Эксгумация - Литт Тоби (читаем книги онлайн .txt) 📗
ТРЕБУЕТСЯ: молодой актер — юноша 16–18 лет на роль злодея в низкобюджетной короткометражке. Худощавый, темные волосы, привлекательная внешность. Опыт работы в кино не обязателен. Писать в «Лазарус продакшн», в письмо вложить резюме и черно-белую фотографию.
После этого мы дали адрес квартиры Энн-Мари. (Мы единодушно решили, что, если указать мой адрес, это привлечет к нашей затее ненужное внимание прессы.)
Энн-Мари пообещала, что уже на следующий день поместит объявления в самых известных изданиях для актеров: «Стэйдж энд скрин» и «Стэйдж».
Когда мы закончили, было уже поздно, поэтому я остался ночевать у Энн-Мари.
Мы оба плохо спали. Энн-Мари беспокоило мое присутствие в ее постели, а меня беспокоило ее беспокойство.
Я вспомнил, как спали мы с Лили — долгий глубокий сон по утрам в субботу и воскресенье: мы просыпались с рассветом только для того, чтобы напомнить друг другу, что можно вновь заснуть. С другой стороны, я не мог не вспомнить, как барахтался в бурном море ночных кошмаров Лили: как она ворочалась, как раскачивалась и шаталась под ней кровать, как мне приходилось обнимать ее, бить по щекам, успокаивать.
Все, чем я занимался с Энн-Мари, мысленно возвращало меня к Лили — думаю, Энн-Мари даже не подозревала, сколько воспоминаний пробуждало во мне наше общение. Это было все равно что открыть какую-то забытую папку в компьютере и обнаружить там еще сотню забытых файлов.
Лили сформировала мою модель общения с женщинами, наверное, на всю оставшуюся жизнь. Никогда больше эти самые важные в жизни отношения не откроют мне ничего нового, потрясающего, неповторимого.
Лили оставила после себя шрамы повсюду.
60
Вторник.
Рано утром я отправился домой, снедаемый чувством вины за то, что слишком много думаю о Лили и слишком мало об Энн-Мари. Мне было просто противно оттого, что Лили до сих пор настолько управляла моей жизнью, особенно снами.
Впервые я понял, что мне уже никогда не удастся сократить время, которое я с ней прожил. Меня это раздражало — хотелось позвонить ей и потребовать, чтобы она перестала меня донимать. Лили будто постоянно подбрасывала мне напоминания о нашей с ней жизни, куда бы я ни посмотрел. Она была виновата в том, что отказывалась покидать мои мысли. Меня переполняло детское чувство обиды, из меня рвался крик: Так нечестно, нечестно! Уходи, оставь меня в покое! Она преследовала меня и мою память: мне хотелось подать на нее в суд за домогательство и добиться, чтобы ей запретили приближаться ко мне.
Энн-Мари упомянула, что собирается провести день в поисках работы. Я надеялся, что она найдет ее как можно скорее, и эта новая работа вынудит ее уехать из Лондона. Пора было порвать с Энн-Мари, но так, чтобы я не нес за это ответственность. Энн-Мари начинала меня раздражать. Она хотела, чтобы я все время был рядом. Я же только и ждал, когда она исчезнет из моего поля зрения, хотя бы на несколько часов. Своим присутствием Энн-Мари невольно напоминала мне о той, кем она не была, кем она никогда бы не смогла стать, — о Лили. Я начал чувствовать жалость к Энн-Мари, и для меня это был верный признак того, что пора расставаться. Мне нужен был лишь повод, который помог бы мне сохранить лицо в момент расставания. Особенно удачным совпадением была бы работа для нее где-нибудь в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Тогда бы у меня была возможность произнести все эти трогательные речи о том, как мне больно с ней расстаться. Я бы предстал перед ней благородным страдальцем. Она бы заплакала; все бы было кончено; я был бы свободен. Но пока она, конечно, была мне нужна.
Приехав домой, я обнаружил на коврике в прихожей письма и газеты.
С тех пор, как я появился в таблоидах, количество рекламной почты, присылаемой на мой адрес, как минимум, утроилось. Каждый благотворительный фонд, которому я в свое время что-то пожертвовал, счел за благо обратиться ко мне с какой-нибудь просьбой. В этой почте было письмо от инициативной группы, намеревавшейся начать кампанию за реформу здравоохранения. Они хотели, чтобы я стал их представителем.
