Врывалась буря (Повесть) - Романов Владислав Иванович (книги полностью .TXT) 📗

Владислав Романов

ВРЫВАЛАСЬ БУРЯ

Повесть

I

Егор Воробьев спал. Точнее, это было странное состояние между сном и бодрствованием, когда сладкая дремота, почти заполнив его, все же позволяла слабому свету электрической лампочки беспрепятственно проникать в сознание. Любой посторонний шум или тревожный сигнал мог быть вполне им услышан и тотчас призвал бы к действию. Так уж Егор приучился, а посему всякий знал по огоньку, пробивавшемуся сквозь свежевыстиранные занавески, что Краснокаменский отдел ОГПУ не дремлет, он всегда на боевом посту.

В последние месяцы в связи с организацией колхозов кое-где в округе завелись кулацкие банды. В Быстровке, например, были убиты райуполномоченный и предсельсовста, бандиты разграбили зерносклад, разогнали скот, учинив полный разор хозяйству. Такого открытого и наглого разбоя давно уже не наблюдалось.

Обнаружили банду в Выселках, крохотной, из пяти домов, деревеньке, что разместилась прямо в лесу. Жили здесь лесорубы, и бандиты заняли целиком два дома, выселив хозяев. Дочь Петрунькова, одного из выселенных, известила активистов в Быстровке, а те бросились за помощью в Краснокаменск.

К рассвету следующего дня группа из десяти вооруженных милиционеров и сотрудников ОГПУ, возглавляемых Егором, добралась до Выселок. Старенький АМО оставили в километре от лесной деревеньки, оцепив ее и прижавшись как можно ближе к двум крайним домам, занятым бандой.

Брали бандитов на Герасима-грачевника, что отмечался в народе четвертого марта, но грачей еще не было, горланили лишь звонко петухи да месяц лежал на спинке, как бы поворачиваясь к теплу, и точно, теплый ветерок уже юлил возле уха. Воробьев вздохнул, сдвинул на затылок шапку-ушанку — взопрела голова. Еще густилась синь, полшестого утра, и брать бандитов в таких сумерках Егор Гордеич не решался: им легко шмыгнуть в лес, лови их потом по всему району. Сергеев попреками заест. Сам начальник не поехал, впервые доверив такое дело Воробьеву. Поэтому надо все по уму… Приехать, доложить: мол, все в порядке. Сергеев только хмыкнет, покрутит ус, скажет: «Ну и бублики!» Такая у него забавная присказка есть. Чуть что — бублики. «Какие бублики?» — спросил раз Егор. «А такие круглые, пшеничные, сахаром обсыпанные», — усмехнулся Василий Ильич.

Воробьев вспомнил Антонину. Видела бы его сейчас, может, уважения бы прибавилось. А то фыркает: табачищем несет, сапогами топает… Тут со страха обмерла бы. А чего сапогами не топать, коли сапоги?.. Весной пахнет в воздухе, воздух терпкий, смолистый, заместо курева. Ветер гудит в соснах. Благолепие, как говаривал дед. До Егора волнами долетало это свежее верховое бормотание, ветер тепло и влажно касался щеки, и свежий смолистый дух щекотал ноздри.

Невдалеке токовали глухари, и их петушиный клекот будил в Егоре охотничьи повадки. Конечно, хорошо бы привезти домой пару глухарей да запечь, но тут теперь не до охоты. Девять человек ждут его приказа, да такого, чтобы всем благополучно воротиться.

Егор смотрел на глухо занавешенные окна, высчитывая в уме, кто и как спит, сколько всего оружия, и поневоле вздыхал, ибо с чердака крайнего к лесу дома торчал пулеметный ствол. Значит, этот ствол надо ликвидировать в первую очередь. На втором чердаке такого ствола не имелось, но наверняка спали двое с винтовками. Чердаки на Урале рубят большие, чтобы сушить рыбу, грибы, ягоды, чего запасают немало на зиму. Там же венички, белье вывешивают зимой и копят старую рухлядь. Егор любил в детстве сидеть на чердаке. Сидишь, желтое зеркало перед тобой, смотришь и черт знает до чего досмотришься. В миг все заскрипит, заходит, шорох, шепот, шаги, черти… страх до помертвения… Бандитов человек двадцать, а их десять, поэтому Егор, помолчав, негромко сказал всем, что если кто и укокошит кого, большой беды не будет, поэтому если бить, то лучше наверняка. Не раз бывали случаи, когда бандиты сбегали, подлечившись да отдохнув на тюремных харчах.

