Тени Королевской впадины - Михановский Владимир Наумович (книги бесплатно без .TXT) 📗
Заметив, как Сталин мельком глянул на настенные часы, Берия поднялся, догадавшись, что рассиживаться нечего.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Рамиро Рамирес вставал рано. Это уже вошло в привычку. Осторожно, стараясь не разбудить жену, выскальзывал из-под одеяла, шел на цыпочках на кухню и там наскоро что-нибудь проглатывал. Затем на часок отправлялся побродить, «зарядиться бодростью перед работой», как он сам говорил. Чаще всего Рамиро шел к морю, иногда забредал в порт, где у него было множество знакомых среди докеров.
Сейчас около пяти, Люсию нужно будить в шесть, чтобы она не опоздала на табачную фабрику.
Рамиро прикрыл за собой калитку и, насвистывая, двинулся по каменистой дороге.
Песок и ноздреватые камни приятно холодили босые ноги. Говорят, эти камни вулканического происхождения. Во всяком случае. Рамиро свято верил в это. Он даже стихи сочинил:
Стихи эти Рамиро положил на музыку, и песенку некоторое время распевали, до тех пор пока губернатор не запретил ее, опираясь на «законы военного времени».
После этого Рамиро сочинил песенку о губернаторе, которая едва не стоила ему свободы. Несколько недель ему приходилось скрываться в порту, прячась в пакгаузах, между тюков с товарами…
Он сочинил множество песен, которые распевались в разных уголках Оливии. Но перед каждой новой песней, которую еще предстояло сочинить, он чувствовал робость. Отец когда-то в юности, до женитьбы, много лет работавший подрывником на медных рудниках, рассказывал, что примерно такое же чувство он испытывал каждый раз, поднося спичку к бикфордову шнуру. Все правильно. Разве поэзия – это не огонь?
– И песня, и стих – это бомба и знамя, – вслух повторил Рамирес, отворяя калитку.
В стороне от дороги показался поселок фавел. Жалкие хижины сбились в кучу, как бы стараясь спрятаться друг за друга. Ящики из-под мыла, макарон и прочего товара служили стенами, гофрированное железо и текстолит – крышей.
Рамиресу довелось побродить по стране, он исходил ее из конца в конец и пришел к выводу, что нужда повсюду на одно лицо, неважно, на севере ли ты, где горные отроги припорошены снегом, или на юге, где знойный ветер пустыни опаляет лицо. И запах у нищеты повсюду одинаков: она пахнет пеленками, керосином, дешевыми сигаретами, черствым хлебом – она пахнет беспросветным отчаяньем.
Над некоторыми крышами уже вился дымок.
Подойдя поближе, Рамиро расслышал голоса – звукопроницаемость стенок хижин была такова, что все жители фавел обитали как бы в общей комнате, одной огромной семьей. Да так оно, в сущности, и было – бороться с нуждой можно только сообща. Когда кто-то долго хворал или, получив травму в порту, на табачной фабрике или на руднике, получал пинок от хозяина – шапка шла по кругу. Каждый делился чем мог, подчас – последним.
И здесь, в фавелах, Рамиресу приходилось иногда прятаться от ищеек полиции.
Из-за горизонта показалось солнце. Первые его луча брызнули расплавленным золотом. «Расплавленным золотом», – мысленно повторил Рамиро, усмехнувшись красивому поэтическому сравнению. Он-то в жизни не видел золота – ни в расплавленном, ни в обычном состоянии. Какое там золото!
До приезда в город он понятия не имел, что такое матрас. В семье Рамиро был седьмым ребенком. Родители – сельскохозяйственные рабочие – с утра до ночи гнули спину, чтобы как-то прокормить свое многочисленное семейство.
Выпив в праздник стаканчик-другой кашасы, отец любил с гордостью повторять:
– У меня собственный дом…
Предмет своей гордости родители Рамиро целиком, до последнего кирпича, соорудили собственными руками. До последнего кирпича… Да они и кирпичи-то формовали сами, потому что фабричные стоили слишком дорого.
