоните…»
Выудив со сковороды сгоревшие в уголь брусочки, он накрыл картошку крышкой и отставил подальше. Завтра не надо будет готовить, только разогреть. Он пошарил в полупустом холодильнике, вытащил из банки притаившийся в мутном рассоле огурец, отрезал горбушку круглого ржаного хлеба. «Кусочек с воловий носочек», — говорила бабушка, глядя, как он обрезает круглую буханку со всех сторон. От нее можно было отрезать четыре больших горбушки, а если поменьше — то пять или даже шесть. Мама сердилась, а бабушка только улыбалась. Она всегда помнила о блокаде и всем конфетам предпочитала кусок ржаного хлеба с солью. Он тоже всегда любил именно ржаной…
