Квест - Акунин Борис (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Он положил перед своей избранницей листок с выписанными латинскими названиями и точным обозначением процентов. Кира Ивановна прочла и неуверенно сказала:
– Вы полагаете, мы должны попробовать?
– Непременно. Нынче же! Выпьем одновременно, разделив дозу пополам. Самое большее, чем мы рискуем – расстройством желудка из-за Cuscuta europaea, что присутствует в растворе.
Экспериментаторы заперли дверь, разлили напиток поровну и выпили…
Очнулись они только наутро, лёжа на полу, совершенно раздетые. Оба залились краской и признались, что толком ничего не помнят кроме смутных, горячечных видений. Формула любви, составленная рукою химика, оказалась во много раз мощней «приворотных зелий», завариваемых деревенскими колдуньями.
После случившегося брак стал неизбежен, и вскоре, к неописуемому удовольствию добрейшего Ивана Андреевича, свершился в согласии с положенным церковным обрядом, только что без свадебного празднества, от которого молодые с негодованием отказались. Пустое времяпрепровождение – слушать глупые речи и поминутно целоваться под крики «горько»! Пришлось ректору и гостям пировать без молодых, на что почтенные академики нисколько не обиделись.
Поселились новобрачные рядом с лабораторией, в Ректории. Так Иван Андреевич, сын сельского пастора, в шутку прозвал казённый особняк в Университетском квартале, предназначавшийся для ректора. Сам родитель деликатно съехал в Профессорский дом, где пустовала одна из квартир. Господин Гольм пошёл бы и не на такие жертвы, лишь бы ничто не мешало счастью молодой семьи. Ликование тестя не омрачилось, даже когда зять предупредил, что не получит никакого наследства, поскольку Фондорин-старший собирался завещать всё своё нешуточное состояние на прекраснодушные цели.
– Ну, может, ваш батюшка передумает, когда внуки пойдут, – лукаво отвечал Иван Андреевич. – Не передумает – тоже не беда. С вашими талантами, дружок, вы голодать не будете.
Муж с женой зажили душа в душу. Теперь они почти совсем не расставались. Вместе работали в лаборатории, вместе вели записи. Лишь по утрам, когда профессор читал лекции, новоиспечённая хозяйка постигала искусство управления домом. Эта наука, как все прочие, давалась Кире Ивановне легко и радостно.
По взаимной договорённости, достигнутой вскоре после начала совместного бытия, порешили принимать «любовный напиток» не чаще одного раза в неделю, иначе это сильное средство могло бы нарушить установленный ритм работы. Весь следующий день после принятия очередной дозы пропадал без пользы – Самсон Данилович бродил, как во сне, а его супруга сажала в научных записях кляксы и подолгу засматривалась в потолок.
Брак получился истинно гармоничным, как всякое начинание, основанное на доброй воле и точном расчёте. Но несколько месяцев спустя покойная жизнь кончилась. На Русь двинулась армия всей объединённой Европы. Многие тысячи счастливых и несчастливых семей оказались затронуты этой бурей. Коснулась она и профессорской четы, произведя трещину в союзе, казавшемся самим совершенством.
Впервые супруги зассорились между собой, да так непримиримо, что образовавшаяся расщелина с каждым днём делалась всё шире. Киру Ивановну беспокоило и сердило, что супругу пришла в голову блажь отправляться на театр военных действий, чтобы лично сразиться с неприятелями. Спор всякий раз начинался с теоретических аргументов.
– Что будет плохого, если Наполеон завоюет Россию вслед за прочими странами? – говорила Кира с не по-женски холодной рассудительностью. – Разве не сам ты говорил, что уровень развития страны определяется цивилизованностью населения, а цивилизованность населения – установленными порядками?
– Говорил…
– Разве европейское население не цивилизованнее нашего?
– Цивилизованнее…
– Разве законы и порядки, которые несёт с собою французский император, не разумней и человечней нашего крепостничества и пьянства?
– Всё так, – отвечал Самсон. – Однако ж, когда чужой человек, даже самой приличной наружности, накидывается с кулаками на твою мать, пускай неряшливую и нетрезвую, разве не бросишься ты её защищать?
