Черная Брама - Михайлов Виктор Семенович (библиотека электронных книг txt) 📗

Вергун знал об этом, знал и молчал, он очень любил эту женщину.

Тем временем «отвальная» была в разгаре, заместитель директора держал речь за праздничным столом.

— Высокое доверие оказано вам, Михаил Григорьевич, и всей команде «Вайгача», — говорил замдиректора. — Двадцать тысяч рублей перечислила МРС за этот капроновый дрифтер! Сто пятьдесят килограммов капрона, товарищи, — это надо понимать! Пять лет мы просили в управлении Морлова капроновые сети и вот получили! Большое событие в нашей жизни, это надо ценить, товарищи! Нашу первую капроновую сеть мы даем, Михаил Григорьевич, тебе как лучшему капитану-промысловику! А кому много дается, с того, это, и много спросится!

Жена штурмана Плицина, еле сдерживая смех, считала, сколько раз замдиректора скажет «это». Щелкунов, сложив руки на животике и наклонив голову, слушал замдиректора с выражением благоговения на лице.

Стол был уставлен всякой снедью. Здесь и рыбники — запеченные в тесто целые рыбины, — семга душистая, зубатка парового копчения, парная треска с картофелем, маринованные сельди щелкуновского приготовления, пироги с палтусом, шаньги со сметаной, ягодники с морошкой, мясо крупными ломтями с лавровым листом и перцем — словом, угощение славное!

А заместитель директора все говорил:

— И, хотя нитка капроновая высокой прочности, обращение к себе требует деликатное. Беречь это добро надо. Государство тебе доверило — оправдай это…

— Ур-ра! — вырвался механик Тимка и, звякнув своим бокалом о бокал начальства, выпил.

Щелкунов вертелся возле сети, словно курица возле насеста, и кудахтал:

— Экое богатство! Рыбаки-то все лопнут от зависти! Ну, селедка, держись! Теперь бы только с косячком потрафило! Вот это сеточка! Ай да заместитель председателя, ай да уважил, удружил!!

Щелкунов сети щупал, тянул на разрыв, только что на зуб не пробовал.

— Ты бы, Глафира, спела, — попросил Вергун.

Она только глаза на него повела да углами губ улыбнулась.

— Спели бы, Глафира Игнатьевна! — попросила Щелкуниха.

Тимка взял в руки тульскую трехрядку и, перебирая лады, вопросительно посмотрел на Глафиру.

Глафира запела. Догоняя ее, мотив подхватил Тимка. Голос Глафиры был низкий, грудной.

У самой матицы [20] под бумажным синим абажуром горела лампа, ее тусклый свет пульсировал в такт ударам движка поселковой электростанции. В порту посвистывал маленький буксир. И было слышно, как бьются о пирс волны прибоя. В избе все молчали. Даже Щелкунов, прислонившись к столу, на котором лежала сеть, и сложив руки на животике, слушал, закрыв глаза.

И вдруг, озорно растянув мехи, Тимка за.играл плясовую.

Тут и пошло веселье. Щелкуниха танцевала русскую. Пели хором веселые песни.

Разошлись не поздно, утром «Вайгач» уходил в море.

Вергун разделся, лег и, сделав вид, что спит, наблюдал за Глашей. Ходила она по избе неслышно, сняв сапоги, в шерстяных носках. Убирая со стола, что-то мурлыкала себе под нос. Грудь у «ее была высокая, голова маленькая, волосы темные, стянутые в узел к затылку. Дело в руках Глаши спорилось, как-то красиво она все делала. Вергун любил смотреть на Глафиру, когда она работала по дому.

Рано утром пришел за капроновой сетью Щелкунов с матросом. Он собрал со стола сеть, а матрос у порога разжег охапку принесенного с собой можжевельника. Густой и почему-то навевающий грусть дымок потянул в дом. Щелкунов держал над костром сети, шепча и приговаривая.

— Дурак ты, Щелкунов! — беззлобно бросил ему Вергун, собираясь в море.

