Возрождение - Кинг Стивен (бесплатные полные книги TXT) 📗
Однако один посетитель в него наведался. Им был я. Как-то в субботу я снова прошел через кукурузное поле Дорранса Марстеллара, чтобы избежать бдительного ока Сплетницы Харрингтон. Достал из-под коврика ключ и открыл дверь. Было страшно. Я смеялся над рассказами о живущих в доме привидениях, но, оказавшись внутри, вдруг представил, что сейчас обернусь и увижу взявшихся за руки Пэтси и Морри-Хвостика, пучеглазых и разлагающихся.
Не будь дураком, сказал я себе. Они сейчас либо в другом месте, либо вообще нигде, как говорил преподобный Джейкобс. Так что перестань бояться и не будь трусом.
Но я не мог перестать по-дурацки трусить, как не мог унять боль в желудке, когда объедался хот-догами субботним вечером. Однако я не убежал. Я хотел посмотреть, что он мне оставил. Я должен был это узнать. Так что я подошел к двери, на которой все еще висел плакат (на нем Иисус держал за руки детей, похожих на Дика и Джейн из моего старого учебника для первого класса) с надписью «Пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне».
Я включил свет, спустился вниз по лестнице и окинул взглядом сложенные у стены стулья, пианино с опущенной крышкой и игровой уголок, где на маленьком столике теперь не было ни домино, ни книжек-раскрасок с фломастерами. Но Мирное озеро красовалось на своем месте, а с ним и маленький деревянный ящичек с электрическим Иисусом внутри. Преподобный оставил мне их, и я был ужасно разочарован. И все же я открыл ящичек и достал электрического Иисуса. Я поставил его на край озера, туда, где, как я знал, начиналась металлическая планка с желобком, и сунул руку ему под одежду, чтобы включить. И тут меня захлестнула такая волна ярости, какой я еще не испытывал в своей недолгой жизни. Она была похожа на удар молнии в «Крышу неба», как об этом рассказывал преподобный Джейкобс. Я размахнулся и со всей силы кинул фигурку в стену.
– Ты ненастоящий! – крикнул я. – Ты ненастоящий! Это все одни фокусы! Будь ты проклят, Иисус! Будь ты проклят! Проклят, проклят, проклят!
Я рванулся вверх по лестнице, почти ничего не видя от слез.
Нового священника нам так и не прислали. Некоторые местные пасторы пытались организовать замену, но посещаемость упала почти до нуля, и в тот год, когда я учился в выпускном классе, нашу церковь заперли и заколотили. Но меня это не волновало. Моя вера исчерпала себя. Я понятия не имею, что стало с Мирным озером и электрическим Иисусом. В следующий раз, когда я оказался в подвале дома священника, где проходили наши собрания БММ – а это случилось через очень много лет, – он был абсолютно пустым. Таким же пустым, как небо.
IV. Две гитары. «Chrome Roses». Молния на «Крыше неба»
Когда мы окидываем взглядом прожитую жизнь, нам кажется, что ее течение было закономерным. Каждое событие начинает выглядеть логичным, будто что-то или кто-то заранее расписал все наши поступки (и проступки). Взять хотя бы старика-сквернослова, который, сам того не ведая, предрешил то, чем я стану заниматься целую четверть века. Это Провидение или просто случай? Я не знаю. Как я могу знать? Я там даже не был в тот вечер, когда Гектор-Цирюльник отправился искать свою старую гитару «Силвертон». Раньше я бы сказал, что наши жизненные пути определяет случай: сначала произошло одно, затем другое, и потому случилось третье. Теперь я знаю – это не так.
Нами движут Силы.
В 1963 году, до того как на сцену ворвались «Beatles», Америку охватил короткий, но бурный период настоящей одержимости фолк-музыкой. Столь вовремя появившееся телешоу «Хутенэнни» устраивало встречи с такими белыми исполнителями музыки черных, как «Chad Mitchell Trio» и «New Christy Minstrels». (Белых комми вроде Пита Сигера и Джоан Баэз туда не приглашали.) Мой брат Конрад был лучшим другом старшего брата Билли Пэкетта Ронни, и каждую субботу вечером они вместе смотрели это шоу дома у Пэкеттов.