– А ежели «чужой человек» – лекарь, который способен излечить твою несчастную родительницу от свинства?
– Лекаря вызывают. А если он явился к тебе непрошеный пускать кровь и ставить клистир, то он не лекарь, а разбойник, и ему надобно побить морду! – воинственно восклицал профессор.
Жена поневоле начинала смеяться.
– Посмотри на себя, воитель. Воображаю, как ты станешь Бонапарту бить морду! Ты во всю жизнь сабли в руках не держал.
– А вот и держал. Я каждый день теперь упражняюсь. Меня отставной драгун учит! И не в сабле дело. Умный человек всегда сыщет себе оружие по способности.
Когда ж Кира Ивановна подступалась с расспросами, что за оружие он имеет в виду, Самсон Данилович ничего определённого сказать не хотел и лишь бормотал, что к любой запертой двери можно подобрать ключ, ежели знаешь, где замочная скважина.
Чем ближе французы подходили к Москве, тем холоднее и отчуждённей делались отношения между супругами. Они решительно отказывались понимать друг дружку, каждый тревожился о своём и чувствовал себя покинутым.
А между тем древнюю столицу охватило патриотическое возбуждение, распространившееся и на все четыре университетских факультета. Студенты записывались добровольцами в ополчение – «Московскую военную силу», профессора собирали пожертвования. Ректор же, будучи математиком, давно уж со всей несомненностью рассчитал, что Москвы не удержать, и усердно готовил академическое достояние к эвакуации.
– Через несколько дней город падёт. Папа с обозом отправляется завтра, – сказала Кира супругу. Лицо у неё было самое решительное, губы сурово подобраны. – Ты с нами?
В последнее время муж с женой почти не виделись. Она была занята сборами, он пропадал по каким-то таинственным делам.
– Нет, я зашёл проститься. Сей же час отбываю с полком. Где я вас найду?
Профессорша сжала губы ещё плотней, чтоб не задрожали.
– Ах, ты всё-таки намерен меня искать? Спасибо и на том, – сказала она язвительно. – Что ж, я оставлю весточку. Загляни в глаза Ломоносову.
Фондорин смущённо кивнул, глядя в пол. В портупее, с зажатой под мышкою саблей он выглядел преглупо.
– Миронтон-миронтон-миронтен, – язвительно пропела жена на прощанье припев песенки про горе-вояку Мальбрука.
Отвернулась и, не поцеловав, быстро ушла прочь. Потом она смотрела из-за шторы, как муж, ссутулившись, бредёт через двор со своей дурацкой саблей, и вся сотрясалась от сухой икоты. Плакать Кира совсем не умела, даже в бытность ребёнком.
Она всегда была скрытна. В детстве обожала устраивать «секретики» – маленькие тайники, куда прятала кукол, флакончики из-под духов и прочие сокровища. Замужество не избавило Киру Ивановну от привычки иметь секреты. Раньше она таилась от отца и прислуги, теперь от супруга, который иногда казался ей всезнающим мудрецом, а иногда полнейшим несмышлёнышем, которого не стоит посвящать в некоторые сферы жизни.
Тайны, которыми госпожа Фондорина не делилась с мужем, бывали как маленькими, так и большими. Средь маленьких, например, была вот какая. Кира лишь делала вид, что выпивает «любовный напиток», а сама потихоньку его выплёскивала. У неё не было нужды в приворотном зелье, чтобы забыться; она страстно любила Самсона и безо всякой химии.
Большая тайна появилась недавно. Кира Ивановна узнала, что беременна. Простая женщина, не наделённая столь высокой учёностью, обнаружила бы сии признаки много раньше, профессорша же слишком витала в облаках и очень нескоро поняла, чем вызваны её утренние недомогания. Она давно уже уверилась, что детей у неё никогда не будет, и вдруг этакая неожиданность! Ежели родится сын, то впору, подобно престарелой Сарре, назвать его «Исаак», что по-еврейски означает «Смех, да и только», думала будущая мать, не зная, горевать иль радоваться.
