Сошедший с рельсов - Сигел Джеймс (е книги txt) 📗

– Кто-нибудь даст мне соку? – спросила она.

Внезапно пульт дистанционного управления у нее в руках заходил ходуном. Вверх-вниз, вверх-вниз.

– Тебе нехорошо, дорогая? – встревожилась Диана. – Ты вся дрожишь.

– Хочу и дрожу. – Дочь бросила на меня взгляд, который ясно говорил: «Вот видишь, что мне приходится испытывать из-за тебя. Мне стало хуже».

Диана достала из холодильника апельсиновый сок и налила полстакана:

– Держи.

Анна пригубила.

– Попей еще, – посоветовала Диана.

– Пей сама, – огрызнулась дочь.

Она всегда остро реагировала, когда ее чем-нибудь пичкали. Или не пичкали. Она продолжала дрожать.

– Пожалуйста, дорогая, – поддержал я жену.

– Со мной все в порядке, – отрезала Анна.

– Послушай…

– В порядке! – Анна схватила стакан и кинулась в коридор. – Когда вы от меня отвяжетесь!

– Она напугана, – объяснила Диана. – Настроение меняется очень быстро.

– Я знаю.

«Почему вы меня назвали Анной?» – спросила дочь, когда была совсем маленькой.

«Потому что ты моя частичка, – ответила жена. – Меня зовут Дианна. Если отнять частичку „ди“, получится твое имя».

– Мне надо вернуться к счетам, – сказала жена.

И я подумал, что скоро у нас возникнут проблемы с платежами.

Я забыл купить поздравительную открытку. И поскольку жена и дочь злились на меня, решил: отправлюсь-ка в канцелярский магазин на Меррик-роуд.

В магазине пожилая женщина колдовала с карточками лото.

– …восемь… семнадцать, тридцать три… шесть… – Нескончаемое моление об удаче. – …девять… двадцать два… одиннадцать…

Я прошел к задней стене, где были выставлены открытки. Не только поздравительные, но и благодарственные, соболезнующие. Я обратился к разделу, посвященному дню рождения, и чуть не увяз в подразделах. Поздравления мамочке, сыну, жене, теще, бабушке, лучшему другу, кузине… Вот, слава Богу, дочери. Теперь предстояло решить, в каком ключе выбрать текст: в шутливом, уважительном или сентиментальном. Я склонялся к сентиментальному. Чувствительных открыток тоже оказалось немало – с цветами на обложке и короткими стихотворениями внутри. Однако стихи были не столько трогательными, сколько пошловато-банальными. Например:

Я подумал: Анну непременно стошнит от этих виршей. Придется сочинить что-нибудь самому, если уж захотелось произвести на дочь впечатление тонкого и умного человека. Выбор пустых открыток был невелик. На обложке черно-белая фотография, или заснеженная равнина в штате Мэн, или уединенная горная река. Считалось, что глупые стихи – для народа, а их отсутствие – для одухотворенных людей. Я никак не мог решить, одухотворен я в настоящее время или нет.

За стендами с открытками стояли другие – с более изысканными подарками. Керамические сердца с надписью «Лучшей на свете мамочке». Мяч для гольфа со словами «Потрясающему отцу». Искусственные цветы. Колокольчик с призывом «Сделай динь-динь». И рамки для фотографий.

Я заметил ее не сразу.

Рылся там и сям, рассматривал керамику и дешевую пластмассу, трогал мяч для гольфа, звонил в колокольчик. И уже повернулся к стенду с поздравительными открытками, намереваясь принять окончательное решение, как вдруг произошло то, что я назвал бы эффектом бокового зрения. Хотя это не совсем точно. Я разглядел ее не уголком глаза. А просто увидел и вспомнил.

Колокольчик. Идиотский мяч для гольфа. Керамические сердца. Где же она мелькнула? Вон там.

Во второй рамке.

И в третьей.

– Могу я вам чем-нибудь помочь? – Голос донесся, словно издалека.

Фотографии в рамках.

