Седьмой камень - Мэрфи Уоррен (список книг .TXT) 📗
Сперва он решил вообще не упоминать, что Чиун, — который когда-нибудь, как он надеялся, будет назван Великим Чиуном, — передал секреты Синанджу белому человеку. Тем более, что нигде не встречается упоминаний о национальности остальных Мастеров Синанджу. Разве оговаривается, что Великий Ванг был уроженцем Востока? Или что он был корейцем и родился в Синанджу? А Пак, Ви или Дейу? Разве история сообщает, что все эти Мастера были родом из корейской деревни Синанджу?
Однако не будут ли потомки обвинять Чиуна в том, что он не сообщил о происхождении Римо, который родился не только не в Синанджу или не в Корее, но даже не на Востоке? Чиун откровенно и прямо задавал себе этот вопрос. К сожалению, его отвлекли прежде, чем он сумел столь же прямо и откровенно ответить себе же, что винить его абсолютно не за что.
— Папочка, — заявил Римо. — Я злюсь и не знаю, почему я злюсь. Я без всякой на то причины ломаю стены. Мне хочется что-то делать, но я даже не знаю, что именно я хочу. Я чувствую себя так, будто утрачиваю что-то важное.
Чиун некоторое время молча раздумывал.
— Папочка, я схожу с ума. Я теряю себя.
Чиун медленно кивнул. Ответ стал очевиден. Если даже он, Чиун, решит, что с его стороны отсутствие упоминания о белом происхождении Римо вполне естественно и не заслуживает порицания, то как поступит Римо, когда он сам начнет писать историю своего Мастерства? Сообщит ли, что — он белый, тем самым давая понять, как лгал Великий Чиун на протяжении многих лет? И перестанет ли тогда Великий Чиун быть Великим? Это все следует хорошенько обдумать.
— Итак, что же ты скажешь? — спросил Римо.
— О чем?
— Я сойду с ума?
— Нет, — возразил Чиун. — Я тебя тренировал.
Чиун нанес кисточкой еще несколько штрихов. Возможно, следует лишь намекнуть на белизну Римо, а потом рассказать, как возникает ощущение, что Римо стал настоящим Синанджу, а затем корейцем и, разумеется, уроженцем деревни. Таким образом, создастся впечатление, будто под уродливой оболочкой белого человека, Чиун обнаружил подлинного корейца, гордого и благородного.
Впечатление-то создать можно, но позволит ли Римо сохранить его? Он хорошо знал Римо. Тот никогда не стыдился своего белого происхождения. И никогда не станет его скрывать.
— Чиун, я очень странно себя чувствую, как будто во мне что-то не в порядке. Это тоже часть моего обучения? Ты когда-нибудь испытывал такое?
Чиун отложил кисточку.
— Все в мире имеет свое развитие. Некоторые события происходят так быстро, что люди их не замечают, другие происходят так медленно, что люди их не замечают. Но если ты — Синанджу, ты ясно осознаешь их последовательность и протяженность во времени. Ты понимаешь, что и медленное, и быстрое — равно неразличимы. Ты осознаешь свое раздражение и гнев, который другие люди, с их медлительностью, мясоедением и нечистым дыханием, просто не замечают.
— Я снес стену только потому, что обслуга появилась недостаточно быстро, папочка.
— И тебе удалось их вызвать?
— Да, — кивнул Римо.
— Тогда ты — первый человек на Караибах, кому удалось получить то, что он хотел.
И Чиун добавил к своему свитку еще один пример великого учения. В его истории их было уже множество.
— Я хочу что-то делать, все равно что. Этот отпуск только ухудшил все дело, — сказал Римо.
Он посмотрел в окно на берег. Чистая белизна, протянувшаяся на мили и мили. Бирюзово-голубая вода. Белобрюхие чайки, ныряя и разворачиваясь, парили в легких, пронизанных лучами солнца струях утреннего ветерка.
— Этот остров сводит меня с ума.
— Если тебе нужна какая-то деятельность, мы будем изучать историю, — заявил Чиун.
— Я уже изучал ее, — возразил Римо, одним духом отбарабанив имена всех Мастеров Дома Синанджу, начиная с первого, который вынужден был кормить голодающую деревню, и далее через многовековую историю вплоть до подвигов Великого Ванга, младшего Ванга, присовокупив сюда все, чему каждый из них учился, чему учил последователей и чему когда-нибудь будет обучать сам Римо.