Были и другие, более личные послания — старые друзья, желающие возобновить общение, прислали торопливо написанные открытки с новыми адресами или длинные письма, полные многостраничного самобичевания.
Я отнес все это на кухню и бросил в черный пакет для мусора, который находился у меня в состоянии постоянной готовности прямо на полу.
Я проверил выпуск «Миррор» за вторник. Азиф полностью исчез из сферы интересов газеты. Им хватило двух дней его болтовни о состоянии системы здравоохранения.
Я позвонил в отделение патологии больницы Юнивер-сити-Колледж.
— Скажите, Азиф уже вернулся с острова Уайт?
— Боюсь, что мы не можем предоставить вам информацию о наших сотрудниках.
Я попробовал позвонить его матери, но она, похоже, сменила номер телефона.
Судя по всему, в деле установления отцовства того ребенка, которого носила Лили, я временно зашел в тупик.
Однако теперь, когда журналисты оставили меня в покое, я мог договариваться о встрече с Аланом и Дороти.
Я позвонил им домой. Трубку снял Лоренс, и мы немного поболтали. Однако Дороти быстро поняла, кто звонит, и с диким воплем выхватила у него трубку.
— Оставь его в покое! — закричала она.
— Ну ма-а-ам! — услышал я стон Лоренса.
Мне потребовалось несколько минут, чтобы убедить ее, что теперь я могу выходить из дому без эскорта поклонников и почитателей.
Мы договорились встретиться на следующий день в Хэмпстед-Хит в три часа. Мне хотелось навязать им такое место, где бы они чувствовали себе менее уверенно, — например, камеру ужасов в Музее мадам Тюссо, Музей хирургии или даже Хайгейтское кладбище, прямо на могиле Лили. Но Дороти дала понять, что они готовы снизойти до встречи со мной только в Хэмпстед-Хит.
В Хэмпстед-Хит, так в Хэмпстед-Хит…
После этого у меня оставалась еще масса дел.
Для покупки пистолета мне нужны были наличные, поэтому я позвонил в банк и заказал требуемую сумму. Я унаследовал счет Лили, но я должен был убедиться, что смогу достаточно быстро получить деньги.
Затем я позвонил ее нотариусу, тому самому человеку в сером костюме, который приходил ко мне в больницу.
— Боюсь, мистер Редман, что вы застали меня не в самый подходящий момент. Сегодня мой последний рабочий день. Я передаю дела своему весьма достойному коллеге. Видите ли, у меня неизлечимая стадия рака.
Я выразил ему свое сочувствие.
— Нет, все в порядке. Я хорошо пожил и поработал. Подождите, я вас соединю.
Я поговорил с коллегой. Он согласился перевести деньги со счета Лили на мой как можно скорее.
— Жаль было услышать о болезни…
— Да, нам всем будет его не хватать.
— Он ведь был и поверенным Роберта, так?
— Почти тридцать лет.
— А вы не знаете, собирались ли они оспаривать завещание?
— Боюсь, что не могу сообщить вам информацию о других клиентах.
Здесь мне тоже ничего не удалось выяснить.
Поскольку квартира Лили мне должна была еще пригодиться, я позвонил и попросил, чтобы в ней снова включили воду и газ. Я также попросил, чтобы включили старый телефонный номер Лили.
После обеда Джеймз повез меня и мою инвалидную коляску на экскурсию по пабам юго-восточного Лондона.
Вечером приехала Энн-Мари.
— Я разместила объявления. Они будут опубликованы в четверг.
— Хорошо, — сказал я.
— В этом месяце у них не очень много объявлений. Есть свободное место. Было несложно…
— Хорошо.
Больше мне нечего было сказать ей.
61
Среда.
Настало время для встречи с Аланом и Дороти. Я оделся по-спортивному, поскольку меня вдруг посетила фантазия, что меня могут похитить, — Алан накинет мне на голову мешок, а Дороти свяжет руки за спиной.
Джеймз довез меня до Хэмпстед-Хит. Мы поговорили о том, как со мной обошлись газетчики. Джеймз мне посочувствовал.
