Белая сорока - Лускач Рудольф Рудольфович (читать книги без сокращений .txt) 📗
Наконец машина, управляемая сотрудником госбезопасности, пришла, и в комнату небрежно вошел Купфер. Шапку он снял, руки держал в карманах короткой кожаной куртки, губами перебрасывал погасшую сигарету. Это был высокий угловатый мужчина с длинной шеей, на которой уверенно сидела упрямая голова. Из-под сросшихся бровей блестели черные, как угли, глаза, губы были надменно сжаты. Орлиный нос с узкими ноздрями дорисовывал нагловатое выражение лица, заканчивавшегося слегка остриженной бородой.
Едва приблизившись к столу, за которым сидели два сотрудника госбезопасности, он грубо спросил:
— Почему вы ловите меня, как зайца? Что вам надо, черт побери?
Никто не ответил; он криво усмехнулся, оглядываясь, где бы присесть, хотя ему никто этого не предложил.
— Вы Франц Артурович Купфер? — спросил «дядя Ваня».
— Да уж таким родился, ничего не поделаешь.
— У вас раньше была судимость? — неожиданно спросил Коротков.
Казалось, Купфер в затруднении — что сказать? Он внимательно рассматривал свои сапоги, потом прохрипел:
— Допустим, была, — мало ли дураков на свете?
— Говорите вежливее. За что вас наказали?
— По-вашему — за нанесение тяжелого телесного увечья. А по-моему — за маленькую стычку в пивной.
— Это мы проверим, — вмешался «дядя Ваня».
— Проверяйте, только без меня. Ничего, кроме выпивки, да и то иногда, у меня на совести нет.
— Вы должны были вернуться из Петрозаводска еще два дня назад. Почему вы этого не сделали? «Левый» рейс?
— Не беспокойтесь, я со своим начальством как-нибудь полажу. В крайнем случае, сдерут с меня деньги за бензин да влепят выговор.
— Куда вы ездили? — не отступал Коротков.
— Куда? — переспросил Купфер. — В Масельгскую.
— Зачем и с кем?
— Товар возил.
— Какой именно, сколько и для кого? — быстро спросил Короткое.
Купфер молчал.
— Лжете, гражданин Купфер! — загремел «дядя Ваня». — Одумайтесь. Не отпустим вас до тех пор, пока не скажете правды.
Купфер, пожевывая сигарету, продолжал молчать.
— Будете отвечать? — решительно произнес «дядя Ваня» и еще подождал с минуту. Потом вызвал дежурного и приказал:
— Подержите этого гражданина в одиночке, да глаз с него не спускайте.
Купфер медленно поднялся и вышел.
— Думаете, «расколется?» — спросил Короткое.
— Да он еще не совсем трезвый. Выспится — посмотрим, — сказал «дядя Ваня» и направился к прокурору, чтобы получить разрешение на обыск в квартире задержанного.
Первые признаки еще далекого лета манили заядлых рыбаков из плена четырех стен; правда, многие выезжали на рыбалку и в крутые морозы. Оттепель, растопившая белый покров на крышах ленинградских домов, разбудила рыбацкую дремлющую тоску по берегам рек и озер. В сердцах теплилась надежда, что рыбья челядь, томящаяся в глубине вод, скованных ледовым панцирем, ждет только окошек, которые стараниями рыбаков откроются навстречу синему небу и улыбающемуся солнцу.
Тут уж и я не выдержал и, подобно другим одержимым, выехал на озеро Кормово. Собственно, увлек меня на это дело один из нашей охотничьей троицы — режиссер Суржин; еще во время роковой охоты в Лобановском лесничестве он дал слово вытащить меня на рыбалку, едва повеет весной.
Выехали в субботу и пробурили во льду лунки, которых хватило бы на двухкилограммовых окуней. Сначала не повезло: не сумели найти мест клева. Лишь воскресенье принесло удачу. Уже с утра таскали одного окуня за другим, порой попадался такой, что с трудом пролезал в лунку. Некоторые весили по два с половиной килограмма.
После полудня по озеру пронесся резкий ветер, потом наступила тишина. Мой товарищ поднял голову, настороженно всматриваясь в северную сторону. Его ноздри раздулись и губы оттопырились столь смешно, что я невольно рассмеялся. Он, однако, хранил серьезность.
— Ничего не чуете?
Я тоже повернул лицо к северу, принюхиваясь, как собака.
— Ничего, — только и мог я сказать и чихнул.
— Что у вас за нос, — сказал Суржин. — Вот мой говорит: скоро повалит снег.