— А вот поглядим, дурак или поумнее вас будет! — огрызнулся Щелкунов.

Поймав на себе осуждающий взгляд Глафиры, Вергун, оправдываясь, сказал:

— Видишь, Глаша, в народной примете смысл есть — поморы сеть дымом курили — из белой нитки она была вязана, — чтобы рыба ее не видела. Эта сеть крашеная. Выходит, глупость одна…

— Обычай не рокан [21] — с плеч не скинешь, — мягко, но с укоризной сказала она.

Щелкунов с матросом унесли сеть.

Вергун остановился у двери.

Глафира собрала подорожники, завернула в газету, перевязала бечевкой и, положив на край стола, протянула ему руку.

Они простились. Вергун взял со стола сверток со снедью, вышел из дома и, не оглядываясь, стал спускаться к бухте. Он знал — все равно Глаша в окно не выглянет, на порог не выйдет, на пирс, как другие, провожать не придет. Гордая. Все они, койдииские, такие. Это о них говорят:

«Если в Койде хлеба не будет, рыбы не будет, соли не будет — Койда на одной славе проживет!»

Вот какой народ койдинский!

«БЕНОНИ»

Остап Максимович проснулся рано. Поставив на электроплитку чайник, он открыл форточку и, по привычке, приобретенной еще в военном училище, взялся за гантели. Как бы он ни устал, когда бы он ни лег накануне, десять минут зарядки каждое утро стали для него такой же привычкой, потребностью утреннего туалета, как душ или бритье. Брился он каждый день, сначала потому, что этой элементарной опрятности требовало от него высокое звание офицера, а теперь еще и потому, что борода стала седой и хотелось скрыть это не только от окружающих, но и от самого себя.

Бреясь, он рассматривал свое лицо в зеркале. Когда-то у Остапа Максимовича были красивые лучистые глаза, теперь они поблекли и как-то выцвели, время вытравило их молодой блеск. Волосы, хотя и не утратили своего былого цвета, поредели.

— Да, — вздохнул Остап Максимович, — время идет.

Стоя у окна, он любовался открывающейся перед ним панорамой. Этот город и порт росли вместе с ним, на его глазах.

В форточку врывались звуки тифонов, гудки буксиров, сирены катеров, пыхтение паровых кранов, урчание лебедок.

Ему был виден весь порт — сотни судов тралового флота, сейнеров, рефрижераторов, больших, с белыми надстройками нарядных пассажирских теплоходов, сухогрузных «коммерсантов», «иностранцев» — датчан, норвежцев и шведов, — они грузились апатитом.

Большая туча, гонимая северо-восточным ветром, быстро закрывала часть горизонта. Ветер нес мелкий, жесткий, точно пшенная крупа, снег. Южнее небо было светлым, и яркая радуга вставала где-то там, за сопками противоположного берега, и уходила ввысь, в синеву.

По улице строем с песней шла в столовую рота курсантов-пограничников.

Остап Максимович направился в кухню и налил себе стакан крепкого чая.

В отряд полковник пришел, как всегда, один из первых. Еще внизу, возле витрины с призовыми кубками, дежурный по части отдал рапорт. На площадке третьего этажа пограничник, стоящий на посту возле знамени, приветствовал его «„а караул“.

Остап Максимович вошел в кабинет и вызвал к себе оперативного дежурного.

Доложив об изменениях оперативной обстановки за ночь, дежурный добавил:

— Только что, товарищ полковник, поступило донесение.

Полковник взял радиограмму и, отпустив дежурного, прочел:

«В квадрате 35-41 обнаружено норвежское судно „Хьекке Уле“, идущее курсом зюйд-ост. Параллельным курсом в четырех кабельтовых мористее мотобот без флага „Бенони“.

Остап Максимович встал, вышел из-за стола, снял с полки норвежско-русский словарь и нашел нужное слово:

«Хьекке» — красавец. «Уле» — имя собственное. Стало быть, «Красавец Уле». Что касается «Бенони», то, если не изменяет память, это герой одноименного романа Кнута Гамсуна.