Уинтер-Энд - Рикардс Джон (е книги .txt) 📗

Дейл пожимает плечами, а я направляюсь к комнате для допросов, в которой меня уже дожидается Николас. Если бы я не видел, как помощники шерифа уводят его оттуда, то, пожалуй, мог бы подумать, что он вообще этой комнаты не покидает.

После обмена обычными юридическими любезностями я начинаю наш разговор:

— С добрым утром, Николас. Как вы себя чувствуете?

Он без всякого выражения глядит на меня.

— Я себя чувствую хорошо, мистер Рурк. А вот у вас вид нездоровый. Надеюсь, вы ничем не заразились.

— Бессонница. Иногда, если что-то меня донимает, я не могу заснуть.

— И что же вас донимает сейчас, мистер Рурк? — спрашивает Николас. Голос его звучит немного выше обычного, похоже, его что-то почти забавляет.

Я закуриваю еще одну сигарету.

— Вы. Я не могу понять, почему вы не желаете назвать свое имя — если, конечно, за вами не числятся какие-то преступления. И не могу понять также, почему вы стояли посреди ночи на шоссе над телом убитой.

— Ну у вас же, наверное, имеется какая-то теория.

— На мой взгляд, это выглядит так: вы похитили Анджелу Ламонд, привели ее лесом к бывшему детскому дому «Святой Валентин», а оттуда на дорогу. И убили. — Я выдыхаю дым в сторону светильников, висящих над нами. — Эта версия соответствует фактам, пусть даже я и не понимаю причин, по которым вы это сделали. Возможно, я ошибаюсь. Возможно, вы просто пошли прогуляться и наткнулись на труп и ножи. Но, если вы так и будете молчать, моя теория приведет вас к приговору за убийство.

Николас даже не моргает.

— Я сам прогулялся вчера к «Святому Валентину», Николас.

— Правда? — произносит он. Глаза его кажутся еще более темными и пустыми, чем обычно.

Я достаю из кармана пластиковый пакетик и кладу его на стол.

— Я нашел это на опушке леса. Вы узнаете эту вещь или изображенную на фотографии женщину?

Николас улыбается:

— Да, я знаю, кто она.

— Кто?

— Я сказал «знаю, кто она», однако мне следовало, пожалуй, сказать «знаю, кем она была». Она была жертвой, мистер Рурк.

— Вашей?

И тут Николас проделывает нечто неожиданное. Он начинает хохотать и хохочет громко и долго. А успокоившись, вытирает глаза и смотрит на меня.

— Прошу прощения, мистер Рурк, — говорит он. — Если бы вы сидели по мою сторону стола, то знали бы, насколько смешон этот вопрос. Нет, не моей.

— Так что же с ней случилось?

Лицо его снова каменеет, он меняет тему:

— Расскажите мне немного о своем детстве, мистер Рурк. Мальчик, выросший в маленьком городке, поступает в ФБР, чтобы ловить преступников, — мне это интересно.

— Медальон, Николас, — напоминаю я.

— Сын адвоката и учительницы, работавшей на полставки, не так ли? А папочка состоял в добровольной пожарной дружине Уинтерс-Энда, так?

Мне очень хочется спросить, откуда он это знает, но я не спрашиваю. Я стараюсь сосредоточиться на главной теме нашего разговора. И, сохраняя бесстрастное выражение лица, поправляю его:

— Мама не была учительницей, она работала в детском саду. И что же?

— Детские впечатления формируют нашу дальнейшую жизнь, мистер Рурк. Это элементарное положение психологии. Вашему отцу случалось когда-нибудь совершать при тушении пожара серьезные промахи? Стресс, пережитый в детстве, мог определить вашу взрослую подверженность стрессам.

Я гашу окурок:

— Нет, ничего такого не было.

— А где сейчас ваши мать и отец?

Во мне вскипает злость, я чувствую, как напрягаются мышцы шеи. Возможно, причина в тоне, которым был задан вопрос, возможно, я просто устал, однако в следующий миг я чувствую непреодолимое желание схватить этого умника за загривок и бить его лицом об стол, пока нос не сломается, а рот не наполнится кровью. Три года назад, как раз перед нервным срывом, я вполне мог проделать это. Сегодня же я довольствуюсь тем, что бросаю на него яростный взгляд и подавляю гнев.

— Вас это не касается, Ник, — отвечаю я, стараясь, чтобы мой тон остался ровным.