— Неужели? — с сомнением сказал я, продолжая рыбачить.
Но оказалось, что прогноз, основанный на чутком носе моего приятеля, сбылся раньше, чем мне удалось вытащить очередного окуня. Север нагнал на нас белую снежную стену, залепившую глаза. С огромным трудом удалось собрать рыболовные принадлежности, пойманную рыбу и уложить все на санки. Мы направились к берегу, подгоняемые метелью. Казалось, этому пути не будет конца…
Надо ли говорить, как мы обрадовались, добравшись с богатым уловом — шестьдесят два килограмма рыбы — до уютной комнаты одного из знакомых рыбаков. Здесь мы переждали непогоду и ночью вернулись в Ленинград.
Дома сообщили, что меня искал Филипп Филиппович. Тотчас же ему позвонил:
— Алло, я вернулся, добрый день. Не хотите попробовать свежей ухи из окуней? Сам наловил…
— Спасибо, с удовольствием, но времени нет. Дел по горло. Мы тоже ловим… крупную рыбу. Как раз забрасываем последние сети… Приходите-ка лучше ко мне.
— Кроме свежей ухи, будут чешские кнедлики со свининой и моравской подливкой, — не унимался я.
— Ну и соблазнитель. Прямо слюнки текут… Что же делать? Придется, пожалуй, выбрать часок, — ответил мой друг.
Курилов сдержал слово. Пришел, но пробыл не более часа.
Если вы принимаете в семье дорогого гостя, то само собой разумеется, что даже самая свежая уха вместе с самым лучшим традиционным чешским блюдом никак не обойдется без холодной закуски и водки. Во время еды невозможны серьезные дебаты. Они бы отняли часть того времени, которое заслуживает вкусное кушанье. Короче, для разговора не оставалось много времени, мой гость то и дело поглядывал на часы.
— Через тридцать минут я должен разговаривать с Мурманском… Остается четверть часа. Подозреваю, что вам не терпится узнать, как проходит операция.
И я узнал, что в Карелии задержан Франц Артурович Купфер, племянник неудачливого ювелира Купфера.
— А где же сейчас тетка Настя, Блохин и, наконец, фон Лотнер? — спросил я.
— Тетку Настю, вероятнее всего, сейчас допрашивает Усов, она уже вернулась в Лобаново, а сообщений о двух остальных я и жду из Мурманска.
— Значит, они еще туда не добрались?
— Добрались. У младшего Купфера, как у большинства алкоголиков, весьма неустойчивый характер. На допросе в Кондопоге он поначалу упорно молчал, а потом от всего отпирался. При обыске у него дома найден один из чемоданов — именно тот, который, как сразу узнал Потапов, привезла тетка Настя, а также обрывок телеграммы, где можно было разобрать только одно слово: «приеду», и крупная сумма денег, происхождения которой Купфер объяснить не мог. Еще труднее, конечно, ему было ответить на вопрос, откуда взялись три золотые вещицы, которые были найдены в мешке с мукой. От внимания дотошного «дяди Вани» не укрылась и такая мелочь, как… билет на бал пожарных. Он поинтересовался, с кем Купфер был на этом балу, и разыскал его знакомую. Она охотно все рассказала.
Оказалось, бал устраивали пожарные с целлюлозно-бумажного комбината, а у Франца там знакомый, которого он звал Кадя. Услышав это имя, «дядя Ваня» навострил уши и отправился на комбинат. Там никакого Кади не знали. Тогда знакомая Купфера припомнила, что его фамилия Бойков и что он работает на «комбинате пожарником. Потапов поспешил в отдел кадров, но там нашлись весьма куцые сведения о Войкове, которого к тому же звали Александр.
— Он у нас совсем недавно, — оправдывался начальник отдела кадров, — а документы с прежнего места работы еще не пришли. Нам по штату не хватает пяти пожарных. Рады, что хоть один нашелся… Служба, знаете, тяжелая, а платят не ахти сколько… А этот оказался на редкость сговорчивым.
— Вы что, берете на ответственную службу первого встречного? Ничего себе порядки, — возмущенно говорил «дядя Ваня».
Даже фотографии не нашлось в личном деле Войкова. Что же делать? С большим трудом удалось разыскать только коллективный снимок, на котором был и Бойков. Сколько «дядя Ваня» ни всматривался, но Блохина, которого он предполагал увидеть, там не обнаружил. Бойков был черноволосым, с усами и толстым носом, в то время как у Блохина были светлые волосы, тонкий нос, да и усов он не носил.