Детишки помогали как могли – носили инструмент, подавали раствор глины, связывали в пучки камыш для крыши, подметали двор и таскали на свалку строительный мусор.
За строящимся домом отец вырыл круглую яму, и маленький Рамиро, гордый оказанным доверием, с утра до ночи месил босыми ножонками глину, в которую для крепости добавлялся овечий навоз.
Кирпич не обжигали – для этого ведь нужна была специальная печь. Его выдерживали несколько дней на яростном оливийском солнце, отчего кирпич делался твердым, и выкладывали стены, которые медленно, но верно тянулись кверху.
Приходя в сумерки с работы, отец ужинал, отдыхал немного и принимался за дом. Кирпичи он укладывал споро, как заправский каменщик.
– Говорят, если в глину добавить конский волос, кирпич будет несокрушим, – говорил отец.
– Да где его возьмешь, конский волос? – вздыхала мать, подавая кирпич.
– Сойдет и так, – соглашался отец и поправлял рукавом пышный ус, тронутый сединой.
Собственный дом!
Он состоял из одной комнаты. В ней помещались все девять членов их семьи. Пол – земляной, мебель – деревянные топчаны, собственноручно сколоченные отцом, постельное белье – овечьи шкуры…
Из задумчивости Рамиреса вывел приветственный возглас. Из крайней хижины выскочил парень и вприпрыжку бросился навстречу.
– Доброе утро, Рамиро! – произнес он, запыхавшись от быстрого бега.
– Здравствуй, дружище, – остановился Рамирес. – Есть какие-нибудь новости?
– Да.
Рамирес остановился:
– Выкладывай.
– В порт собрался?
– Как видишь.
– Будь осторожен.
– А что случилось? – поинтересовался Рамирес. – Океан обрушился на сушу? Проснулся прибрежный вулкан? Или профсоюз выступил на стороне рабочих?
Парень рассмеялся:
– Ни то, ни другое, ни третье. В порту полно полиции и шпиков.
– Неужели о забастовке пронюхали?
– К счастью, нет. – Парень понизил голос. – Говорят, они наркотики ищут.
Глаза Рамиреса сузились и потемнели.
– Наркотики? – переспросил он.
– Да. Говорят, из-за океана к нам все больше поступает этой заразы.
– Вместе с недобитыми фашистами.
– Вот именно, – кивнул парень. – Говорят, кое-кто помогает гитлеровским молодчикам, которые просачиваются в Оливию… Может, вернешься? В порту опасно.
Рамирес пожал плечами:
– Я не трус.
– О собрании не забыл? В девять вечера, где обычно, – напомнил парень.
– Мне о собрании сказал сам Орландо Либеро.
– Когда начинаете бастовать?
– Т-с-с, – парень настороженно огляделся. – И у ветра есть уши. Наша сила – во внезапности.
– Ну, ладно. А я-то вам зачем?
– Ты нужен нам, Рамиро. Ты напишешь для нас новую песню! И она станет гимном бастующих.
– «И песня, и стих – это бомба и знамя, и голос певца поднимает класс», – продекламировал Рамирес.
– «И песня, и стих – это бомба и знамя»! – восхищенно повторил парень. – Какие слова! Ты растешь, Рамиро, до тебя скоро рукой не дотянешься. Молодчина!
– Это не мои стихи, – усмехнувшись, покачал головой Рамирес.
– А чьи?
– Одного русского поэта.
Дорога сделала поворот. Вдали показались строения порта.
– До вечера. – попрощался Рамирес о парнем.
Времени оставалось немного, а он решил непременно заглянуть к докерам.
В главном порту страны работа не прекращалась круглые сутки. К ночи, правда, темп погрузки-разгрузки замедлялся, но всегда находились нетерпеливые судовладельцы, которые желали как можно скорее загрузить или, наоборот, разгрузить свою посудину, чтобы товар не залеживался, а зафрахтованное судно не простаивало лишние часы: бизнес есть бизнес. Некоторые докеры соглашались на ночную погрузку: хотя работать в темноте, при скудном освещении опаснее, зато двойная плата…