— Так-так-та-ак… — промычал Егор, набрал в пригоршню снега и растер лицо: всю ночь ехали, а дороженька выматывает, да и не высыпается он ни черта. Однажды даже во сне приснилось, что он лег и спит. Чудно! Дед обычно говорил: «На том свете отосплюсь». «Что ж, на том свете все только тем и занимаются, что спят?» — спрашивал у деда Егор. Дед немного думал, а мотом отвечал. «Нет, еще в карты играют!» — и сам же до красноты заливался тоненьким смехом, как колокольчик. Чего это его веселило?..

Снег немного взбодрил Егора. Ребята сидят, ждут, на него поглядывают. Думай, Егорка, думай! Времени у тебя пшик, надо торопиться. Интересно, что бы сделал Сергеев? Пошел напролом? Глупо. Ребята устали да и по лесу не очень-то побегаешь. Значит, что?.. Так-так-та-ак! Это интересно!..

Егор достал из кармана сухарь, захрустел. Когда очень уж нервничал, то обязательно чего-нибудь грыз. Теперь у Егора созрел план мигом захватить чердак, пока бандиты еще храпят и видят сны. Начнет светать, обезвредить их будет труднее. А кого взять? Из своих он мог положиться только на Семенова, молодого, восемнадцатилетнего парнишку, ловкого и расторопного. Прихватов наел живот и стал ленив, хоть в прошлом Егор восхищался им, вместе служили в разведке у Сергеева. Прихватов на десять лет старше Воробьева и стрелок был такой, что стрелял даже не глядя. Поэтому Егор раньше смотрел Прихватову в рот, слушая рассказы о его подвигах. Но то ли слава вскружила голову, то ли страсть к спиртному, но постепенно Прихватов растерял свою именитость, и Сергеев разжаловал его даже в рядовые сотрудники ОГПУ, приблизив к себе Егора. Прихватов поначалу обижался, а потом привык.

Воробьев знаком позвал Семенова к себе. Рядом с Егором в цепи сидел еще один их работник, молодой комсомолец Лынев, пришедший в ОГПУ по путевке комсомола. Лынев в отличие от Семенова больше походил на учителя. Рассеянный, в очках, он все время рассказывал про спартанцев, Александра Македонского, Наполеона и других не наших полководцев. Егор как-то даже спросил у Лынева: «А наши-то были?» Лынев тут же назвал Суворова, Кутузова и Буденного, но про них он знал меньше. «Книжек нет, — пояснил он, — а про этих много пишут!» Егор больше не стал спрашивать, но Лынев, чуткий ко всяким замечаниям, понял вопрос Егора правильно и рассказы свои прекратил. Хотя Егор и не к тому спрашивал, чтобы урезонить Лынева или обвинить в контрреволюционной пропаганде. Просто интересно стало. Этих, не наших, действительно много, там еще и Цезарь, и Карл Великий, и Нельсон, а у нас кто? Петр? Суворов да Кутузов, вот и все, о ком говорят. Да еще этот, Александр Невский…

Егор прервал свои размышления, ибо подскочил Семенов.

— Ты кого из милиционеров знаешь хорошо? — спросил Егор. — Ну чтобы там посмелее и посноровистее?..

— Гришуха Чекалин, Петр Миков, остальные тельные какие-то! — вздохнул Семенов.

— Так-так-та-ак, — Воробьев вдруг почувствовал, как ногу стянула судорога, да так стянула, зараза, что он даже побелел от боли. Еле пересилил ее и шумно вздохнул.

— Вы чего?.. — прошептал Семенов, не понимая, в чем дело.

— Ничего! — обрезал его Егор. — Бери их и сюда!

Семенов кивнул и убежал.

— Ну вот что бы твой Македонский сделал в такой ситуации, а? — неожиданно спросил Воробьев у Лынева.

— Внезапность — вот чем всегда брал Македонский, — поправив кругляшки очков, невозмутимо сказал Лынев. — Тогда враги терялись, а он действовал всегда хладнокровно и точно…

— Внезапностью их не возьмешь, — вздохнул Егор. — Тут умом надобно! И еще кое-чем…

Семенов привел Микова и Чекалина.

Парни Воробьеву понравились. Особенно Миков. Невысокий, коренастый, спокойный. Взгляд пристальный, цепкий, руки крепкие. Такой не упустит, не струсит. Чекалин немного пожижистей. Худой, долговязый и боязливый, а точнее несобранный. Егор уже заметил: как долговязые, так не цепкие. Но это ничего, пройдет. Егор вдруг улыбнулся: сам тоже не коротышка, тоже долговязый, поначалу даже боялся, так ведь?.. Так, так-та-ак! Стал проситься и Лынев, но Егор его не взял. «Доклад потом мне сделаешь о Македонском, изучать надо и не наш опыт», — наставительно проговорил Егор.