Сошедший с рельсов - Сигел Джеймс (е книги txt) 📗

Я начал смутно припоминать. Давнишнее воскресенье в зоопарке Бронкса. Мы с Анной кормим слонов.

– Да, было такое.

– Когда вы вернулись, я тебя поблагодарила. Понимала, что тебе совсем не до прогулок, но ты пошел. Ради Анны. Не бог весть какой подвиг, и все-таки. Мне было очень приятно, что ты его совершил.

Диана смотрела прямо на меня – в лицо, – словно искала что-то потерянное. И мне захотелось ей сказать: «Я здесь. Я никуда не делся».

– А ты мне ответил: «Каждый день с Анной, каждый миг – это своеобразный вклад. Если достаточно вложить и не растратить, то, повзрослев, она станет богатой. Воспоминаниями». Тогда я решила, что это глупо. И очень здорово. Ей скоро потребуется диализ.

– Не может быть! – У меня моментально испарились мысли о зоопарках, слонах, Лусинде и Васкесе.

– Доктор Барон провел анализы. Почки сдают. Одна уже почти отказала. В скором времени нашу дочь придется трижды в неделю подсоединять к аппарату.

– Когда?

– Какая разница? Это будет, и все.

Диана заплакала.

– Я думаю, ты прав, Чарлз.

– Что?.. В каком смысле?

– Думаю, мы вели себя с ней правильно. Создали ей хороший банковский счет. И никогда не забывали класть туда деньги. Ни разу.

Я почувствовал жжение у век и что-то горячее, мокрое на щеках.

– Извини, Чарлз. Я никогда не закрывала глаза на то, что должно случиться. Но сейчас забылась. Я не должна была об этом говорить. Не хотела, чтобы это прозвучало. Прости.

– Диана… Я…

– Но мы должны повторять, какая у нас замечательная дочь. Все время, пока она с нами. Это очень важно.

И каким-то волшебным, необъяснимым образом мы оказались в объятиях друг друга.

Когда мы наплакались и, держась за руки, сели рядом и стали смотреть в чернильно-темную ночь за окном, мне показалось, Диана вот-вот попросит меня не уходить. Я даже увидел, как формируются в ее голове слова.

И сознательно нарушил очарование этого мига. Встал и сказал, что мне пора.

Я не мог остаться дома. Пока не мог.

Кое-что стало мне ясно. Кристально ясно.

Мне следовало завершить неоконченные дела.

Меня выгнали с работы. Отлично. Надо было найти другую. Лучше прежней.

Надо было восстановить фонд Анны.

А для этого где-то достать средства.

Каким-то образом вернуть свои деньги.

Сошедший с рельсов. 34

Ноги Лусинды невозможно было не увидеть.

Я заметил их и в первый раз – в поезде, и сейчас – в толпе на Пен-стейшн. Они выделялись среди множества других ног, ухоженные и сексуальные.

Лусинда была с мужчиной.

Я выслеживал их много дней. Каждое утро садился на поезд 5.30. Прятался в том месте, где встретил их в прошлый раз, и терпеливо ждал.

Я говорил себе: «Это мой единственный шанс». Скрещивал пальцы и читал молитвы.

Наконец я их засек, и оказалось, мне трудно на них смотреть.

Я чувствовал себя обнаженным, уязвимым и напуганным.

А в незнакомом мужчине невольно узнавал самого себя. Как-то на дружеском мальчишнике я отвернулся от юной стриптизерши в золотистом парчовом ремешке на бедрах, окинул взглядом товарищей и с отвращением подумал: «Я такой же, как они».

Этот мужчина был явно очарован Лусиндой. Держал за руку, любовно заглядывал в глаза.

Теперь я нисколько не сомневался. Она его охмурила, как некогда меня. Он оказался следующим.

«Какой трогательный, – подумал я. – Какой жалкий».

Как я в недалеком прошлом.

Взглянув на фотографию в магазине, я задался вопросом: «Почему именно меня выбрали объектом атаки?» И не задумываясь ответил: «Потому что я ее жаждал. Какой угодно. Лишь бы выбила из привычной колеи».

Я то и дело мысленно возвращался к нашим встречам с Лусиндой. Прокручивал их в сознании, как рабочий материал на редакционном компьютере и «Мовиоле» [45]. Как мило она сказала: «Я за вас заплачу».

