Черная Брама - Михайлов Виктор Семенович (библиотека электронных книг txt) 📗
Не дослушав Панкова, Андрей открыл дверь в надстройку. Из камбуза пахнуло аппетитным запахом жареной трески. Нагорный прошел до носового кубрика, снял шинель, шапку и спустился вниз. Осторожно, чтобы не смять отглаженную форменку, достал из рундука серую тетрадь.
Когда море бывало особенно враждебно и чувство недомогания посеяло в Андрее неуверенность в своих силах, он обращался к этой тетради, черпал в ней духовную силу и мужество.
В кубрике было шумно: редколлегия готовила к выпуску очередной номер стенной газеты. Тулупов пытался отыграться в шашки у Лаушкина, старшина Хабарнов с мотористом разбирали шахматную партию.
Заметив торчащий из-за пазухи Андрея уголок конверта, Хабарнов спросил:
— Ты что, комендор, письма хочешь писать?
— Да, хотел… — нерешительно ответил Нагорный.
— Хочешь, пущу в машинное? — предложил моторист.
— Хорошо бы…
— Ну, пойдем, — сказал моторист и поднялся из кубрика.
В машинном отделении непривычно тихо, словно в зверинце, где живых, мятущихся и рычащих зверей в клетках заменили набитыми чучелами. У конторки, освещенной дежурной лампочкой, вентиляционная труба. Покрытая пробковой крошкой и выкрашенная белой краской труба похожа на заиндевевший ствол дерева.
Тишина.
Андрей раскрыл тетрадь, в которой были аккуратно подклеены фотографии, письма, газетные вырезки. На первой странице — фотография: вооруженный автоматом бронзовый воин указывает рукой на запад. Это памятник всем тем, кто в крови и огне сражений освободил Печенгу — искони русскую землю — от фашистской нечисти, тем, кто остался жив, и тем, кто пал в этой борьбе.
«Моему меньшому сыну…» — прочел Андрей. Строки письма волновали его и сейчас так же, как в тот холодный памятный вечер, когда он и Светлана впервые вскрыли толстый пакет.
«Сынок, тебе было два года, когда Владимир ушел в армию. Придет день, и ты, Андрейка, уйдешь из дома с повесткой военкомата.
Вчера вечером спустился я покурить во двор. Ты, Андрей, со своим дружком Фомой забрался в кузов грузовой машины. Оба вы вслух мечтали о будущем, и, конечно, пределом вашей детской мечты был этот старенький, полуразбитый грузовик. Вы хотели водить машину так, «чтобы ветер свистел в ушах»… Вам обоим по девяти лет. Перед вами много путей-дорог, но, выбирая свою, Андрейка, не ищи легкую и проторенную дорогу. Не бойся трудностей. Самая большая радость — когда, преодолевая препятствия на своем пути, человек достигает большой и благородной цели.
Мне, Андрей, много лет, и я не знаю, сумею ли помочь тебе выбрать жизненный путь. Но не только поэтому я решил обратиться к тебе с письмом. На эту мысль меня натолкнуло еще одно обстоятельство: на стапелях отличнейшей верфи заложен сторожевой корабль «Вьюга». Корабль назван так по морской традиции — в честь торпедированного в сорок втором году сторожевого корабля «Вьюга», на котором служил комендором твой старший брат Владимир. Пройдет несколько лет, и новый, технически еще более совершенный корабль будет нести сторожевую службу в водах Баренцева моря, только комендора Нагорного не будет в его экипаже.
Я люблю раздумье. Мать в шутку называет меня «доморощенным философом», но кажется мне, что в некоторых традициях заключается неистребимая сила жизни. Подумай, сынок, над этим…
Когда ты получишь письмо, быть может, многое изменится. Прочти все то, что мне удалось собрать из писем, воспоминаний однополчан Владимира, из фронтовых газет, присланных комиссаром полка. Сын писал часто, но я отобрал из его писем лишь те, что были вехами на его пути».
Андрей перевернул страницу и стал читать письма Володи к отцу:
17 марта 1941 года. Коргаева Салма
Дорогой отец!
Это письмо я посылаю тебе на школу, чтобы не огорчать маму. Надо с тобой посоветоваться. Видишь ли, появилась у меня мысль остаться на сверхсрочной.
Вчера после отбоя сон долго не шел, разговорились мы. Один парень — он из-под Рязани — сказал: «Скоро отслужу срок, поеду в Рязань. Будь он неладен, Мурманский край! Сопки и тундра, болота и топи, чахлая рябина, по колено береза…»
Ты знаешь, отец, как я люблю родную Каширу и быстрые воды нашей Оки, ее смоляные запахи. Но, мне кажется, нигде я не увижу таких закатов, какие бывают здесь, на Баренцевом море! Такой суровой и красивой природы, ярких цветов тундры, грибного раздолья, лютых штормов и необыкновенной тишины на морских просторах.
Да, служба здесь нелегкая, но край этот наш, и кому же нести здесь службу, если не нам — молодым и сильным?
Что скажешь, отец?
Буду с нетерпением ждать твоего письма.
29 июня 1941 года.
Дорогой отец!