— Ты никогда не изучал даров, — сказал Чиун. — Сама жизненная суть деревни Синанджу не была тобой познана.
— Я не хочу учить список даров, папочка. Я ведь занимаюсь этим делом не ради денег. Я американец. И люблю свою страну.
— Э-э-э-э-а-х, — застонал Чиун, схватившись за грудь, — Вот слова, пронзающие мое сердце. Подумать только, мне все еще приходится быть свидетелем такого невежества. Где, о великие Мастера, предшествовавшие мне, где я совершил ошибку? Чтобы после стольких лет обучения ассасин смел вымолвить подобные слова?
— Да ты же всегда это знал, — заявил Римо. — Деньги меня никогда не заботили. Если Синанджу нуждается в деньгах, я помогу их добыть. Только ведь в твоей дыре в Корее до сих пор еще целы золотые изваяния от Александра Великого, значит, никто там голодать не собирается. Следовательно, мы вовсе не должны убивать ради сохранения жизни неким якобы бедным и голодающим крестьянам.
— Предательство! — заявил Чиун.
— Ничего нового, — возразил Римо.
Он снова посмотрел на этот омерзительный белый пляж. Они с Чиуном тут уже несколько дней. Может даже целых три.
— Мне необходимо что-то делать, — сказал Римо. Он раздумывал, можно ли разбить пляж. Впрочем, пляж ведь уже и так разбит. Песок состоит из крошечных обломков скал и кораллов. Тогда Римо задумался, удастся ли ему воссоздать первоначальный облик побережья.
— Тогда давай изучать дары. Или, как сказали бы американские торговцы, подведем баланс.
— Все равно я сейчас очень нервный. Ну ладно. Давай пройдем списки даров. Тебе не обязательно переходить на английский. Ты же научил меня корейскому языку.
— Поистине так, но я уже начинаю упоминать в моей истории, что порой при твоем обучении использовался и английский язык.
— Только сейчас? Почему же именно теперь, когда я учусь только по-корейски, а в начале говорил исключительно по-английски?
— Достань свиток, — велел Чиун.
Свиток находился в одном из четырнадцати сундуков, с которыми Чиун всегда переезжал с одного места на другое. Только в двух из них находилась его одежда, а в остальных содержались в основном старинные безделушки, а также множество свитков хроник Синанджу. Чиун попытался как-то ввести содержание этих свитков в память компьютера, но по случайности компьютер стер страницу с именем Чиуна, после чего Чиун стер с лица земли продавца компьютеров.
Римо отыскал первый список с дарами, где значились лошади и гуси, ячмень и просо, а также бронзовая статуя какого-то давно сгинувшего бога.
К тому времени, когда они подошли ко времени китайских императоров и миллиарду золотом, мысли у Римо стали путаться. А когда они достигли места, которое Чиун назвал самым важным, Римо встал, собираясь заняться рисом.
— Сядь. Это самое важное, — и Чиун поведал Римо о принце, который соглашался заплатить, но не прилюдно.
— Это уже будет последнее? — спросил Римо.
— На сегодня — да, — ответил Чиун.
— Ладно. Давай, — согласился Римо.
Ему вдруг очень захотелось понять, умеют ли чайки мыслить. А если умеют, то о чем они думают? А песок думает? Был ли рис на самом деле свежим? Может, сегодня надеть сандалии? Обо всех этих предметах и размышлял Римо, пока Чиун старательно втолковывал ему: нельзя позволить, чтобы считалось, будто наемному убийце не заплатили, ибо тогда другие тоже попытаются не платить. Однажды такое произошло, и именно по этой причине некоего принца следовало преследовать по всему известному тогда миру.
— Они испробовали один за другим шесть способов защиты, и все шесть оказались бесполезными. Из одного края в другой бежал тот принц, и таким образом Рим и Китай, Крит и Скифия узнали, что никто не смеет оскорбить или опозорить Синанджу.
— Так где же его в конце концов убили? — спросил Римо.
— Его не надо было убивать. Цель преследования заключалась в том, чтобы доказать и защитить священную и непреложную истину: ассасину должно быть заплачено. Тогда как ты даже не думаешь о дарах, и после этого еще жалуешься, что сходишь с ума.