— Если я угодил в больное место, мне очень жаль, — говорит он, но я совершенно ясно вижу: нисколько ему не жаль. — Однако вы ошибаетесь, меня это касается, поскольку мне действительно интересно, что случилось с вашими родителями.

Я словно слышу визг покрышек седана за долю секунды до оглушительного удара. Осколки стекла осыпают меня, пока моя машина скользит по дороге, опрокинувшись набок. Я еще не знаю этого, но боковую дверцу вдавило внутрь и разнесло вдребезги. Что-то брызжет мне на лицо — возможно, кровь.

— Они мертвы, — отвечаю я. — Умерли три с лишним года назад.

Похоже, что-то в моем ответе обрадовало Николаса, ибо его отстраненность заканчивается — он вздыхает и слегка расслабляется.

— Женщина, чья фотография находится в медальоне, — жертва преступления, которое долгое время оставалось безнаказанным, — произносит он. Произносит не так, как говорил прежде, а четко, сосредоточенно, словно мы покончили с пустяками и перешли к серьезному делу. — Я ведь уже говорил: иногда дьявол приходит за душами людей. Именно это случилось и в данном случае. Однако в архивах полиции вы, мистер Рурк, никаких сведений о ней не найдете.

— Так какое же отношение имеет она к смерти Анджелы Ламонд?

— Некоторые религии утверждают, что наши действия связаны одно с другим мириадами тончайших нитей. За мисс Ламонд пришел дьявол, мистер Рурк. А он никогда не приходит без причины.

— То есть медальон — это некая метка, так? И оставили ее вы.

— Мне не хотелось бы говорить об этом.

— Стало быть, вы?

Николас хранит молчание. Его поза, то, как он сидит, откинувшись на спинку стула и крепко сжав губы, показывает, судя по всему, что он считает разговор законченным. В другое время я, пожалуй, попытался бы надавить на него, но сейчас ощущаю слишком большую усталость. И я вызываю помощников шерифа, чтобы они увели Николаса.

А потом выхожу из комнаты и отправляюсь на поиски Дейла — и нахожу его в наблюдательной, перед прозрачным только с одной стороны стеклом.

— И что ты об этом думаешь? — спрашивает он.

Я пожимаю плечами:

— Похоже, Николас считает, что у него имелась причина убить Анджелу, и готов рассказать нам все, если мы установим эту причину. Давай сделаем копии фотографии из медальона и разошлем ее по всему штату — вдруг кто-нибудь опознает эту женщину. Наверное, неплохо было бы порыться в архиве городского врача, выяснить, не случались ли в городе странные смерти в то время, когда у него работала Анджела. Не исключено, что эта женщина лечилась у нее и умерла, а Николас винит в ее смерти медиков. И поищи также сведения о родителях, у которых власти отобрали детей, чтобы поместить их в «Святой Валентин». Может быть, она была плохой матерью — что-нибудь в этом роде.

— Она могла погибнуть и под машиной, водитель которой скрылся.

— Мысль интересная. Запроси полицию штата обо всех случаях со смертельным исходом за последние несколько лет, а я пороюсь в местных архивах. Возможно, ее лицо где-нибудь всплывет. — Дейл встает и собирается уйти, но я задерживаю его: — Как ты думаешь, не мог кто-нибудь из тюремных охранников наговорить Николасу лишнего?

Он нахмуривается:

— О чем это ты?

— Да просто я не понимаю, откуда он так много обо мне знает. Кое-что из того, что он говорит, очень близко к правде.

— Сомневаюсь, чтобы кто-то из наших мог рассказать о тебе так много, даже если бы он болтал с заключенными. Но никто из них не болтает.

Пока я копаюсь в старых записях о несчастных случаях, пытаясь найти женщину с фотографии в медальоне, проходит и время ланча, и первые послеполуденные часы. Фотографии, сделанные на местах аварий, номера водительских прав, подробности, касающиеся жертв. Ее в этих записях нет.

В половине четвертого я уезжаю в Уинтерс-Энд. Голова у меня какая-то легкая и пустая — как будто я накурился травки или получил сотрясение мозга. В чем тут причина — в общей усталости или в таблетках от мигрени, — я не знаю. Я стараюсь по возможности сосредоточиться на вождении и благодарю судьбу за то, что дождя нет и можно не бояться, что меня занесет на скользкой дороге.