В тот день она меня подцепила.

Лусинда и мужчина завернули в открытое кафе и взяли обезжиренные персиковые оладьи и бублички; мужчина заказал кофе.

Они сидели за маленьким столиком. Плечи их соприкасались, лица иногда застилал пар.

Сначала я держался к ним спиной, потом нырнул за газетный стенд. Я опасался, как бы она меня не заметила, хотя вообще-то зря: узнать меня было трудно.

Во-первых, я похудел. После того, как моя жизнь пошла под откос, у меня испортился аппетит, а затем и вовсе исчез. Одежда висела на мне, как на плечиках. Во-вторых, пополнив благодаря coup de grace [46] Барри Ленге ряды безработных, я бросил бриться. Моя эспаньолка превратилась в настоящую бороду. Несколько дней назад в ванной комнате я посмотрел в зеркало и увидел лице вроде тех, что показывают в кинофильмах о заложниках. Иностранный дипломат, пробывший несколько месяцев в заточении, – вот как я теперь выглядел.

Мне надоело подглядывать за ними из-за газетного щита.

Меня начала разбирать злость. Она поднялась во мне внезапно, как тошнота. Чувство необыкновенной силы. Такую злость я испытывал только к Богу из-за болезни Анны – в те дни, когда в Него верил и не верил. У меня сжались кулаки, и я представил, как запускаю их в рожу Васкеса. И в ее прекрасное лицо.

Но я подавил желание выйти и сказать, что обо всем догадался. Что знаю, как она меня обманула. Надо было дождаться своего часа. Вернуть деньги Анны. Для этого требовалось найти Васкеса. А чтобы найти Васкеса, нужна была Лусинда.

Рано или поздно, она приведет меня к нему.

Я понял, что Лусинда сменила имидж: она больше не была брокером. Мне удалось подслушать их разговор. Мужчина сообщил, что играл на понижение для своего клиента, который был для него чем-то вроде кормушки. Значит, истинный брокер он, а не она. Потому что мог, поддавшись любопытству, справиться у коллег насчет некоей Лусинды и обнаружить, что таковая в их среде не числится. Значит, теперь она косила под юриста, страхового агента, цирковую гимнастку или кого-нибудь еще. И звалась не Лусиндой.

Зато имя мужчины мне было известно. Я узнал его в то утро, когда они распивали кофе. К ним кто-то подошел и сказал: «Привет, Сэм Гриффин. Как дела?»

Дела его оказались не очень. Он побледнел и онемел. А Лусинда отвернулась и принялась изучать висевшее на стене меню.

– Прекрасно, – ответил Сэм, обретя голос.

А Лусинда поднялась и пересела за другой столик. Случайная попутчица. Вместе сошли с поезда, очутились в одном кафе и сейчас разъедутся на метро. Мистер Гриффин пять минут поболтал с не вовремя возникшим приятелем. А когда тот ушел, с облегчением вздохнул и вытер лицо грязной салфеткой.

Я нервничал; нелегко так близко находиться от жертвы и не иметь возможности предупредить ее об опасности. Словно видишь, как к ребенку приближается машина. Схватить бы его, увести с мостовой, но нет сил. И в результате наблюдаешь страшную смерть крупным планом в замедленном темпе. Ужасно!

По-моему, однажды она меня заметила.

Я следовал за ними к кафе, расположенному севернее Чайнатауна. Они заняли столик у окна. Гриффин потянулся к ее руке, и Лусинда не отстранилась.

Я невольно вспомнил свое ощущение, когда ее рука ложилась на мою ладонь. Вспомнил всего на мгновение. И какое наслаждение доставляли мне эти руки в отеле «Фэрфакс». Словно открываешь китайскую шкатулочку и находишь в ней другую. Открываешь следующую и видишь новую. Еще и еще – каждая меньше и теснее предыдущей. Открываешь все быстрее и вдруг в последней – ничего. У меня перехватило дыхание.

Погруженный в воспоминания о греховных наслаждениях, я не успел справиться с волнением к тому времени, как они показались на пороге кафе. Пришлось срочно пересечь улицу. На противоположном тротуаре я задержал дыхание, сосчитал до десяти и, скрестив пальцы, медленно повернулся к Лусинде: неужели узнала?