Сошедший с рельсов - Сигел Джеймс (е книги txt) 📗
И вот я сказал. Но гораздо больше того, что она могла представить.
Диана задала мне несколько вопросов – из тех, что я ожидал. Кто та женщина? Замужем ли она? И правда ли, что у нас все ограничилось одним свиданием? Однако сердца в этих вопросах не было. Зато было в других. Или вернее, то, что осталось от ее сердца. Как серьезны мои неприятности с полицией? И прочее.
Под занавес она потребовала, чтобы я ушел из дома. Она не сказала, на сколько. Во всяком случае, сейчас она не хотела видеть меня рядом.
И через несколько недель, в течение которых я всячески избегал Диану – когда Анна засыпала, удалялся в гостевую комнату, – я снял меблированную квартиру в Форест-Хиллз.
Сошедший с рельсов. 30
В Форест-Хиллз проживали правоверные евреи и неправоверные сектанты. Люди одинокие, без видимых средств к существованию, они как будто не принадлежали нашему миру. И я прекрасно вписался в их компанию.
Например, я выглядел женатым человеком. Но где моя жена? Судя по возрасту, у меня наверняка имелись дети. Но куда они запропастились? Да и с финансами у меня было не совсем ясно.
В первый вторник после переезда меня вызвали в кабинет Барри Ленге. Это было необычно, поскольку, согласно производственной иерархии, те, кто занимался сметой – даже из начальников, – являлись к нам.
Но я пошел. Видимо, все дело в посттравматическом синдроме: самоуверенности у меня осталось не больше, чем у побитого пса.
Барри Ленге выглядел смущенным. Это послужило первым звонком тревоги.
– Гм… – прокашлялся он. И это прозвучало вторым звонком. – Я просматривал производственные счета, и кое-что меня удивило. Решил обсудить с вами.
Настала очередь смущаться мне. Барри уставился на набор серебряных карандашей. Я тут же вспомнил, как упорно смотрел Элиот на свои канцелярские принадлежности, когда Эллен Вайшлер давала мне отказ.
– Дело в том…
– В чем?
– Видите ли, здесь сказано: сорок пять тысяч за музыку. – Он показал на лист бумаги.
Знакомый счет за выполнение подряда.
– Видите? – ткнул в него пальцем Барри. – Вот здесь.
Я притворился, будто рассматриваю цифры. Рефлекс побитой собаки: когда ей приказывают, она подчиняется. Цифры были в самом деле похожи на четыре и пять.
– Да.
– Понимаете, в этом-то вся проблема.
– Да? – Похоже, на все его откровения у меня находилось одно только «да».
– Мэри Уидгер встречала эту музыку на другом ролике.
– Что?
– Повторяю: Мэри Уидгер встречала эту музыку на другом ролике.
– Что вы хотите сказать?
– Поправьте меня, если я ошибаюсь. Сорок пять тысяч долларов за специально созданное произведение. Так?
– Так.
– Но оно не специально созданное.
– Не понимаю.
Но я прекрасно понял. Студия Тома и Дэвида откопала эту музыку в архиве и не соизволила проверить, кто и когда ее написал. А ее уже использовали. До нас.
– Может быть, существует нечто похожее? В конце концов, это лишь звуковое сопровождение.
– Нет. Мэри обращалась к музыковеду. Это тот же самый отрывок. Нота в ноту.
«Она обращалась к музыковеду». К музыковедам обычно обращались за гарантией, что выбранная для рекламы мелодия не слишком напоминает популярную пьесу. Например, нам понравилась строка из «Это прекрасно» Гершвина. Мы ее вставляем в ролик, но слегка переиначив, чтобы правообладатели музыки не ободрали нас, как липку. В данном случае, разумеется, стянули не Гершвина.
– Я переговорю со студией. – Я постарался, чтобы голос звучал по-деловому возмущенно.
– Я уже говорил с музыкальной студией, – осадил меня Барри.
Мне не понравилось, как он произнес «с музыкальной студией». Подчеркнуто саркастически.
– Да?
– Да. Разговаривал. И в связи с этим у меня к вам вопрос. Сколько?
– Что значит «сколько»?
– Не понимаете слово «сколько»?
– Ничего не понимаю.
– Да неужели?
– Уверяю вас.