Получил, отец, твое письмо. Читаю, и как-то не по себе — в каждой строке холодное раздумье, а ствол моего орудия еще не успел остыть — вели огонь по врагу.
Война!
Теперь и думать нечего: мое место здесь.
Присматриваюсь к товарищам, таким же, как я, двадцатилетним. За эти несколько дней мы все изменились, стали строже к себе самим — мы на переднем крае. За нами — Родина. Часто мы и раньше говорили: «Родина», но только теперь все мы, и каждый по-своему, прочувствовали и поняли все, что входит в это понятие.
Спешу, через несколько минут уходит почтовый катер.
Пиши мне по новому адресу.
Завтра отправлю подробное письмо маме. Знаю, она не спит по ночам, волнуется.
Вырезка из газеты Карельского фронта «За Родину» от 15 декабря 1941 года:
Мужество матроса Нагорного
На корабле был получен приказ высадить разведгруппу в глубоком тылу противника.
Ночью, пользуясь непогодой — с утра бушевала пурга, — наш корабль скрытно вошел в залив. Бесшумно спущена на воду шлюпка. Тихо. Не слышно всплеска весел, дыхания гребцов.
В густой снежной пелене смутно вырисовывается скалистый берег. Шумит прибой, набегая на камни. Казалось, что тяжело перегруженная шлюпка стоит на месте, теперь все мы видим быстро приближающиеся скалы.
Вдруг сильный толчок — шлюпка с полного хода врезается в отмель. До берега метров десять. Снег начинает редеть. Слышно, как переговариваются гитлеровцы. Через равные промежутки времени взлетают осветительные ракеты и, вспыхнув тусклым светом, гаснут на снегу.
Время идет. Шлюпка перегружена, и киль плотно заклинился в прибрежных камнях. Разведчики не могут сойти в воду — впереди немалый путь, их ноги должны быть сухими.
Минутное состояние растерянности.
Не дожидаясь приказа, матрос Нагорный прыгает в ледяную воду и, ощупывая ногами дно, направляется к берегу. Местами вода достигает пояса. Вскоре Нагорный возвращается к шлюпке и, посадив на закорки, выносит разведчика на берег. Семь раз возвращается Нагорный к шлюпке и, посадив на закорки, выносит семерых разведчиков на берег.
Приказ командования выполнен.
Вырезка из фронтовой газеты «За Родину» от 14 ноября 1944 года:
Черная Брама
Решительное наступление войск Карельского фронта в Заполярье началось утром 7 октября.
На участке реки Западная Криница в обороне были: 6-я горно-егерская дивизия гитлеровцев и батальон стрелков альпийской дивизии «Эдельвейс». Гитлеровское командование считало, что глубоко эшелонированная оборона на этом рубеже, созданная за тридцать восемь месяцев позиционной войны, неприступна и может отразить любые атаки.
Главный удар наших войск наносился южнее озера Ропач. На правом фланге наступали части полковника Равенского.
Надо было вызвать точный прицельный огонь нашей артиллерии по батареям противника.
Над укрепрайоном 6-й горно-егерской дивизии господствует высота 412, выступающая вперед клином, похожая на поднятый нос баржи. Гранитная скала называется Черной Брамой.
Старшина 1-й статьи Нагорный и радист Облепихин добровольно вызвались обойти укрепрайон и с высоты 412 разведать батареи тяжелых минометов и артиллерии противника, сообщить данные на КП и скорректировать огонь наших орудий.
Старшина Нагорный подполз к парторгу роты, молча передал ему аккуратно сложенный лист бумаги, махнул Облепихину рукой, сбросил каску и, надев бескозырку, пополз в сторону колючей проволоки.
Парторг долго следил за разведчиком. Когда они скрылись за снежным пологом, он развернул сложенный лист и прочел:
«Если погибнем, просим считать коммунистами. Владимир Нагорный, Антон Облепихин».
Это было написано химическим карандашом на листе, вырванном из тетради в косую линейку.
На пути разведчиков девять рядов колючей проволоки, их надо преодолеть под плотным огнем противника, выйти к берегу, по грудь в ледяной воде обойти укрепрайон и с тыла подобраться к подножию Черной Брамы.
Прошел час.
Наши бойцы отбивали третью, самую яростную контратаку альпийских стрелков, когда на КП получили донесение:
«Занят пост наблюдения на высоте 412. Дивизион тяжелых минометов — квадрат 187. Артиллерийская батарея — квадраты 191 — 193. Пятый». Это был индекс Нагорного.
Сорок минут бушевал огненный шквал. Все это время разведчики корректировали огонь наших орудий. Снаряды ложились точно в цель, вздымая глыбы гранита и обломки вражеской техники.
Батареи противника подавлены!
В наступательном порыве части полковника Равенского прорвали вторую линию укреплений, соединились с частями, наступающими южнее озера Ропач, и, преследуя гитлеровцев, успешно форсировали губу Тимофеевку.
Два бойца — коммунисты Владимир Нагорный и Антон Облепихин — до конца выполнили свой воинский долг.
Вечная слава верным сынам Родины, павшим в боях за Отчизну!