В то время дед Ронни и Билли жил с ними. Все знали его как Гектора-Цирюльника, потому что он занимался этим ремеслом почти пятьдесят лет, хотя представить его в этой роли было довольно трудно. Считается, что парикмахеры, как и бармены, отличаются располагающей к себе общительностью, а Гектор-Цирюльник редко открывал рот. Он просто сидел в гостиной, потягивая кофе, в который подливал виски, и курил сигары «Типарилло». Их запахом пропитался весь дом. Если он что-то и говорил, то обязательно приправлял свою речь какой-нибудь непристойностью.
Но шоу «Хутенэнни» ему нравилось, и он всегда смотрел его с Коном и Ронни. Однажды вечером, когда какой-то белый парень пел, что ему грустно, поскольку от него ушла подружка, Гектор-Цирюльник фыркнул и сказал:
– Дерьмо, ребята, ни хрена это не блюз.
– Ты это о чем, дед? – поинтересовался Ронни.
– Блюз – музыка изгоев. А парень поет так, будто только что надул в кровать и теперь боится, что мать узнает.
Мальчишки засмеялись, отчасти от восхищения, отчасти от изумления, что Гектор выступил в роли музыкального критика.
– Сейчас, – сказал он и медленно поднялся по лестнице, подтягиваясь за перила шишковатой рукой. Он отсутствовал так долго, что ребята почти забыли о нем, но вернулся с видавшей виды гитарой «Силвертон» на шее. Потертый корпус был перехвачен лохматым соломенным жгутом, колки погнуты. Дед с ворчанием сел, громко испортив воздух, и пристроил гитару на костлявых коленях.
– Выключи это дерьмо, – велел он Ронни.
Ронни послушался, тем более что передача все равно заканчивалась.
– А я и не знал, что ты умеешь играть, дед, – сказал он.
– Не играл уже давно, – ответил Гектор. – Перестал, когда артрит начал доставать. Даже не знаю, смогу ли настроить эту суку.
– Следи за языком, папа! – крикнула из кухни миссис Пэкетт.
Гектор-Цирюльник не обратил на нее никакого внимания – он вообще редко замечал ее, разве что когда просил передать картофельное пюре. Он медленно настраивал гитару, бормоча проклятия, потом взял аккорд, который действительно напоминал музыку.
– Было видно, что гитара еще не настроена, – рассказывал мне потом Кон, – но звучало уже круто.
– Ничего себе! – восхитился Ронни. – Это что за аккорд, дед?
– Ми. Вся эта хрень начинается с ми. Но погоди, я еще не начал. Сейчас посмотрим, помню ли я, куда что совать.
– Язык, папа! – опять послышалось с кухни.
Он снова никак не отреагировал и начал перебирать струны старой гитары, используя жесткий, пожелтевший от никотина ноготь в качестве медиатора. Сначала бренчал неуверенно, бормоча ругательства, но постепенно поймал устойчивый, урчащий ритм, заставивший ребят изумленно переглянуться. Пальцы старика заскользили по грифу вверх и вниз, сначала неуклюже, потом – с пробуждением синапсов памяти – более гладко: от си к ля, потом к соль и обратно к ми. Эту последовательность я впоследствии играл не меньше сотни тысяч раз, хотя в 1963 году не отличил бы аккорда от фиорда.
Высоким плаксивым голосом, совершенно не похожим на свой обычный (когда он действительно говорил), дед Ронни затянул:
– «Почему б не дать мне взглядом окинуть всю тебя… То, что прячешь, крошка, лишает меня сна…»
Миссис Пэкетт вышла из кухни, вытирая руки кухонным полотенцем, с таким видом, будто встретила какую-то экзотическую птицу вроде страуса, разгуливавшую по шоссе номер 9. Билли и маленькая пятилетняя Ронда Пэкетт остановились на середине лестницы, опираясь на перила и не сводя со старика изумленных глаз.
– Этот ритм, – делился со мной позже Кон, – был точно не похож на то, что играют на «Хутенэнни».
Гектор-Цирюльник теперь стучал ногой в такт и ухмылялся. Кон сказал, что никогда раньше не видел на лице старика даже подобия улыбки, и это немного пугало, будто тот превратился в какого-то поющего вампира.
– «Мама не дает мне развлекаться всю ночь… Боится, девочки опять… – И протяжно: – Начнут мной помыкать».
