Врывалась буря (Повесть) - Романов Владислав Иванович (книги полностью .TXT) 📗
Старшим по цепи оставил Прихватова. Тот даже обрадовался, повеселел. В засаде все надежнее. А лихость та, партизанская, у него пропала. С кашей съел. А что бы Прихватов на его месте стал делать? Интересно, интересно! Вот что бы?!
Перебежками добрались до крайнего дома. Когда бежали, снег скрипел так, что, казалось, они перебудят всех на свете. Но бандиты, видно, крепко надрались. Когда страшно, то страх глушат самогонкой, это уж Егор заметил. Ну пусть глушат! Стоя уже у дома, Воробьев углядел: чердачная дверца заперта на навесной крючок. Петли старые, заржавевшие, наверняка скрипят. Знаками Егор оставил внизу Семенова и Чекалина и, взяв с собой Микова, полез на чердак. Добраться до него можно было лишь с угла. Егор по перекрестью сруба влез на крышу, достал проволочку, которую согнул в виде хомутка, и осторожно просунул ее в щель. Довел до крючка и, придерживая рукой дверцу, снял его. Дверца теперь была открыта, но Егор не спешил ее распахивать. Он кивнул Микову, и тот подобрался к дверце. Тогда Воробьев слегка приподнял ее, дабы петли не заскрипели, и стал отворять. Могло случиться всякое, и перед тем как идти на захват, Егор отдал приказ: едва пойдет шум, тотчас всем врываться в дом, стрелять напропалую, чтобы не дать бандитам опомниться. Однако все обошлось. Вслед за Миковым на чердак проник и Воробьев.
Бандитов на чердаке оказалось четверо. Дверцу Воробьев снова прикрыл, дабы не потревожить спящих. Миков вытащил нож, но Егор отрицательно мотнул головой. Так-так-та-ак, — вздохнул он. Для начала Воробьев кивнул Микову на оружие, и они осторожно вытащили у бандитов самопалы, прошарили карманы. У одного оказался даже наган. На чердаке стоял стойкий сивушный запах, на их счастье, кулацкие морды перепились и теперь спали без задних ног. Срезав на чердаке веревки, Егор с Миковым сделали четыре петли и осторожно набросили на каждого. Трудность заключалась в том, чтобы связать всех четверых без шума. Кто-то обязательно начнет горланить, поднимет на ноги дом, а это уже перестрелка…
Воробьев присел на корточки и внимательно вгляделся в бандитские рожи: с кого же начать? Кто не взбрыкнет, почуяв у виска дуло нагана, и послушно даст себя связать?.. В глубине чердака спал толстощекий губастый парень лет двадцати пяти. Даже во сне он сохранял испуганное выражение лица, и Воробьев, кивнув Микову следить за остальными, подобрался к губастому, разбудил его и, приставив наган к виску, заставил сесть, а потом связал. Парень на все согласился, но Воробьев все же сунул ему в рот кляп. Рожи остальных доверия не внушали. Тогда Миков знаками предложил оглушить их, на что Воробьев согласился. Так они связали четверых, и Егор жестом приказал Семенову и Чекалину влезать на чердак. Чекалин влез, а Семенова Воробьев послал к Прихватову с приказом обложить второй дом, отрезав его от леса, и велел тотчас бежать обратно.
Еще двоих, спящих в сенях, они тоже взяли без шума — чердачная лестница свела Воробьева прямо на них. Выбрав бандита попугливее и приставив наган к виску, Воробьев узнал, что в самой горнице спят еще четверо во главе с атаманом Катьковым Игнатом Кузьмичом, тридцатисемилетним мужиком. Вчера отмечали его именины, поэтому все изрядно и выпили. Катьков спит отдельно за занавеской с девкой Анастасьей. Остальные — вповалку на полу. У окна еще один пулемет. Во втором доме двенадцать человек, но у них одни винтовки, даже боеприпасы здесь.
На удачу Егора, вышел в сени, как потом оказалось, сам Катьков, спеша по нужде во двор и забыв спьяну о всякой осторожности. В сенях его и повязали.
Остальных троих взяли уже без труда, один даже не проснулся. Анастасья оказалась высокой, чернобровой, белолицей. Шея лебяжья, тонкая, надо вот, красота такая, что Егор даже и не видывал. Темная родинка на щеке. Воробьев долго ее разглядывал, а она, сидя в одной рубашке на кровати и свесив босые ноги вниз, не спеша, заплетала косу, задумчиво глядя в стену.
— Чекалин! — позвал Воробьев.