Чтобы покупатели поняли, как красиво будут смотреться снимки их близких в предлагаемом обрамлении. Ты с женой во время свадьбы на Нантакете [43]. Двойняшки Гензель и Гретель [44] в тот давнишний Хэллоуин. Милая мордочка Керри-щенка. Люди, как правило, лишены воображения. Им нужны образцы для подражания: «Представьте, как чудненько будут выглядеть эти рамочки на вашей каминной полке».

– Сэр, могу я вам чем-нибудь помочь? – Голос звучал настойчивее, но словно через стену.

В рамках за стеклом находился один и тот же снимок. Маленькая девочка сидела на качелях где-то за городом. Белокурые волосы разлетелись в стороны. Веснушчатое лицо, круглые коленки, очаровательная улыбка. Образ беззаботного детства. Визажисты, парикмахеры, костюмеры, которые его создавали, остались за кадром.

– Сэр, вам плохо?

Я уже видел эту фотографию.

«Я показал вам свою. Теперь ваша очередь».

Очаровательная Лусинда рассмеялась и достала из кожаной сумки снимок.

Маленькая девочка на качелях где-то за городом.

Только это была не ее дочь. Чужая.

– Сэр, что-нибудь случилось? – поинтересовался продавец.

Надо ответить. «На меня снизошла великая благодать» – вот что я ему скажу.

Я был слеп, а теперь прозрел.

Сошедший с рельсов. 33

Анна пригласила на день рождения всего одну подругу, видимо, единственную. И я не мог отделаться от ощущения, что мы не на празднике, а на поминках.

И я вспоминал. Интерн в приемном покое больницы спросил меня о зрении Анны. Ему бы спросить о моем: «Как у вас с глазами, мистер?» И я бы ему ответил: «Плохо, доктор, я слеп».

Я попал в крушение. Слышал вопли раздавленных и умирающих. И все это время поездом управляли Лусинда и он. Теперь я отлично все понял.

Как они это устроили?

Ложь. Фарс. Подстава. Я пытался определить то, что мой житейский опыт явно не включал. А Анна в это время терпеливо ждала, когда мы кончим петь: «С днем рождения!»

Обман. Надувательство. Дочь распечатывала подарки и читала поздравительные открытки. Я ей написал: «Хорошо бы тебе всегда было тринадцать».

Откровенный грабеж. Она поблагодарила всех за подарки, а меня даже обняла.

Я вспомнил человека, которого видел с Лусиндой.

Он ей не брат, не сосед и не любимый дядюшка.

Он – следующий.

Мы с Дианой умудрились соблюсти приличие: улыбались и хлопали в ладоши, когда Анна задувала свечи.

Потом дочь с подругой отправились в кино. И воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь мерным плеском из водопроводного крана и неприятным звоном стаканов и тарелок, устанавливаемых в посудомоечную машину. И еще – ужасными криками в моих ушах.

– Ну вот, – начал я в отчаянной надежде направить мысли в другую – любую – сторону и одновременно нарушить молчание, – она стала на год старше.

– Да, – без всякого энтузиазма отозвалась Диана. Поставила последнюю тарелку в посудомоечную машину и села к столу. И впервые за бог знает сколько времени обратилась ко мне по-человечески: – Как ты живешь, Чарлз?

– Хорошо… отлично…

«Ложь», – подумал я.

– Правда?

– Конечно. Со мной все в порядке, Диана. А ты?

– Я вспоминаю.

– О чем?

– Как ты однажды о нас сказал. О том, что значит быть родителями. Помнишь?

– Что я сказал?

– Ты сказал, – она закрыла глаза и словно прочитала в памяти, – «Это все равно, что положить деньги в банк».

– В банк?..

– Анне было три или четыре годика, около этого, и ты куда-то ее повел, вроде бы в зоопарк. Вы ушли вдвоем, потому что я тогда болела. Да и ты чувствовал себя неважно – мне кажется, от тебя-то я и подхватила заразу. Тебе хотелось остаться дома, полежать на диване, посмотреть футбол. Но Анна на тебя насела, и ты сдался.