– А мне кажется, прекрасно понимаете. Музыкальная студия – мыльный пузырь. Она существует только на бумаге. И организована для того, чтобы получать от агентства нелегальные доходы. Но если я потребую вернуть незаконно заработанное, какую это составит сумму?
– Понятия не имею, о чем вы говорите. Если вы обнаружили мошенничество…
– Послушайте, Чарлз… – Барри больше не смущался. Наоборот, чувствовал себя словно рыба в воде. – Послушайте. Если вернете назад наши деньги, есть вероятность, что эта история не кончится судом. Что вы не окажетесь на скамье подсудимых. Следите за моей мыслью? Хотя решение буду принимать не я. Будь моя воля, я бы точно упрятал вас в каталажку. Это потому, что я финансовый проверяющий компании и деньги слишком близки моему сердцу. Уразумели? А у Элиота другие настроения. Пусть так.
«У Элиота другие настроения». Я стал гадать, знал ли что-нибудь Элиот или нет. Пока нет.
– Да, действительно, я кое-что заподозрил. Что-то там было такое… Почему бы вам не поговорить с Томом и Дэвидом?
– Я уже говорил с Томом и Дэвидом. И они готовы многое сообщить. А вы, я вижу, намереваетесь продолжать пудрить мне мозги. Прекрасно. Только учтите: будете дальше вести себя в том же духе, и Элиот переменит решение. Почему? Да потому, что я ему скажу. Никто не хочет скандальной огласки. Но хотят, чтобы вернули их деньги. Вы же понимаете, если возникнет выбор: деньги или ненадолго подмоченная репутация – и деньги перевесят. Вы уж мне поверьте.
Мне предстояло принять решение. Можно было сознаться в хищении двадцати тысяч долларов и вернуть их. Но для этого требовалось снова залезть в фонд Анны. Я очень сомневался, что Диана меня к нему подпустит. Хотя с другой стороны, у меня возникло ощущение, что Том и Дэвид навесили на меня больше, чем мне перепало, и Барри не поверит, что моя мошенническая активность ограничилась этой суммой. Если я что-нибудь признаю, мне выпишут счет покрупнее; и тогда конец.
– Не имею к этому никакого отношения, – заявил я твердо, как только мог. – Не знаю, что наговорили вам Том и Дэвид. На вашем месте я бы не верил ни одному слову типов, которые, судя по всему, много лет вас надували.
Барри вздохнул. И попытался ослабить воротник – невозможное дело, поскольку он был ему мал на два размера.
– Выходит, продолжаете гнуть свое, – произнес он. – Прекрасно. Дело ваше. Утверждаете, что невиновны? Хорошо, мы предпримем меры.
– И в чем они будут заключаться?
– Мы вас отстраняем. Организуем служебное расследование. После чего вновь обратимся к вашей персоне. И если у меня есть хоть какое-нибудь влияние на начальство, арестуем к чертовой матери. Понятно, приятель?
Я поднялся и вышел из кабинета.
Сошедший с рельсов. 31
Время шло – неделя, другая, месяц.
Вместо работы я занимался размышлениями. Например, прикидывал, простит ли меня когда-нибудь Диана или нет. Арестуют ли по обвинению в убийстве или обвинят в незаконном присвоении денег. Ничего этого до сих пор не случилось. Но я понимал: еще не вечер.
В первый день безработицы я осознал, что, человек привычки, я запрограммирован каждое утро отправляться на службу. Поэтому сел в поезд и как обычно доехал до Манхэттена, а к вечеру вернулся домой. В немалой степени хандре способствовало окружение: меблированная квартира напоминала номер в мотеле, где отсутствовали горничные. Я чувствовал себя немного Златовлаской, которая переночевала в чужой постели. Словно кто-то должен был вот-вот появиться и выгнать меня вон. Имелись даже намеки на этого «кого-то» – крохотные свидетельства прежних постояльцев.
Например, книжка в бумажном переплете с закладками «Мужчины с Марса, женщины с Венеры». Кто ее обладатель – марсианин или венерианка? Я бы не взялся сказать.
За не слишком чистым унитазом обнаружилась зубная щетка – забавная, с изогнутой ручкой, чтобы добраться до самых труднодоступных мест. Цвета лаванды. Чей это цвет: мужской или женский? Или ничей?