Вошел Чекалин, стукнувшись лбом о низкую притолоку двери.
— Этак ум последний отобьешь! — усмехнулся Егор. — Покарауль королеву, — кивнул он. — Начнет баловать, не церемонься, понял?!
— Ага! — кивнул Чекалин, тараща глаза на красавицу, на которой одна рубашка нательная. «А ей хоть бы хны, даже глазом не моргнет, — усмехнулся Егор, — хоть голой бы застали. Есть еще такие натуры нахальные, к ним ворьё да кулачье и липнет»…
Егор велел привести Катькова. Атаман очухался и теперь смотрел волком. Семенов, успевший уже вернуться, усадил его на лавку перед столом, который еще ломился от разносолов: соленые огурцы, капустка, грибы, моченая ягода, картошка, ломти вареного мяса, сало, куски курицы…
У Семенова от одного вида такого пиршества заблестели глаза и потекли слюнки. Он отвернулся, опустил глаза. Воробьев возмутился в душе, наметив после взятия банды обязательно поговорить с Семеновым. Ведь бандитская жратва! Как он может зариться на нее?! От этого мяса и сала Егора отвращение берет, а Семенова точно неделю не кормили!..
Катьков облизнул запекшиеся губы, мутным взором уставившись на бутыль с самогоном.
— Слышь, Игнат Кузьмич, давай без дураков, а?! Пулеметы здесь, боеприпасы здесь, второй дом окружен, ну чего хлопцев под пули выставлять? А велишь сдаться, возьму грех на себя, скажу, что все сдались, глядишь, и зачтется кое-кому!.. — заговорил Воробьев.
— Вот именно, кое-кому! — усмехнувшись, прохрипел атаман. — А мне уж поздно каяться!..
— Сосунков этих пожалей! — кивнул Егор на связанных. — О крале своей подумай! Прольется наша кровь, и ей не сдобровать! — зло бросил Воробьев.
За занавеской повисла тишина, Егор кожей почувствовал, как болезненно отозвались его последние слова в Анастасии. Помрачнел и атаман.
— Ну, что?!
— Налей! — прорычал Катьков, кивнув на бутыль.
— Услуга за услугу: велишь сдаться своим — налью! — предложил Егор.
— Налей! — взревел атаман.
— Нет уж, сначала выводи дружков, а потом получишь, — отрезал Егор.
Катьков задумался.
— Ладно, — сдавленным голосом проговорил он, — развяжи!
— Пойдешь так! — ответил Воробьев. — Но учти: мы будем держать тебя под прицелом. Вздумаешь дурака свалять — прихлопнем. Понял?..
Катьков не ответил, помолчал, потом кивнул Семенову, и тот поднял его. Егор сам проверил веревку, которой был связан атаман.
— Ноги завяжи! — приказал Воробьев.
— Как же я?.. — Катьков даже задохнулся от возмущения.
— Ничего, целее будешь! — усмехнулся Егор.
Они вывели атамана во двор, поставив в метре от крыльца второго дома. Воробьев выстрелил в воздух и спрятался с Семеновым в сенях, держа Катькова на прицеле. Во втором доме проснулись бандиты, прильнули к окнам.
— Хлопцы! — прохрипел, помолчав, атаман. — Видно, вчера мы отпраздновали не только именины, но и конец нашей вольной жизни. Повязали нас!.. Дом окружен, их поболе вас, да и пулеметы у них теперь. Будь какая надежда, я бы не вышел сюда и не стал бы срамиться. А так, коли сдадимся, вам выйдет поблажка, это ихний комиссар обещает… Все не червей кормить. Оружье скидывайте и стройтесь туточки, супротив меня…
Атаман выдохся, голос у него захрипел, он, облизнув пересохшие губы, оглянулся.
Воробьев молчал, в упор глядя на атамана.
— Что еще?.. — прорычал Катьков.
— Стой! — приказал Егор.
Атаман стоял на теплом весеннем ветерке, закинув голову и открыв рот, точно наслаждаясь первыми запахами весны. Никто не выходил из второго дома. Воробьев уже пожалел, что затеял переговоры, как вдруг дверь бандитского дома с шумом распахнулась и на крыльце появились хлопцы. Через пять минут все двенадцать стояли напротив связанного Катькова, а перед ними в куче валялись винтовки. Воробьев с ребятами вышел из дома, снова выстрелил в воздух, призывая к себе Прихватова. Вскоре прибыл и он, изумленно охая и с восхищением глядя на Егора.
— Егор Гордеич, это прямо как по заказу! — пробормотал он. — Ты прямь эт, как его… Наполеон!
